— В любое время. Как только врачи скажут, что он в состоянии хотя бы узнать вас.
— Так… — Что-то в словах Пафнутьева не понравилось Неклясову. Он почувствовал, что не во всем идут ему навстречу, что, несмотря на вежливый разговор, его тихонько отшивают.
— Но вы можете сказать, куда его увезли?
— Разумеется… Надо будет уточнить, — повернулся Пафнутьев к Дубовику.
— Уточним, — кивнул тот.
— Что еще? — спросил Пафнутьев, и в этих двух коротких словечках прозвучало напоминание о том, что гостю пора убираться.
— Одежда, Павел Николаевич… Я правильно назвал ваше имя?
— Что у вас случилось с одеждой?
— Ее изъяли… Мое пальто стоит три миллиона рублей, Павел Николаевич… Я бы хотел его вернуть. И у моих людей тоже изъяли куртки, пальто.
— Изъяли? — Пафнутьев удивился так искренне, что у Неклясова не возникло даже сомнений в том, что гражданин начальник действительно ничего не знает. — Не понял? — Пафнутьев снова повернулся к Дубовику. — Что произошло?
— Дело в том, что вчера этот господин так быстро покинул ресторан и своих умирающих товарищей, что не успел одеться… Убегая впопыхах, не всегда вспомнишь о пальто, даже за три миллиона рублей.
— Что значит — впопыхах?! — взвился Неклясов, побледнев.
— Это значит, что вы покинули ресторан так быстро, что даже не успели предупредить владельца… Он ничего не мог сказать об одежде, которая висела в шкафу. А поскольку начались оперативно-следственные действия, наше внимание привлекла одежда… Тем более что содержимое карманов наводило на размышления, — занудливо тянул Дубовик, перебирая листочки в своей папке.
— Что обнаружили? — спросил Неклясов.
Дубовик не торопясь подошел к столу и положил на полированную поверхность блестящий металлический кружок.
— Что это? — вскинулся Неклясов. Он взял крышку, повертел ее в пальцах и бросил на стол. Дубовик тут же, проявив сноровку, ухватил кружок с двух сторон и осторожно опустил его в целлофановый пакет. Теперь на нем были отпечатки пальцев Неклясова.
— Орудие преступления, — удовлетворенно ответил Дубовик. — Этим предметом у некоторых граждан нашего города были отрезаны уши… А также другие органы.
— Какие?
— Яйца, — ответил Дубовик все так же занудливо.
— А при чем тут я?
— Ни при чем, — улыбнулся Пафнутьев. — Вы спросили, что обнаружено в карманах одежды, которую никто из находящихся в ресторане не признал своей… Обнаружена вот эта остро заточенная крышка от консервной банки. Она была предъявлена потерпевшим, и они ее опознали как орудие преступления.
— А вы не исключаете, что эта крышка… или как там ее… может быть просто подсунута? — спросил Неклясов.
— Все производилось в присутствии понятых, владельца ресторана, оперативных работников… Протокол изъятия всеми участниками и свидетелями изъятия подписан. И стал, таким образом, юридическим документом, который обладает всеми доказательными признаками для суда.
— Будет суд? — улыбнулся Неклясов, показав свои потрясающе белые зубы, но улыбка его была слишком уж похожа на оскал.
— Обязательно, — кивнул Пафнутьев.
— Теперь, когда вы изъяли все, что пожелали… Когда обшарили мои карманы… Я могу получить свою одежду?
— Хоть сейчас, — беззаботно ответил Пафнутьев. — Есть, правда, небольшая формальность… Вам необходимо написать расписку.
— А это еще зачем?
— Ну как же… Вы сами напомнили, что пальто стоит миллионы… Да и другие вещи… Я не могу рисковать такими ценностями. Придется написать расписку. Так, мол, и так, я, такой-то и такой-то… получил принадлежащее мне пальто. Укажите отличительные признаки пальто, уточните, что оно было изъято на месте преступления, в кабинете владельца ресторана Леонарда Леонидовича Анцыферова… Ну и так далее. Отсюда выйдете уже в своем пальто. А то погода сырая, недолго и простудиться, — улыбнулся Пафнутьев.
