— Как идет время, — протянул Овсов, потирая лицо руками, — как идет время, Паша! Вот ты уже с дочкой…
— Вчера купил, — быстро вставил Пафнутьев, не дожидаясь следующих вопросов. — Возле универмага. Три бутылки водки просил мужик.
— И ты отдал три бутылки водки? — ужаснулся Овсов.
— Конечно, нет, — успокоил его Пафнутьев. — Пообещал, но не отдал. Злоупотребил служебным положением. Мужика сдал в милицию, а дите забрал себе.
— Тогда ладно… А то ведь цена-то завышенная… Мне такого же младенца отдавали всего за две бутылки водки, и то я отказался. Дороговато.
— Давно это было?
— С полгода назад. Видишь ли, Паша, такие предложения не редкость, время от времени они поступают.
— От кого?
— От разных людей, так или иначе связанных с роддомом. Человек у меня есть свой в роддоме, так что если желаешь, только скажи. Мальчика подберем, девочку… Можно рыженьких, темненьких, белесых… Даже вес можешь заказать… Желаю, дескать, приобрести рыженького мальчонку не менее пяти килограммов весом.
— И раздобудут?
— На дом доставят! — заверил Овсов. — А с этой хиленькой что случилось?
— Она за всю ночь ни разу не проснулась, — сказала Вика. — И вечером спала. И сейчас не просыпается. С ней что-то случилось, Степа!
Овсов подошел к девочке, попробовал пальцами живот, приподнял веко, разжал сжатый кулачок, всмотрелся в ладонь…
— А это видели? — спросил он, показывая ладошку Вике. — Младенец номер тринадцать.
И в самом деле, на ладошке явственно просматривалась цифра, наведенная каким-то едким фломастером, таким обычно помечают посылки, отправляя их за три моря.
— Я боялась разбудить… — оправдываясь, произнесла Вика и виновато посмотрела на Пафнутьева.
— Меченый ребеночек, — пробормотал Овсов и решительно направился к выходу. Выглянув в коридор, он крикнул чуть ли не на все этажи больницы: — Вера! Давай сюда!
Когда через минуту вошла сестра, Овсов не дал ей произнести ни слова.
— Срочно! В реанимацию! Анализы! Похоже, в дите вогнали какую-то заразу…
— Опять? — спросила Вера, молоденькая сестричка с круглыми глазами и вскинутыми бровями.
— Вера, ты не на митинге! Мы не выбираем президента, мы спасаем людей! От тебя не требуется слишком много слов! От тебя вообще никаких слов не требуется! — Овсов был явно сбит с толку и раздражен единственным словечком, которое обронила сестричка. Лицо ее покрылось красными пятнами, она, видимо, и сама не могла понять, в чем допустила промашку. Взяв ребенка, она быстро вышла в дверь, успев напоследок, уже из коридора, бросить на Овсова взгляд, полный слез и обиды.
— Опять? — вкрадчиво спросил Пафнутьев, хорошо расслышавший единственное слово, которое успела произнести девушка. — Значит, это правда? Значит, попадают к тебе такие вот спящие царевны, которые никак не могут проснуться? А, Овес?
— Я же тебе все сказал, Паша, — вздохнул хирург и опустился на кушетку. — Я все тебе сказал, — повторил он. — Случается, Паша… Скажи, ты в самом деле купил девочку?
— Мне действительно предлагали ее за три бутылки водки.
— Надо же, — Овсов протянул руку к тумбочке стола и вынул оттуда початую бутылку. — Ты, Паша, пил когда-нибудь финскую водку? Должен тебе сказать, — продолжал Овсов, не дождавшись от Пафнутьева ни согласия выпить, ни возражения, — должен тебе сказать, Паша, — Овсов неторопливо достал стаканы, — это очень неплохой напиток. Наши северные соседи, похоже, разбираются…
Овсов замолчал, пораженный поведением Вики — она вынула из его тумбочки третий граненый стакан, спокойно налила в него из бутылки, украшенной северным оленем, налила столько же, сколько было у Пафнутьева и Овсова, и присела на кушетку. Овсов справился с удивлением, довольно быстро придя в себя, чокнулся с Викой и Пафнутьевым и как ни в чем не бывало поднял стакан в приветственном жесте.
— За здоровье младенца! Ей не помешает наш тост! — Когда все выпили, Овсов поставил стаканы опять в тумбочку, убрал пустую бутылку, закрыл дверцу. — Не смотри, Паша, так пронизывающе… Отвечу я на твой вопрос, куда же мне деваться, отвечу. Такой вот случай у меня второй… Очень похожий… Помнишь сестричку Валю, при виде которой содрогалось мое уставшее сердце и начинало работать, как у молодого козла?.. Ты ее помнишь?
— Она так же хороша? — спросил Пафнутьев.
— Она стала гораздо краше, — грустно ответил Овсов. — Но меня это уже мало радует.
— Но кого-то радует?
— Да, Паша, да. Так вот Валя… Как-то осенью она принесла мне в казенных пеленках… Тогда это был мальчик. Он тоже не мог проснуться.
— Долго? — спросила Вика.
— Он вообще не проснулся. Но девочки более жизнестойки… более живучи, я бы сказал. Думаю, не все потеряно. Хорошо, что ты занялся этим, Паша.
— Почему?
— Есть надежда, что это прекратится.
— Что прекратится? — уже чуть раздраженно спросил Пафнутьев, придвигая к себе телефон.
— Ко мне в больницу перестанут поступать беспробудные младенцы.
