Степан пошел к корзине для бумаг.
– Могу себе представить, – посочувствовал он, роясь среди мусора.
Виктория осмотрелась; она вся цвела:
– Вам тут хорошо, тихо.
– Ну да, – подтвердили компьютерщики. – Больше суток не сменялись…
– Да, у нас тоже завал.
Ждать ей пришлось недолго.
– Вот, Вика, есть вполне приличный в браке. Эта полоска тебе не помешает, – Степан протянул ей фотографию Смоленцева с незнакомым мужчиной в «Александре». – Если хочешь, могу ее даже отрезать…
Виктория как бы без всякой задней мысли разгладила на бедре слегка помятую фотографию:
– Не надо. И правда, не мешает.
У бедного Степана слегка покраснели уши, когда он наблюдал, как ловко девушка разглаживала бракованную фотографию на своем прекрасном бедре.
– Знаешь, кто это? – в последний раз рискнула Виктория.
– Слышал, Липкин, – с явной неприязнью к этому самому Липкину ответил Степан. – С тебя банка пива, – и парень, вздохнув, вернулся к своим делам.
– Заметано, – Виктория скрылась в дверях.
Теперь – все, надо идти на доклад к Кожинову.
«Липкин, – крутилось у нее в голове. – Семен Липкин, мэр Ульяновска, коммунистического заповедника, и одно из первых лиц в КПРФ».
Легкой походкой, ставя шаг от бедра, Виктория Макарова шла по коридору…
Александр Бондарович,
12 часов дня,
24 марта 1996 года, камера для допросов в Бутырках
Ждали недолго. Когда Бондарович появляется в сих пенатах один, ему приходится дольше ждать. А генерала Щербакова боялись…
С мерзким скрипом открылась дверь в камеру, выводящий скомандовал:
– Заходи.
В дверях показался альбинос.
Если бы Александр Бондарович видел его вчера вместе с Викторией в кабинете Кожинова, то непременно заметил бы, как по сравнению со вчерашним днем Глушко постарел; выглядел подозреваемый плохо: помятая одежда, длинные белые волосы лежат на плечах лохмами, под глазами залегли черные круги, на подбородке вылезла неопрятная белая щетина…
Глушко остановился, затравленно озираясь по сторонам и не решаясь достать из-за спины руки. Позе заключенного при конвоире его, видимо, уже обучили твердо.
Сопровождающий бодро отрапортовал:
– Товарищ генерал, подследственный Глушко по вашему приказанию доставлен.
Щербаков поморщился от этого крика:
– Идите.
Когда конвоир удалился, закрыв за собой скрипучую дверь, генерал указал подследственному на стул:
– Садитесь, Глушко.
Арестант занял свое место перед лампой, высветлившей его морщины.
Бондарович сел сбоку от стола.
Щербаков, как положено, решил представиться подследственному:
– Допрос сегодня ведут офицеры ФСБ, входящие в объединенную следственную бригаду, генерал Щербаков и майор Бондарович, – пока говорил, он изучал альбиноса внимательным холодным взглядом. – Вы знаете, кто с вами работал вчера?
Глушко поежился под его взглядом:
– Служба безопасности Президента… А вы другое ведомство? Понятно. Значит, все сначала.
Бондарович заметил на это:
– Вам еще придется отвечать по многу раз на одни и те же вопросы, такова работа подследственного.
– Работа?
– А вас удивляет это?
Глушко нервно пожал плечами:
– Пожалуй, в нашей стране ничему не стоит удивляться. Были времена, когда безвинных арестовывали миллионами…
Генерал Щербаков счел необходимым прояснить ситуацию:
– Вам предъявлено обвинение в убийстве Виктора Смоленцева. Хотите что-нибудь заявить по этому поводу?
Бледное лицо Глушко вытянулось:
– Я всю ночь заявлял по этому поводу: я не убивал Виктора, даже не разговаривал с ним, не тащил тело в туалет, не ломал ему шею. Я встал с кресла, когда Смоленцев вошел, потушил сигарету и вышел. Все! – по мере того, как подследственный говорил, голос его становился все громче.
Щербаков строго сдвинул брови:
– Спокойно, Глушко. Криком делу не поможешь. А разобраться в этом деле в первую очередь – в ваших интересах… – он переложил с места на место приготовленные заранее листки. – Будем считать, что на изрядную часть наших вопросов вы уже ответили, так что времени мы сэкономили порядочно. Остальное время давайте потратим на деловую беседу.
Глушко обиженно поджал губы:
– О том, как меня угробить?
Щербакову совсем не нравился его тон:
– Давайте сразу договоримся. Мы будем исходить из того, что нас интересует именно ваша версия, что мы вам полностью верим.
– Презумпция невиновности? – щегольнул альбинос с едкой ухмылкой; он был явно настроен встречать в штыки всякого представителя власти; должно быть, Кожинов накануне пропустил-таки его через мясорубку.
Генерал проявил выдержку:
– Вот и давайте проработаем вашу версию в подробностях. Ведь важно и ваше видение. А мы потом найдем время и проверим версию на прочность.
Глушко вдруг начал ерничать:
– Покуда меня самого проверяют на прочность. Вчера уже были проверялыцики… И потом… вы думаете в этих стенах профилакторий? – он судорожно проглотил слюну. – Повеситься, что ли? Такой вариант всех устроит?