— Шутите?
— С вашего позволения.
— Если я все это напишу… Моя расписка тоже ляжет вон в ту папочку? — спросил Неклясов, кивнув в сторону Дубовика, сидящего с серой картонной папкой.
— Конечно.
— Хм-м… — Неклясов задумался.
В этот момент дверь открылась и заглянул Андрей.
— Можно? — спросил он у Пафнутьева.
— Заходи… Что у тебя?
— С заправкой все в порядке, я тоже готов. Когда выезжаем?
— Через полчаса.
— Я посижу здесь?
— Садись, отдыхай. Мы заканчиваем. Так что вы решили? — спросил Пафнутьев у Неклясова.
— Я напишу расписку, если уж без этого нельзя… Хотя что-то мне подсказывает, что этого лучше не делать… Я ведь таким образом подтверждаю, что был в ресторане, что разделся в кабинете, что знаком с Анцыферовым…
— А все это и так подтверждено. — Пафнутьев пожал плечами. — Вы ничего нового не добавляете. Решайте.
— Напишу.
— Очень хорошо. — И Пафнутьев протянул лист бумаги. Неклясов даже не взглянул на ручку, которую предложил ему Пафнутьев, — вынул свою, с золоченым колпачком. Придвинув бумагу, остро взглянул на следователя, словно бы разгадал его хитрость.
Пафнутьев как-то с неожиданной остротой отметил его тонкие синеватые пальцы, старательный пробор, выдающий некую зависимость от собственных представлений о себе. Неклясов тянулся к какому-то своему придуманному образу, тянулся из последних сил, но нет, не достигал, как человек, пытающийся подпрыгнуть к перекладине.
— Знаете, вы лучше диктуйте, а я буду писать. — Неклясов вынужден был признать собственную беспомощность перед листом бумаги.
— Хорошо. — Пафнутьев усмехнулся, посмотрел на Дубовика: вот так, дескать, вот с кем дело имеем. — Пишите… Я, Неклясов Владимир Аркадьевич, настоящим подтверждаю, что мое пальто, оставленное вчера в ресторане «Леонард» в кабинете владельца, мною получено…
Неклясов все старательно записал, поставил дату, подпись, придвинул лист Пафнутьеву. Тот прочел и передал расписку Дубовику. Тот убедился, что все указано правильно, положил документ в папку.
— А теперь, Павел Николаевич, позвольте задать вопрос, ради которого я и пришел сюда… Ведь не думаете же вы, что я за пальто пришел, — рассмеялся Неклясов, хотя ничего смешного и не произнес, да и все остальные в кабинете оставались сумрачно-серьезными.
— Слушаю.
— К чему склоняется следствие? Кто стрелял? С какой целью?
— Крутые вопросы! — воскликнул Пафнутьев. — Знай мы все это, тогда и в следствии нет никакой надобности. Если у вас есть подозрения, поделитесь.
— Во́ дожили! — опять расхохотался Неклясов. — Я… Я помогаю следствию! Попробую… Стреляли, конечно же, в меня…
— Сомневаюсь, — сказал Пафнутьев. — Стрелять сквозь толстое витринное стекло, не видя цели… Ведь вы к тому же сидели еще и за шторами… Кто-то знал, что вы в ресторане?
— Да.
— Кто?
— Фердолевский.
— Думаете, он?
— Или он… Или вы. — Неклясов в упор посмотрел на Пафнутьева. — Я имею в виду вашу службу. — Неклясов не сводил взгляда с Пафнутьева, будто ждал, что тот как-то выдаст себя, разоблачит.
Хмыкнул в своем углу Андрей, удивленно склонил голову Дубовик, не сдерживаясь, рассмеялся Пафнутьев.
— У меня другие методы, — сказал он.
