— Хм, можно подумать… В вашем гараже их нет?
— Нет.
— Дома у них побывал?
— Да.
— Есть еще пара мест… Но после смерти Заварзина и Голдобова эти точки накрылись… Остается… Остается, — она шало блеснула глазами, — остается дача Голдобова.
— Дача? — Взгляд Андрея остановился.
— Никольское шоссе. За семнадцатым километром крутой поворот направо. Зеленые железные ворота. А над каждой половинкой ворот — голубок из листового железа. Когда ворота закрыты — голубки оказываются клювик в клювик. Где-то на юге он такую красоту увидел. Ворота зеленые, а голубки белые. Очень красиво, — Лариса выплеснула в стакан остатки водки.
Андрей уже стоял в дверях, прикидывая, как удобнее уйти.
— Подожди, — сказала Лариса. — Не торопись… Я дам тебе одну вещь, но с условием… Никогда и ни при каких обстоятельствах не скажешь, где взял. Договорились?
— Да.
— Хорошо. Если бы ты стал убеждать, не поверила бы… А так — верю.
С неожиданной легкостью она поставила стул в проходе, взобралась на него и сняла с антресоли металлическую кастрюлю. Когда Лариса спрыгнула на пол, Андрей увидел, что кастрюля доверху наполнена орехами. Не раздумывая, Лариса тут же в коридоре опустилась на колени и, перевернув кастрюлю, высыпала на пол все ее содержимое. На горке рассыпающихся орехов оказался сверток из газетной бумаги.
— Держи.
Осторожно взяв сверток, ощутив его форму, тяжесть, Андрей понял — пистолет.
— Пользоваться умеешь?
— Приходилось… В армии.
— Обойма только одна. Но на месте. На предохранителе.
— Вижу.
— Берешь?
— Беру.
— Не пригодится — выбросишь. Мне он не нужен. Возвращать не надо. — Она опустила голову, и ее длинные волосы упали, скрывая лицо. — Коля убит, Илья убит, Саша убит… Что происходит?
— Я пойду, мне пора.
— Ни пуха, мальчик. Держись. Никольское шоссе… Сразу за семнадцатым километром… И ворота с голубками… Клювик в клювик… Какая дурацкая пошлость! — вдруг сказала она с неожиданной злостью. — Не так ли и мы с тобой, Ларочка! — передразнила она кого-то и сплюнула от отвращения.
Пафнутьев уже положил трубку, но все еще, казалось, слышал рыдания этого в общем-то сильного парня. И почему-то вспомнилась давняя история из школьного учебника — заяц, загнанный собаками, бросается к ногам охотника в поисках защиты. И охотник его спасает от собственных же разъяренных псов.
— Значит, и так бывает, — пробормотал Пафнутьев. Он оглянулся и с удивлением увидел, что женщина, которую допрашивал Дубовик, уже ушла. — Слушай, ты ведь нынче в моем подчинении?
— Нынче — да, — улыбнулся Дубовик, и знаменитый его нос опять налился какой-то неведомой жизненной силой.
— Тогда записывай… Светлана Сергеевна Королева… Примерно двадцать лет… Плещеева, восемь… Это ее адрес. Пропала вчера. Похищение.
— Но я разбираюсь с Заварзиным, — попробовал возразить Дубовик.
— С Заварзиным уже разобрались, — невозмутимо ответил Пафнутьев. — Пиши дальше… В похищении подозреваются работники авторемонтного кооператива… Феклисов, Махнач и Подгайцев. Вот их данные, — Пафнутьев протянул листок.
— И что мне с этими данными?
— Ты лучше меня знаешь, что делать с этими данными. Срочно к Королевой. Подробный опрос, фото во все отделения, всем участковым. Группы по адресам этих кооператоров. Опросы, допросы, протоколы и так далее. Забирай моих оперативников. Подключай своих. Анцыферов тебе еще пару выбьет. Советую настоятельно — пройдись по адресам Голдобова и Заварзина.
— Голдобов? Начальник управления торговли похищает девок с улицы?
— Советую очень настоятельно, — повторил Пафнутьев. — В моей просьбе прошу не отказать, — добавил он без улыбки.
— А ты?
— А я буду искать этого парня, пока он не перестрелял полгорода. А он может. У него винтовка с оптическим прицелом. И если он начнет охоту… А он может начать охоту… Созрел.
— Откуда ты знаешь про винтовку?
— Он сам сказал.
— И ты поверил?
— Да. В таком состоянии врать невозможно. Я у него в долгу. А долги надо платить. Если хочешь оставаться человеком. Позвонит — скажи, что все силы областной милиции брошены на поиски его Светки. Успокой как можешь. Если потребует задействовать воинские части, артиллерию и авиацию — скажи, что танки уже вышли на исходные рубежи.
— Ну так уж и танки! — воскликнул Дубовик, который, похоже, все слова Пафнутьева принял всерьез. И когда тот вышел, Дубовик все еще ворчал себе под нос: — Надо же — танки, авиация, артиллерия… А что обстреливать, скажите, пожалуйста? Гараж?
Пафнутьев вышел из прокуратуры и, хотя в его распоряжении была машина, отправился по улице пешком.
— Я свободен? — крикнул водитель.
Пафнутьев обернулся — свободная машина не будет слишком долго стоять во дворе. Вернулся и сел рядом с водителем.
— Садовая, — коротко бросил он.
— Так это через дорогу, Паша!
— Садовая. Гастроном.
