Сысцов…
И до него, значит, добрались.
Левтов был достаточно крут, и всех желающих подоить Сысцова он отметал рукой твердой и бестрепетной. Но тут нашлась рука более твердая. Не исключено, что эта новая рука просто более нервная и истеричная.
Конечно же, Сысцов не сказал всего, что знает, слегка перетрусил Иван Иванович, маленько дрогнул. Наверняка он знает больше, наверняка есть у него кое-какие сведения о новеньких. Если, конечно, все происходило, как он рассказал, если не произошло чего-нибудь противоположного…
Что делать, Павел Николаевич, что делать?
Все телефоны Сысцова на прослушивание — это немедленно, бесспорно и обязательно. Казалось бы, действие очевидное, но осуществить будет непросто — Сысцов остался фигурой известной и влиятельной. И даже если сказать, что все делается для блага того же Сысцова… Не поверят, с ним же и начнут согласовывать.
Ладно, пробьем.
Дальше… Неплохо бы понаблюдать за Сысцовым два-три дня — куда ездит, с кем общается, где спит, кушает, пьет… Кто его тревожит, кого тревожит он… Номера машин, адреса, телефоны, имена… Набросим, набросим сеточку, авось какая-нибудь рыбешка и заплещется, заиграет на донышке, усмехнулся Пафнутьев неожиданно возникшему сравнению.
И еще кое-что у нас есть, есть кое-что…
Но дальнейшие мысли Пафнутьева оборвались, поскольку к этому моменту он уже вошел во двор прокуратуры, поднимался по ступенькам, и ему необходимо было узнавать людей, здороваться с ними, улыбаться радушно и приветливо — это тоже входило в обязанности начальства, которым он пребывал последние годы. И руки его как бы сами покинули карманы брюк, и пиджак вроде сам собой застегнулся, на одну пуговицу, но застегнулся, и галстук тоже подтянулся, не до самого горла, но все-таки стал несколько строже Пафнутьев, подтянутей, деловитее.
Правда, вот вихры, вихры торчали во все стороны, как и прежде, не слушались они его давно и в конце концов добились полной самостоятельности. Отпустил их Пафнутьев на волю, перестал обращать на них внимание. Только Вика продолжала бороться с его вихрами, настойчиво и неотступно приглаживала их, подрезала, удлиняла, хотя, надо сказать, больших успехов не достигла. Но порыв ее не иссяк, и борьба продолжалась.
В конце коридора показался Худолей. Увидев Пафнутьева, он остановился, хотел было повернуть назад, но понял, что уже поздно, что он замечен и его состояние оценено точно и безжалостно. Он прижался спиной к стене, намереваясь пропустить Пафнутьева мимо себя, чтобы продолжить свой путь в фотолабораторию.
— Доброе утро, Павел Николаевич. — Худолей улыбнулся как смог и прижал ладошки к груди.
— Привет! — Пафнутьев с силой встряхнул полупрозрачную лапку эксперта, ощутив ее влажность и прохладу. — Как жизнь? Что нового? Здоровье? Настроение? Успехи?
— Да как… Вот так, Павел Николаевич, и живем… Хлеб, можно сказать, жуем. Духом не падаем. Держимся.
— Запиваем чем?
— Мы не запиваем вовсе. Нам это ни к чему.
— А закусываете?
— Чем придется! — с некоторым вызовом ответил Худолей. — За свои пьем, Павел Николаевич, за свои и закусываем!
— Это хорошо, — одобрил Пафнутьев. — Так и надо. А иначе нельзя, иначе плохо. Люди тебя могут не понять.
— Поймут! — уже с некоторой дерзостью ответил Худолей.
— Да? — удивился Пафнутьев. — Тогда они потянутся к тебе. Держи, это от меня, — вынув из кармана баночку с глазом, он вручил ее эксперту.
— Что это?
— Водка. Ну, там еще кое-что, разберешься. — И Пафнутьев шагнул в свой кабинет.
Уборщица уже побывала здесь — большая форточка была открыта, пол влажный, воздух свежий. Пафнутьев плотно уселся в жесткое деревянное кресло, с силой потер щеки ладонями, все лицо потер, словно готовил его к чему-то важному. Взглянул на настольный календарь. Он был пуст.
— И то хорошо, — пробормотал Пафнутьев.
В общем-то, ему было чем заниматься в этот день, ограблений, убийств, разборок в городе хватало. Да что там хватало! Они попросту не прекращались, это был какой-то безостановочный поток. Возникало ощущение, что чуть ли не все население города, оставив обычные свои заботы, забросив дела и обязанности, занялось выяснением отношений, похищениями и разбоями. Больше всего его удручало то, что в большинстве случаев это были молодые ребята, выросшие за последние пять-семь лет. Что же такое произошло в стране за последние годы, что в институтах исчезли всякие конкурсы на поступление, а в городе начались состязания банд?
В общем, было чем заняться Пафнутьеву в это утро, но вчерашнее посещение Сысцова не выходило из головы. По многим причинам. И Сысцов был личностью заметной в городе, и в судьбе Пафнутьева он немало поучаствовал, да и характер преступления, за которым явно просматривался полный беспредел, не давал ему покоя. «Если воцарятся эти ребята, — подумал Пафнутьев, — в городе начнется новый этап, мы выйдем на очередную спираль развития», — усмехнулся он и вызвал по телефону Дубовика.
Тот постучал ровно через минуту, вошел, открыл дверь и остановился на пороге.