Щербаков взглянул на него хмуро:
– Самоубийство подследственного в таком громком деле – верное разжалование начальнику тюрьмы. Так что стеречь вас от таких действий будут внимательно, будьте уверены. Без разрешения головы не повернете.
Глушко, видно, еще не задумывался об этом:
– Значит, и подохнуть не дадите.
– Не раскисайте, вы всего один день в камере.
– Спасибо, успокоили, – у подследственного в глазах блеснуло отчаяние.
Бондарович решил вернуть разговор в рамки интересующей темы:
– Кто был в коридоре, когда вы вышли из курительной комнаты, оставив в ней Смоленцева?
Глушко постарался взять себя в руки:
– Не помню… Кажется, никого.
Генерал Щербаков пытался помочь:
– Вспоминайте, Глушко, восстанавливайте события в памяти, как картину… Вы выходите и идете по направлению к пропускному пункту. Направо вы вряд ли посмотрели, но кого вы видите перед собой?
Глушко оценил участливое отношение генерала и несколько успокоился:
– Коридор был совсем пустой. В холле стояли какие-то мужчины…
Щербаков заметно оживился:
– Сколько?
– Двое… – подследственный напряг память. – Да, пожалуй, двое…
Бондарович сделал отметку в блокноте:
– Как они выглядели?.. Я понимаю, что такие мелочи не всегда запомнишь; особенно, если только что встретил в курилке человека, с которым – «в контрах»… Но ведь сама обстановка – Кремль все-таки. Не думаю, что вы в Кремле частый гость…
Глушко пожал плечами:
– Пожилые, в хороших костюмах…
Щербаков зацепился:
– Опознать сможете?
– Вряд ли.
Генерал Щербаков перевернул очередной лист бумаги:
– На проходной кто-нибудь был?
– Да, человека три. Не помню в точности, они о чем-то разговаривали…
Но Щербакова интересовало другое:
– Они смогут подтвердить, что вы выходили в одно время с ними?
Глушко ответил как-то подавленно:
– Вряд ли…
Бондаровича озадачил такой ответ:
– Ну, почему, у вас характерная запоминающаяся внешность. Я бы непременно запомнил.
Глушко равнодушно пожал плечами:
– Тогда может быть. Хотя, насколько я помню, они на меня не смотрели прямо.
– Что ж из того! Чтобы узнать человека, не обязательно смотреть на него прямо. Бывает достаточно и так называемого бокового зрения…
Тут Щербаков заметил со вздохом:
– Если быть откровенным, это вряд ли вам поможет.
Подследственный насторожился, посмотрел на генерала вопросительно.
Щербаков продолжал:
– Дело в том, что по прикидке, – хотя следственный эксперимент еще не проводился, на все действия преступника потребовалось очень мало времени: минута-полторы-две. Это играет против вас, алиби обеспечить очень трудно.
– Понимаю, – Глушко явно был утомлен и, должно быть, воспринимал все, как в тумане.
Александр вспомнил:
– Что за ручку вы потеряли в Кремле?
Глушко вздрогнул:
– Я вообще не понимаю, при чем тут ручка. Мне и вчера с этой ручкой все мозги съели… Я не заходил в туалет, ручка лежала у меня в нагрудном кармане пиджака. Чушь какая-то!.. – подследственный отвернулся, желая хоть так успокоить нервы.
Но Бондарович проявил некоторую дотошность:
– Что она из себя представляла? Вы могли бы ее в двух словах описать?
Глушко уже справился с собой:
– Обычная, не очень дорогая ручка, – он на секунду прикрыл глаза. – Ручка с надписью «КАРЕ», – название моей студии, – шелкографией выполнена. Я как-то заказал таких пару десятков, сейчас модно. Некоторым сотрудникам раздавал – в качестве презента. Такие мелочи людям всегда приятны… Разве вам никто не дарил ручек?
Генерал Щербаков кивнул:
– Хорошо, оставим этот вопрос. В чем, скажите, кроется причина ваших разногласий со Смоленцевым? Вы же понимаете, тут усматривают мотив.
Глушко слегка покраснел – скорее от злости, чем от какой-то неловкости.
Генерал подтолкнул:
– Ну говорите же. Молчать не в ваших интересах.
– Он выставил меня с работы и поставил в трудное положение. У меня крупный правительственный заказ, а я работаю на дерьмовом оборудовании или плачу бешеные бабки за аренду хорошего.
Щербаков записал пару строк:
– Расскажите подробнее.
Но подследственный почему-то молчал.
Бондарович взялся помочь ему:
– Вы злоупотребили его доверием, как утверждают в «Молодежной»?
Глушко прямо-таки вспыхнул:
– Это они так считают…
Щербаков оторвался от своих записей:
– Хочу предупредить вас: когда мы будем проверять ваши показания, каждое слово неправды будет подрывать ваше положение, – он сделал значительную паузу. – Нас не интересуют, Глушко, ваши шалости с деньгами. Пусть ими занимается налоговая полиция. Здесь речь идет об обвинении в убийстве. Это посерьезней. Помогая нам, вы поможете себе…