— Вроде конкуренты у вас появились, — обронил Андрей. — Появились ребята куда покруче вас с Фердолевским.
— Конкуренты? — переспросил Пафнутьев, взглянув на Андрея. — Это точно?
— Говорят, — уклончиво ответил Андрей.
— И мне говорят, — фыркнул Неклясов. — Но я не верю. Это невозможно. Везде действуют свои законы, а у нас законы суровее, чем где бы то ни было. Так не бывает. Вот что, Павел Николаевич. — Неклясов повернулся к Пафнутьеву, потеряв интерес ко всем остальным в кабинете. — Надеюсь, вы не думаете, что я пришел сюда из-за этого пальто… Мне нужно было убедиться, что это не ваших рук дело.
— Убедились?
— Вы ведете себя спокойно… На вас не похоже. И новые ребята так не станут себя вести…
— Остается… — начал Пафнутьев.
— Да. — Неклясов склонил голову, уставившись в стол. — Да. Вы правы, Павел Николаевич. Павел Николаевич, — просяще заговорил Неклясов, — отдай мне моего Ерхова.
— Это кто?
— Раненый. Я ему получше уход организую… Отдай, Павел Николаевич.
— Да нет его у меня! В больнице, наверно.
— Была сложная операция, — пояснил Дубовик. — Сейчас он без сознания.
— Не отдашь? — тянул свое Неклясов.
— Операция прошла успешно, но парень в очень тяжелом состоянии, — опять ответил Дубовик…
— Ну ладно… Смотрите, — проворчал Неклясов. — На вашу ответственность.
— Не привыкать, — махнул рукой Пафнутьев. — Ответим.
Некоторое время молчали. Необходимые слова были сказаны, а двусмысленность происходящего была для всех очевидной: глава местной мафии и начальник следственного отдела сидели за одним столом и оба понимали, что наверняка им еще придется встретиться, правда, в другой обстановке. Усмехался Пафнутьев, понимая, что нет у него оснований взять сейчас Неклясова, это сознавал и сам Неклясов, тоже усмехаясь нервно и неопределенно. Через некоторое время в дверь заглянул Худолей.
— Павел Николаевич… Вопрос… Одно пальто брать или все четыре?.. Андрей просил уточнить…
— Он в кладовке? — спросил Пафнутьев.
— Да, я оставил его постеречь.
— Одно… У вас какого цвета пальто? — спросил Пафнутьев у Неклясова.
— Черное, — ответил тот, удивленный вопросом. — Конечно, черное.
— Тащите его сюда, — сказал Пафнутьев Худолею, провожая его взглядом, в котором была и досада, и озадаченность. Что-то насторожило Пафнутьева в происходящем, что-то было не так, но он и сам не осознал, что именно ему не понравилось. — До скорой встречи, — сказал Неклясову, увидев, что тот поднимается.
— Думаете, увидимся? — рассмеялся тот.
— Обязательно. Мир тесен. — Пафнутьев просто вынужден был пожать протянутую руку бандита.
Странные иногда вещи происходят со здоровыми молодыми людьми, не испытавшими в своей жизни ни затяжных тягостных болезней, ни почечных колик, ни сердечных приступов, жившими до какого-то времени, не задумываясь о собственном здоровье, принимая его как нечто само собой разумеющееся, вроде бы иначе и быть не может. И вдруг попадают они с неожиданной хворью в больницу, видят вокруг себя искалеченных, искромсанных бандитскими ножами и хирургическими скальпелями людей, видят стонущих, умирающих, измученных… И мужество им изменяет. Они убеждаются, что и их, никогда ни на что не жалующихся, тоже подстерегает смерть и умереть они могут если не к вечеру, то к следующему утру уж обязательно. Когда слабые и хилые, но закаленные бесконечными своими болезнями и мучениями лишь усмехаются, сильные стонут, прощаются с жизнью, доводят близких до полного изнеможения. И ужас их охватывает, и только тогда они в полной мере понимают собственную уязвимость, недолговечность, зыбкость существования.