— Почему ты не хочешь приблизиться ко мне? — спросил Пафнутьев. — Ты не отвечаешь за себя или за меня?
Дубовик подошел ближе, сел к приставному столику, помолчал, вздохнул.
— А кто сейчас может за кого поручиться, Павел Николаевич? — Глаза Дубовика были печальны, нос, налившийся какой-то ночной краснотой, пылал в сумраке кабинета, и, как всегда, Пафнутьев заподозрил наличие в дубовиковском носу какой-то своей, независимой от остального организма жизни.
— Я, например, могу спокойно и твердо за тебя поручиться! В чем угодно! — решительно заявил Пафнутьев.
— Спасибо, Павел Николаевич. — Дубовик склонил голову, и его нос на какое-то время скрылся из поля зрения.
— Значит, так… — Пафнутьев помолчал, подчеркивая важность момента. — Значит, так… Скажи, у тебя есть хоть сколько-нибудь нераскрытых преступлений?
— Есть.
— Много?
— Очень.
— Выбери, пожалуйста, из них самые злобные, дурные, кровавые — в общем, запредельные.
— Беспредельные, — поправил Дубовик без выражения.
— Как скажешь, дорогой, как скажешь. Выбери и просмотри — нет ли среди показаний свидетелей, среди рассказов жертв и очевидцев упоминания о человеке в темной одежде, небольшого роста, человеке, которого можно было бы назвать чернявеньким-кудрявеньким.
— Разные люди попадаются среди участников преступлений, — задумчиво проговорил Дубовик. — И горбатый, помню, был, и одноногий… Протез у него свалился во время погони… Смешно так было, — серьезно добавил Дубовик. — Он и сам смеялся, когда его задержали. И оперативники тоже смеялись.
— А ты? Хохотал?
— Что же я, и не человек вовсе? — с легкой обидой произнес Дубовик. — Тоже улыбнулся. Вместе со всеми.
Пафнутьев помолчал, глядя в окно, полистал календарь, но ничто не привлекло там его внимания, и он снова повернулся к Дубовику.
— Значит, так, повторяю…
— Не надо, Павел Николаевич. Я все понял. Вас интересует маленький-чернявенький участник кровавых преступлений. В чем бы они ни заключались. По широкому фронту.
— Участник нераскрытых кровавых преступлений, — уточнил Пафнутьев.
— Понял, — Дубовик поднялся. — Когда?
— Вчера.
— Тогда после обеда.
— Годится, — сказал Пафнутьев и, увидев заглянувшего в дверь Андрея, приглашающе махнул ему рукой. — Садись! — Он показал на стул, который только что освободил Дубовик. — Рассказывай.
— О чем, Павел Николаевич?
— Тогда не надо. — Пафнутьев пожал плечами. Дескать, хотел как лучше, а ты не понимаешь.
— Ну что сказать. — Андрей посмотрел на одну свою ладонь, потом так же внимательно попытался что-то высмотреть на другой. — Безрадостно.
— Ругается? Корит? Спит отдельно?
— Молчит.
— И ты, помнится, молчал не меньше года.
— Но я никому со своим молчанием не навязывался.
— А она?
— Тоже не навязывается, но я-то рядом, живой пока еще человек.
— Послушай, Андрей… Но ведь с ней произошло нечто такое, что не так давно случилось и в твоей жизни… Проникнись.
— А я что? Я — ничего. Вы спросили — я ответил. У нас все отлично, Павел Николаевич. Надя — прекрасный человек. Мы во всем находим общий язык. Мы вместе едим, гуляем, спим… Но все это — безрадостно.
— Ты еще не на пределе?
— Еще нет. Пока.
— Это прекрасно! — подвел итог Пафнутьев. — Это просто здорово! По-моему, лучше и не бывает.
— Уж не хотите ли вы сказать, что и вы где-то рядом с пределом? Уж не на пределе ли вы, Павел Николаевич? — улыбнулся Андрей.
— Еще нет. Пока.
— Да? — Андрей долгим взглядом посмотрел на Пафнутьева, склонил голову, озадаченно выпятил губу. — Надо же… Если я правильно понял, Павел Николаевич…
— Ты все понял правильно. Разминку заканчиваем. Есть такой человек… Иван Иванович Сысцов.
— Тот самый?
— Да.
— Жив еще?
— Да, я помню, ты собирался с ним разобраться…
— Я и сейчас не против.
— Не надо. Я против. И потом… Нет его вины перед тобой. Это я знаю точно.
— Но вы сами говорили, что если бы не он, то Света, может быть…
— Нет его вины перед тобой. Переверни страницу и живи дальше. Другого варианта не существует.
— Думаете…
— Андрей… Мы можем поговорить о деле?
— Виноват, Павел Николаевич. Вы сами меня раскрутили.
— Виноват, — склонил голову Пафнутьев. — Итак, Сысцов. Иван Иванович. Владелец заводов, газет, пароходов. Условно, конечно. На него наехали. Очень круто.
— Жалуется?
— Не то что жалуется, но слегка паникует… Ты уже, слава богу, не водитель, твои обязанности шире и значительнее. Что нужно… Незаметно, неназойливо… Побудь денек возле его конторы и запиши все номера машин, которые будут подъезжать. А потом сходи к ребятам из автоинспекции и уточни, кому эти машины принадлежат. Подъедет какая-нибудь машина два раза — запиши, три раза — тоже отметь. Особое внимание обрати на те машины, которые вроде бы остановились в стороне, но люди приехали явно в контору Сысцова.