Пафнутьев набрал номер Шаланды, тот оказался на месте. Да, все-таки что-то произошло с Шаландой, он постоянно находился на месте, его можно было застать в кабинете в любое время. Или же он состарился и перестал ловить мышей, или же открылось ему, что в мире есть не только мыши, но и крысы, ядовитые змеи, крокодилы и удавы. А он привык иметь дело с мышами…
— Пафнутьев тебя тревожит?
— Тревожит, — хмуро ответил Шаланда.
— Младенца кто-нибудь ищет?
— Нет.
— Ничего больше не хочешь сказать? — спросил Пафнутьев. Что-то в голосе Шаланды заставило его насторожиться, что-то у него внутри поскуливало жалобно и виновато.
— Сегодня утром я отпустил Самохина, — сказал Шаланда. — Он дал подробные объяснения случившемуся. Они показались мне искренними и убедительными.
— Он пообещал, что больше не будет торговать младенцами?
— Да, именно так.
— И ты ему поверил?
— Я вообще верю людям. И тебе, Паша, верю.
— Ответь мне, Шаланда, на маленький вопрос… Невинный такой вопросик без имен, адресов, дат и телефонов… За него кто-то просил?
— Да.
— Ты влип, Шаланда?
— Да. — Голос у майора был тусклым и каким-то мертвым, в нем не играла обычная напористая обида, не чувствовалось готовности отстаивать уязвленное достоинство, нападать и подзуживать. Все это исчезло, испарилось из Шаланды, и Пафнутьев в какой-то момент вдруг понял, что разговаривает не с живым человеком и даже не с роботом. На том конце провода был угасший, смирившийся старик.
— Тебе плохо, Шаланда?
— Да.
— Я могу помочь?
— Нет.
— А если попытаюсь?
— Не стоит, Паша. Пустой номер.
— Нет, все-таки попытаюсь.
— Ну что ж… Ни пуха. — И уловил, все-таки уловил Пафнутьев в последнем слове Шаланды робкую благодарность, чуть забрезжившую надежду на избавление от чего-то тягостного, непреодолимого. — Младенец жив? — помолчав, спросил Шаланда.
— Да.
— Береги его, — и Шаланда повесил трубку.
Услышав последние слова, Пафнутьев, кажется, вздрогнул. Не первый раз Шаланда предупреждает об опасности, и каждый раз оказывается, что не зря. Первый раз он предупредил, когда у Пафнутьева оказался Чувьюров. «Береги его», — сказал Шаланда. А наутро старик был мертв. Не уберег. Второе предупреждение прозвучало, когда Пафнутьев допрашивал Самохина… А сейчас он на свободе…
— Самохин! — воскликнул Пафнутьев, поняв вдруг, что у него нет ни единой минуты, чтобы оставаться здесь. — Значит, так, Овес… Я ухожу. Вика, если нужно, останется здесь отвечать на твои вопросы и поднимать тосты. Позвоню в течение дня. И не один раз. Спасай ребенка. Авось удастся. Ему грозит опасность.
— Я знаю, — кивнул Овсов.
— Опасность не только от той заразы, которую в него вкатили. Могут найтись якобы мама, якобы папа… Гони всех в шею. Стреляй из чего можешь!
— Я могу в них только бутылками запускать, — усмехнулся Овсов.
— Смело кроши бутылками их головы!
— Ясно, Паша, — Овсов полез в тумбочку. — Кажется, ты созрел.
— И самое главное… Назначь мне встречу с красавицей Валей. В любом удобном для нее месте, в любое удобное для нее время.
— Валя не будет отвечать на твои вопросы, Паша.
— Почему?
— Молодая, красивая… Ей жить надо. Она и мне ничего не сказала.
— Заговорит, — уверенно заявил Пафнутьев. — Пальцы в дверь зажму — еще как заговорит!
— У нее очень ласковые пальцы, — некстати сказал Овсов и плеснул водки в свой стакан. — Не переживай, Паша… Мои ребята уже занялись девочкой. С божьей помощью разбудят. Главное, Паша, ты не отвлекайся, делай свое дело и делай. И слава тебя найдет. — Овсов помедлил, подмигнул Вике, прощально махнул рукой Пафнутьеву и выпил большой глоток финской водки, очень неплохой, кстати, водки.
Домоуправление, которое разыскивал Пафнутьев, оказалось рядом, чуть ли не в двух кварталах. В пятиэтажном блочном доме, которые с некоторых пор, подзажравшись, стали называть хрущобами, причем те самые люди, которые, не жалея ни глотки, ни живота, пробивались в эти дома совсем недавно, а пробившись, балдели в них по двадцать-тридцать лет, так вот, в таком доме на первом этаже прорубили между двумя квартирами проходы и отвели их под домоуправление. С туалетом, кухней, ванной — даже душ можно было здесь принимать в летнюю жару или на жестокое похмелье. Здесь же домоуправленцы готовили себе обеды, поскольку посещать кафешки и забегаловки было им не по карману, кипятили чай, пили водку, запершись после работы и отгородившись от назойливых пенсионеров, одиноких стариков и старух, у которых вечно что-то протекало, дуло в разных местах, замыкало и сквозило. А одиноких стариков и старух становилось почему-то с каждым годом все больше, будто молодое народонаселение попросту вымерло или зараза их какая косила, оставив в неприкосновенности опять же стариков и старух.
— Здравствуйте! — громко произнес Пафнутьев, чтобы его услышали сразу в двух квартирах. — Есть кто живой?