— Хорошая водка, — сказал он, обобщив все свои мысли и чувства.
— Знаешь, — Халандовский подцепил котлету громадной ресторанной вилкой и сразу откусил чуть ли не треть, — есть водка «Смирновская» американская, а есть отечественная, наша. Обе они вроде бы в равной степени хороши… Но! — Он положил вилку на стол, чтобы иметь возможность поднять указательный палец. — Если водка американская напоминает воду мертвую, то наша «Смирновская» по благотворному влиянию на безнадежно уставший организм… вода живая. Это бесспорно.
— Записывать не буду, но постараюсь запомнить, — проговорил Пафнутьев с полным ртом.
— Запоминай, это несложно, а я пока разолью по второй. Первая без второй — это гвоздь без шляпки, согласен? — Халандовский требовательно посмотрел на Пафнутьева. — Это как мужик без бабы или баба без мужика.
— Да. — Пафнутьев постарался побыстрее проглотить кусок котлеты. — Пожалуй, ты прав.
— И ты, Паша, прав, когда в трудную минуту, можно сказать, в безнадежную минуту вспоминаешь обо мне, о старом Халандовском, погрязшем в криминальных связях.
— Я вспоминаю о тебе, Аркаша, гораздо чаще, чем ты можешь даже предположить.
— Почему же я так редко вижу тебя за этим столом?!
— Робею. — Пафнутьев развел руками, в одной из которых была котлета на вилке, а во второй баночка с хреном.
— Робость — хорошее качество лишь в отношениях юноши и девушки, да и то при определенных обстоятельствах, — заметил Халандовский, подумав.
— Я больше не буду поступать так плохо, — заверил Пафнутьев. — Робеть перестану. Поскольку не могу отнести себя ни к юношам, ни к девушкам.
— За счастливые перемены в нашей жизни! — воскликнул Халандовский и твердо чокнулся с Пафнутьевым. Дождавшись, пока гость выпьет вслед за ним, съест облюбованную котлету, он положил свою вилку на стол. — А теперь, Паша, расскажи мне — что привело тебя сюда в этот счастливый час, поведай, не лукавя, не таясь.
— Сысцов сказал, что ты омолаживаешь штат?
— Понял. У Сысцова неприятности. На него наехали. Причем какие-то беспредельщики. То ли от крови озверели, то ли совсем новенькие. Новички, Паша, сейчас начинают с беспредела, и постепенно, через годы, до них доходит, что можно кое-чего добиться в жизни, и не оставляя за собой горы трупов.
— Значит, ты знаешь об этом?
— И про левый глаз Левтова тоже.
— Так, — Пафнутьев помолчал. — В таком случае ты знаешь и человека по имени Огородников Илья Ильич.
— Так. — Теперь уже замолчал Халандовский. — Так, — повторил он через некоторое время. — Теперь я понимаю тебя, Паша, теперь я догадываюсь, почему ты робел зайти ко мне. Пожить давал. А сегодня решил, что пожил я достаточно. Да?
— Что, крутой мужик этот Огородников?
Халандовский склонил голову к одному плечу, потом склонил к другому плечу, как это делают большие умные собаки в минуту крайней озадаченности.
— Видишь ли, Паша… Не знаю, насколько он крут. К нему можно обратиться по любому вопросу. По любому. Ты хочешь иметь квартиру, магазин, завод… Ты хочешь избавиться от жены, друга, конкурента… Ты хочешь купить виллу в Испании или продать дом на Кипре… Нет проблем. Иди к Огородникову. Но ходят слухи, неподтвержденные, правда, но очень настойчивые слухи… Да, все эти проблемы он решает, но при этом всегда на асфальте ли, на паркете, на штанах или на руках остается немного крови.
— Чьей? — спросил Пафнутьев.
— А какая разница, Паша? — удивился Халандовский. — Не того, так этого, разве для тебя, работника правосудия, это важно? Ведь кровь всегда недопустима, да, Паша?
Вопрос Халандовского был не из тех, на которые надо было отвечать, и Пафнутьев поступил единственно правильно — он взял бутылку лучшей в мире «Смирновской» русской водки, которую хозяин сравнил с живой водой, налил по полной стопке.
— У этого Илюши есть еще одна особенность, можно сказать, творческая манера… Если ты обратился к нему, то это вовсе не значит, что он будет решать именно твои проблемы… Вполне возможно, что он решит проблемы твоего противника. Если Илюше это покажется выгоднее.
— Не понял?
— Все очень просто… Ты просишь его убрать с дороги некую помеху. А он с этой дороги убирает тебя. То есть проблему он решает в любом случае, но не в твою пользу. Хотя обратился к нему ты. Поэтому надо иметь очень много денег или очень много дури, чтобы просить о помощи Огородникова.
— Ты бы к нему не обратился?
— Упаси боже! Ни в коем случае.
— Будем живы, Аркаша. — Пафнутьев поднял свою стопку, чокнулся и выпил одним глотком.
— Налегай на помидоры, — посоветовал Халандовский. — Астраханские.
— Помидоры — это хорошо, — кивнул Пафнутьев. — Огородников звонил Сысцову. Якобы от имени своих клиентов.
— Очень может быть.
— В качестве козырей упомянул левый глаз Левтова и зеленый джип, расстрелянный три дня назад.
— Вполне возможно. — Халандовский ничуть не удивился услышанному, он просто кивнул, будто Пафнутьев сам подтвердил его же слова.
— Что вполне возможно?
— То, что он не блефует, что эти его козыри не фальшивые. Я ведь говорил, что его работа всегда приводит к тому, что на асфальте или на паркете остается немного крови.
— Четыре трупа — это немного крови?
— Пять, — поправил Халандовский. — Четыре на асфальте и Левтов. Кстати, его не нашли?