Халандовский был на месте. Поскрипывая, гудел вентилятор, в углу стоял ящик с пивом. Сам хозяин в распахнутой рубашке сидел за столом. Увидев в дверях Пафнутьева, улыбнулся, сверкнув бесконечно печальными глазами, сдвинул бумаги в сторону, протянул мягкую волосатую руку.
— Рад тебя видеть, Паша, живым и невредимым. Кругом трупы, кровь и смерть, а ты… Хоть бы хны! Глоточек?
— Потом, Аркаша, потом. Ты не переживай, я наверстаю. Я тебя догоню.
— О! Какая самонадеянность, — Аркаша покачал головой. — Стремление похвально, но неосуществимо. Тебе, Паша, меня уже никогда в этом деле не догнать.
— Но похвально хотя бы стремление! — усмехнулся Пафнутьев. — Скажи мне, Аркаша, что случилось с твоим шефом?
— А ты не знаешь?
— Я знаю только то, что наши на дороге увидели.
— А… — Халандовский налил пива в граненый стакан, выпил, прислушался к себе и, видимо убедившись, что пиво пошло по назначению, поднял глаза. — Помнишь, Паша, я говорил тебе, что он может сделать ошибку? Он ее сделал. Он нехорошо повел себя с одним человеком.
— С кем?
Мохнатый палец Халандовского указал на потолок.
— Первый? — прямо спросил Пафнутьев.
— Похоже на то, Паша. Я думал, что он на довольствии у Голды. Оказывается, все далеко не так, все гораздо сложнее и естественнее… Они оба были друг у друга на довольствии. Симбиоз. Есть такое ученое слово. Оно означает…
— Знаю, Аркаша. Дальше.
— Помнишь, я говорил о фотографиях, которые вручил однажды нашему общему другу Голдобову Илье Матвеевичу? Так вот при обыске у Голдобова их не найдешь. Но ты их найдешь у Первого, если таковой обыск случится. По некоторым признакам я понял, что Голдобов все-таки показал Первому фотографии. И мой тебе совет… Будешь у Первого, а ты у него будешь… Он наверняка захочет знать о твоих поисках и находках… — Халандовский поднял свой мохнатый палец, но теперь в этом жесте было предупреждение и даже восхищение собственной прозорливостью. — Так вот не повтори Илюшину ошибку. Упаси тебя бог сказать нечто такое, в чем он может усмотреть угрозу скрытую или явную. Преданность! Только преданность должна сверкать в твоих глазах, только робость и признательность за то, что тебе позволено предстать перед столь высоким лицом.
— Неужели он? — озадаченно проговорил Пафнутьев.
— Не сомневайся, Паша… Я ведь тоже с утра успел кое-где побывать, вопросы кое-какие задал… Вали все на Голдобова, на Заварзина, на кого угодно… А у него можешь просить только понимания и поддержки. Но не вздумай требовать. Первый… не очень умный человек, но у него звериное чувство опасности. И власть. А власть — это больше, чем ум, Паша. Власть вполне может заменять ум, и даже очень успешно.
— Времена меняются, — неопределенно заметил Пафнутьев.
— Забудь об этом! — с неожиданной живостью ответил Халандовский. — Забудь и выбрось из головы. Времена меняются! Но не при жизни одного поколения. Люди остаются прежними.
— Ты не веришь в перемены?
— Я верю в перемены! — Халандовский попытался порывисто вскочить, но у него не получилось, и он остался в кресле. — Я верю в перемены! Я жду их с нетерпением и даже с опаской.
— Почему с опаской?
— Потому что я не верю в счастливые перемены. Подозреваю, что их не бывает. И потом, Паша, тебе нужно пореже присутствовать на разных совещаниях, поменьше читать газеты и слушать радио. Отключись от этих пустобрехов и оглянись вокруг… И убедишься — ничего не меняется.
Пафнутьев хотел что-то ответить, но смолчал. Не хотелось ему сейчас вступать в спор, для этого будет другое время. Да и пришел он не за этим.
— У тебя сложности, Паша, — проворковал Халандовский, снова наполняя пивом свой стакан. — Говори.
— Боевики Голдобова…
— Ну? — насторожился Халандовский.
— У них есть укромный уголок? Берлога?
Халандовский поправил ручку, отодвинул какие-то бланки, подняв голову, надолго уставился в высокое окно.
— Мне бы не хотелось говорить на эту тему, Паша, — наконец произнес он. — Извини.
— Жить хочется?
— Вот и опять ты, Паша, попал в самую точку.
— Послушай, — Пафнутьев положил руки на стекло стола, как и хозяин кабинета. Их лбы почти соприкасались, смотрели они друг на друга исподлобья, но без зла. — Послушай… Голдобова нет. Он отлучился, и, похоже, надолго. Заварзин вроде бы того, что боевиками слегка командовал… Его тоже нет. И не будет. И боевики… Они уже больше таковыми не являются. Это разбегающееся хулиганье.
— Ошибаешься, Паша. Человек, который прошел школу Голдобова, всегда найдет себе приличное место. Кстати! — неестественно оживился Халандовский, откидываясь на спинку стула. — У тебя есть машина?
— Личная? Нет. Государственная стоит у твоего гастронома.
— А вот это напрасно. Не надо свои машины ставить у моего заведения. Я уже говорил.
— Виноват, — Пафнутьев положил ладонь на руку Халандовскому. — Виноват.
— Жаль, что у тебя нет машины. А то я мог бы порекомендовать тебе очень приличное место по ремонту. Они и перекрасить могут, и запчасти достать, каких ты нигде не достан