Виктория, мельком оглянувшись на спутника, слегка улыбнулась. Лицо ее, оставшись на мгновение без отчужденной официальной маски, сделалось вдруг опять по-настоящему красивым. Как все-таки выражение лица меняет человека! Как красит женщину улыбка!..
Девушка сказала:
– Вот видите, вы и без кофе проснулись.
– Спасибо. Дадите автограф? – Банда и не думал флиртовать; он знал, что через два – три дня следствие закончится, и он эту девицу больше не встретит и быстро выкинет ее из головы; сколько уже встречалось у него на жизненном пути таких красивых и миленьких девиц!..
– И не один, а на всех ваших бумагах.
Да, в остроумии ей не откажешь…
В довольно тесной комнате хлопотали человек восемь.
Усадив Александра за один из столов, Виктория включила кофеварку, которая вскоре начала клокотать, будто маленький вулкан. Александр вспомнил, что ему сегодня даже поужинать не пришлось. А пообедать?.. Поэтому он с удовольствием поглядывал в сторону кофеварки.
Собрав у сотрудников несколько бумаг, копии которых были необходимы майору ФСБ, Виктория подошла к нему:
– Распишитесь, пожалуйста, на протоколах. Мы уже говорили об этом…
Бондарович вместо того, чтобы просто поставить свою подпись, везде сделал надпись:
«С протоколом ознакомился. Майор Бондарович. 23.45/23.03.96».
Виктория никак не прокомментировала его действия, а подошла со всеми бумагами к женщине, обслуживающей ксерокс. Изготовив копии, та занесла все данные в журнал размножения секретных документов, и Бондаровичу пришлось в нем тоже расписаться. Специальные пометки были сделаны и на самих копиях. Что называется – комар носа не подточит.
Получив наконец свою кружку кофе, Бондарович углубился в чтение протокола осмотра и в запись показаний дежурных сотрудников охраны.
– Я могу с кем-то серьезно обсудить дальнейшие действия следствия? – оторвавшись, спросил он у Макаровой, которая набивала все это время какой-то документ на клавиатуре компьютера.
Девушка едва оторвалась от работы:
– Да, Александр Владимирович, со мной.
– Какие действия предпринимает сейчас служба охраны? – это был вопрос по существу. – Каким образом она собирается сотрудничать с ФСБ?
– Ведется проверка людей, бывших на совещании. По порядку с конца списка выходивших.
– Почему я отстранен от этой работы? – тон Александра был прохладно-деловым, будто четверть часа назад они и не перекинулись в коридоре парой любезных фраз.
– Работа была начата еще до вашего появления и…
– Именно это я и имею в виду, Виктория Васильевна. Служба охраны несколько часов не ставила нас в известность о происшедшем здесь убийстве; лично я узнал об убийстве по радио, впрочем, как и мой непосредственный начальник… Ваша служба самостоятельно произвела осмотр места происшествия, сейчас как бы потихоньку производит какие-то оперативные мероприятия, – и все это для того, чтобы изолировать от дела ФСБ. Извините, но такое складывается впечатление…
У девушки слегка побледнели губы:
– Вы серьезно?
Бондарович развел руками:
– Это одно из предположений, и, согласитесь, весьма небезосновательное.
Макарова ответила официальным тоном:
– Если вы ставите вопросы в таком ракурсе, то ни мое звание, ни моя компетенция не позволяют на них ответить.
«Опять глухая стена! Даже за таким милым личиком».
Банда допил кофе и чувствовал себя теперь очень бодрым, опять готовым к действиям:
– В таком случае я хочу получить ответы от генерала Кожинова.
– На этот случай мы получили четкие инструкции, если вы помните… – парировала Виктория Макарова. – А самодеятельность в этих стенах, как вы понимаете, исключается.
– Да, конечно: я должен держать связь через вас и не соваться к генералу со своими маленькими проблемами, – Александр, подавляя в себе раздражение, огляделся. – Каким телефоном можно воспользоваться?
Виктория молча поставила перед ним аппарат. Бондарович в раздражении набрал номер генерала Щербакова.
– Слушаю, Щербаков, – раздалось в трубке.
– Разрешите доложить, товарищ генерал? – Банда испытующе взглянул на Викторию, но та почти демонстративно отвернулась к клавиатуре.
– Откуда вы звоните? – спросил Щербаков; ясно, что он с нетерпением ждал этого звонка.
– Из охраны.
– Хорошо, докладывайте.
– Документы я получил, место осмотрел, однако к тому времени труп уже увезли, – четко докладывал Банда, попутно оглядывая сзади стройную фигурку Виктории Макаровой; фигурка была что надо. – Получил показания охранника… Это все…
– Да, не густо.
– Мне выделен лейтенант для связи, к остальным мероприятиям я не допущен. Прошу дальнейших инструкций.
На генерала, казалось, сказанное Бондаровичем не произвело большого впечатления:
– Хорошо, майор, попросите на всякий случай разрешения на участие в допросе задержанного, но я сомневаюсь, что вы его так запросто получите. Славу делить никто не любит. А тут еще такое нашумевшее дело… В случае отказа просто отправляйтесь домой спать. Завтра вы понадобитесь, чтобы оформить это дело до конца. Подчеркиваю – оформить. Как участник следственной группы будете представлены к поощрению…
– Разрешите выполнять? – у Банды было ощущение, что его здесь поставили за дурака.