— Пока нет.
— Найдется, — уверенно сказал Халандовский.
— Почему ты так решил?
— Это будет еще один удар… Зачем же от него отказываться? Тем более что найдется труп без глаза, значит, и глаз в баночке опять заиграет. И ты убедишься, что козыри у Огородникова настоящие.
— Откуда ты знаешь о баночке? — спросил Пафнутьев. — Сысцов заверил меня, что никому о ней не говорил.
— О! — протянул соболезнующе Халандовский. — Паша… Я так прикидываю — человек десять принимали самое непосредственное участие в извлечении глаза из тела, верно? Хорошо, пусть пятеро… У каждого баба… Похвастаться-то надо… А перед приятелями, перед шестерками… И потом, любой фактор работает лучше, когда о нем знают многие. И еще, Паша… У меня там вторая бутылочка стынет, ты как? Под картошечку, а? И рыбка горячего копчения в наличии имеется, а?
Пафнутьев некоторое время прислушивался к себе, сопоставляя доклады различных частей тела, и в то же время боролся с искушением согласиться.
Но разум взял верх.
— Знаешь, не надо… Оно бы неплохо, но чуть попозже, чуть попозже.
— Тогда заберешь бутылку с собой, — решительно заявил Халандовский. — И полдюжины котлет тебе заверну. Вику угостишь. А то она у тебя совсем отощала.
— Блюдет потому что себя сверх всякой меры, — проворчал Пафнутьев, видимо, недовольный тем, как блюдет себя Вика.
— Во! — радостно воскликнул Халандовский. — А ты ее пост и нарушишь. И от рюмочки она не откажется. И на тебя благосклоннее посмотрит, словечко ласковое обронит, улыбкой одарит… Глядишь, и молодость вспомните.
— Да мы о ней, о молодости, в общем-то, и не забываем, — смутился Пафнутьев.
— И опять хорошо. И мне приятно. И вот еще что… Если разберешься с Илюшей, многие тебе благодарны будут. И я в том числе. Скинемся с ребятишками — в круиз тебя отправим. С Викой. По всему Средиземному морю. А?
— Круиз — это хорошо, — ответил Пафнутьев, предоставив Халандовскому самому решать — согласился ли он на такой подарок или же отверг его.
— Заметано, — кивнул Халандовский, предоставив Пафнутьеву самому решать, как он понял его ответ. — Только это, Паша… Должен тебе сказать суровые слова… — Халандовский разлил остатки водки по стопкам и, завинтив крышку, поставил бутылку на пол, в угол, за штору, словно боялся, что кто-то застанет его за таким противоправным времяпровождением. — За Илюшей сила. Что-то у него в кармане, Паша. Узнаю — доложу. Похоже на то, что его наняла какая-то отчаянная бригада беспредельщиков.
— Или он их нанял? — спросил Пафнутьев, поднимая стопку.
— А знаешь, — Халандовский по своей привычке опять склонил голову к одному плечу, к другому, что говорило о напряженной умственной деятельности в этот момент. — А знаешь, и это не исключено. Если посмотреть на Илюшу повнимательнее… Он может. Он ведь тоже того… Беспредельщик. Он ведь сидел, знаешь?
— Доложили.
— И за что… Тоже знаешь?
— Больно жизнелюбивым оказался.
— Тебе известно, как поступают в тюрьмах с такими вот жизнелюбивыми?
— Будем живы. — Пафнутьев поднял стопку.
— Отличный тост! — воскликнул Халандовский, быстрым взглядом окинул стол — все ли в порядке, всего ли достаточно — и тут же с досадой хлопнул себя по лбу. Умчавшись на кухню, он через несколько секунд вернулся с двумя бутылками холодного боржоми. Сковырнув ножом пробки, он тут же налил пенящейся, бурлящей мелкими пузырьками воды в два стакана, сиротливо простоявшие на столе весь вечер. — Будем живы! — поддержал друга Халандовский и одним глотком опрокинул в себя стопку водки.
Когда друзья взяли еще по котлете, в тарелке показалось донышко.
Пафнутьев взглянул на часы, потом на Халандовского.
— Доставлю, — сказал тот. — К самым дверям. Иначе не смогу спокойно спать.
Наверно, в этом есть какой-то суровый закон, не открытый еще и не описанный, — совершенно разные люди, соединяясь в некое сообщество, становятся другими, с ними могут произойти самые таинственные и зловещие превращения. Скорее всего происходит следующее — когда возникает сообщество, группа, то каждый отдельный человек извлекает из себя, из своего характера, из своего внутреннего мира именно то, чего всей группе недостает, то, что ей требуется для выживания. И в результате возникает совершенно непредсказуемый организм, который живет по законам, им самим созданным.
Тот же Петрович, Михаил Петрович Осадчий, уголовник с многолетним стажем. Это был человек чрезвычайно опытный и в жизненном смысле слова, и в тюремном, и в откровенно уголовном — усталый и рассудительный, неторопливый и обстоятельный. Имел внуков и хорошо к ним относился, подарки приносил, деньгами баловал, а у него частенько водились шальные деньги, и казалось, он просто торопился от этих денег избавиться. Не пропивал, не проигрывал в карты, не спускал на шальных баб, нет же — внукам отдавал, и те в нем души не чаяли, визжали детскими своими голосами, радостными и пронзительными, едва только завидев вдалеке сутулую фигуру деда. Работал Петрович на какой-то стройке, охранником работал, на хорошем счету был, не прогуливал, не напивался, и ничего у него не пропадало. Правда, однажды со стройки прямо в травматологию отправили двух каких-то юных хмырей, но зато больше никто не пытался ни кафель тащить, ни хромированную сантехнику, ни шведские нежно-розового цвета ванны.