Последовали короткие гудки.
Известие о каком-то задержанном было полной неожиданностью для Александра.
Бондарович поднял глаза на Макарову:
– Как представитель ФСБ в следственной группе я хотел бы знать: кто и на каких основаниях задержан. Кроме того, я требую участия в его допросе. Если, конечно, меня здесь вообще принимают всерьез…
Виктория, казалось, была сама удивлена:
– Хорошо, я попробую связаться с шефом, – девушка поднялась из-за компьютера, – подождите немного, – она торопливо покинула кабинет.
Александр подлил себе еще кофе.
Виктория Макарова,
11 часов 30 минут ночи,
23 марта 1996 года, кабинет Кожинова
Виктория быстрым шагом проследовала к кабинету Кожинова. Девушку мучил вопрос: неужели и правда убийца пойман?.. Перед дверью кабинета стоял один из молодых охранников. Он остановил Макарову:
– Минутку, – и заглянул в кабинет. – Товарищ генерал, к вам Макарова… – через несколько секунд охранник повернулся к девушке. – Заходите.
В кабинете, кроме шефа, находились его заместитель – полковник Карпик – и капитан Егоров. Разместившись с разных сторон стола, они допрашивали мужчину лет сорока – типичного альбиноса, высокого, худого, с редкими белыми волосами и такими же белыми бровями и ресницами.
В кабинете царил полумрак, потому что горела только настольная лампа. Генерал Кожинов, у которого от постоянного напряжения часто воспалялись глаза, не любил яркого верхнего света.
Задержанный заметно нервничал, точнее, был почти в истерике, он курил короткими затяжками, делая судорожные, суетные движения.
Виктория молча застыла возле стенки.
Кожинов залез пальцами в пепельницу на столе и вытащил оттуда окурок, который только что затушил альбинос.
– Вот этот нам вполне подойдет, давайте сравним, – Кожинов достал из стола другой окурок, но – в полиэтиленовом пакете и с биркой. – Вот, пожалуйста, сами убедитесь, совпадает марка – «Житан», совпадает и характерный прикус – вы держите фильтр зубами, совпадает манера излома при затушивании… Наверное, совпадет и группа крови, которую не трудно будет определить по следам слюны? Что вы на это скажете?
– Всего-то, что это, наверное, два моих окурка. Что из того? – альбинос схватился руками за стол. – Разве это может что-то значить?
– А то, что окурок этот найден в курительной комнате, где был убит Смоленцев, – у Кожинова было багровое лицо, на лбу поблескивали капельки пота. – Причем это единственный найденный там окурок, помимо, конечно, фильтра от сигареты самого Смоленцева.
– Но я же сразу сказал, что был в курилке и курил там, это же совершенно естественно. Почему из этого вдруг вытекают какие-то подозрения?
Генерал Кожинов грозно сдвинул брови:
– Сказали вы это далеко не сразу, а только после того, как вас строго допросили и предъявили ручку с вашими, как уже известно, отпечатками пальцев, найденную в туалете.
– Сказал не сразу, потому что испугался, – это тоже естественно. И вы испугались бы на моем месте… К тому же…
– Что – к тому же?
– Не терял я никакой ручки, – губы альбиноса заметно дрожали, дрожал и голос, – я в туалет вообще не заходил. Я сидел и курил после совещания, когда в туалет зашел Смоленцев. Я затушил сигарету и вышел оттуда.
– Вышел и все? – усмехнулся Кожинов.
– Все. Делайте со мной, что хотите. Это все, что я могу сообщить вам по делу об убийстве.
– Хорошо, Олег Александрович, допустим, что все так. Но хотелось бы знать, почему вы так сразу, торопливо покинули помещение. Куда-то опаздывали?
Альбинос чуть не плакал:
– Нет. Я никуда не опаздывал. У нас были неприязненные отношение с Виктором в последние месяцы, поэтому мне не хотелось с ним разговаривать.
– Вы здоровались?
– Нет.
Генерал вел допрос в довольно быстром темпе. Подозреваемые часто не выдерживают этого темпа и проговариваются, что, естественно, значительно облегчает следствие.
– Почему вы поссорились?
– Я работал у него, а потом вследствие производственных проблем ушел из его телестудии.
Кожинов заметно оживился:
– Вот об этом и стоит нам поговорить поподробнее. У нас есть некоторые показания относительно характера ваших разногласий. Речь идет просто о тысячах долларов рекламных денег, которые вы утаивали на телестудии. Разве не так?.. Смоленцев выгнал вас со скандалом, а мог бы вообще привлечь к уголовной ответственности…
– Я хочу, чтобы допрос велся с адвокатом, вы шьете мне дело о тяжелейшем убийстве, подтасовываете факты! – альбинос сорвался на крик. – Вы думаете, я ничего не понимаю? Вы же ославите меня на всю страну… Как мне потом жить со всем этим? Или вы хотите поскорее сослать меня по этапу – первого подвернувшегося. И доложить по инстанции: виновный найден… Но я ведь не виновен и понятия не имею, кто убил Виктора и что там произошло…