— Поскольку ты пока еще не на моем месте, то возвращайся к себе, и побыстрее, — отрезал Патрене.
Торторелли понял, что сейчас не время спорить, и молча отправился к себе.
Разумеется, он не отвечает за действия полиции, но ему все же очень неприятно, что пострадали туземцы. Он-то думал, что сумеет заранее рассчитать все ходы, свои и противника, а партия, увы, складывается не в его пользу.
— Куда вы так торопитесь, дорогой Торторелли?
А, это опять она, Мирта. Интересно, что ею движет, любопытство или расчет? А быть может, ее подослали эти два бандагала?
— Какой вы занятный, — кокетливо говорит Мирта.
Ну, что ж, он рад, нет, просто счастлив пригласить ее поужинать в ресторан.
Бедный Йорик не наделен эмоциями и не в состоянии оценить по достоинству смелое решение Бенедетто.
— Понимаешь, иной раз ее глаза приобретают желтоватый оттенок, совсем как дженциана, которую я сейчас пью, — обращаясь к роботу, говорит он. — В ней чувствуется стиль. А это для женщины главное… Нет, к дьяволу Мирту, поговорим лучше о моих дорогих бандагалах. Поверь, мне их ничуть не жаль. У судьи не должно быть жалости. Иначе он потеряет решимость, станет похожим на Гамлета. Но, увы, Бедный Йорик, мне так и не удалось остаться равнодушным. Меня это веселит. Я наслаждаюсь их страхом. Посмотрел бы ты на них сегодня! Жалкие людишки. Но именно жалкие людишки, друг мой, и способны на самую большую подлость. Знаешь, мне даже приятна роль беспощадного судьи. Может, потому, что я почти двадцать лет провел в полном одиночестве? И теперь любая роль кажется мне увлекательной. Например, роль лжеца. Видел бы ты, какие лица были у экспертов «Новой Америки», когда я показал им пластинку! А ведь я и в самом деле могу изобрести новую счетную машину. Она бы очень пригодилась крупным промышленникам, скажем Бессону… Э, кажется, моя совесть начинает ржаветь.
Бенедетто умолкает. Он даже роботу не решается признаться в том, что, когда он смотрел на американца, у него мелькнула дикая мысль. «Ты — нет, а вот я действительно мог бы создать мощный блок против всех промышленников Веги».
О, власть кружит людям голову сильнее вина. Мирту может поразить только титан, хоть рост у него, Торторелли, всего лишь полтора метра. Но какими же подлыми средствами люди добиваются власти!
Он снова вспоминает о туземцах, которые сидят сейчас в тесных и сырых тюремных камерах. «Да, но я-то здесь при чем? Хотел бы я знать, как бы поступили другие на моем месте? Надо мной прежде все смеялись — и земляне, и туземцы. Кто хоть раз пожалел меня?» Но он сам понимает, что его доводы неубедительны, и громко проклинает тот день, когда вздумал заняться философией. Еще Сократ говорил: «Познавши однажды добро, его волей-неволей приходится применять и дальше». Э, кто теперь вспоминает о каком-то Сократе? Он был дикарь, не знакомый ни с антиматерией, ни с парамагнетизмом. Рассуждал о морали… А мораль — это роскошь, она слишком дорого стоит.
— Ну, чего ты стоишь как истукан? Дай мне еще вина.
И тут робот сказал:
— На сегодня хватит.
— Что значит хватит? Я хочу пить.
Он протянул бокал дрожащей рукой и жалобно захныкал:
— Робот и тот перестал мне подчиняться. Ты тоже не любишь меня.
Робот бережно, но твердо взял у него бокал.
— Степень опьянения превышает допустимый предел.
— Но я хочу забыться, Бедный Йорик.
— Если Бенедетто отчаивается, значит, он устал. Он отдохнет, и завтра жизнь снова ему улыбнется.
Это его собственный голос, спокойный и невозмутимый.
— Бенедетто лучше других, он может взирать на мир с иронией сильного духом. Ступа времени перемелет всех этих Патрене.
Сработал запрограммированный заранее механизм самоутешения. Бедный Йорик вынимает шприц и делает ему укол.
— Нет, я идиот, самый настоящий бол…
Он умолкает, вскоре забывается глубоким сном, и верный робот осторожно укладывает его в постель.
Они кончили ужинать. Интересно, Мирта и в самом деле рада или же искусно притворяется? А может, ее подослала дирекция? Она глупее, чем он предполагал. Поэтому ему никак не удается понять, что кроется в действительности за ее кокетством.
— Вас интересует, дорогая Мирта, почему прежде я не обращал внимания на свой внешний вид. Вам когда-нибудь случалось видеть альпегов, маленьких ящериц, которые в целях самосохранения умеют мгновенно менять окраску? Так вот, я посылал вместо себя на службу некоего Торторелли в старомодной одежде, и коллеги вначале потешались надо мной, а потом и вовсе перестали меня замечать.
— Чем же объяснить внезапную перемену?
— Надоело бесконечно играть одну и ту же роль. — Бенедетто от души рассмеялся. — Дома или на отдыхе я совсем иной. Надо же когда-нибудь измениться и на службе.
— Как интересно! Где же вы отдыхаете?
Торторелли помолчал, играя серебряной вилкой.
— Обычно на Веге или Антаресе. Ищу красивых темпераментных женщин без всяких предрассудков. Таких женщин немало, но, увы, они равнодушны к любви. Они похожи на роботов, лишены фантазии, искренности. Ничего не поделаешь, серийное производство. Так же как мебель и одежда.
Он облокотился на стол.
— Посмотрите на этот зал. Какое однообразие во всем! Красота должна быть неповторимой. Можно ли сравнивать натуральный шелк с синтетикой?
— У вас, Бенедетто, вкусы миллиардера.
— Я приобрел старинное индийское платье, сари. В нем вы стали бы совсем иной. Но вот только сумеете ли вы его носить?
Он так многозначительно глядит на нее, что Мирте становится не по себе.
— О чем вы говорите?
— Вы правы, оставим эту скучную тему. Знаете, я купил на Веге коллекцию старинных драгоценностей. Подлинная женщина должна носить подлинные драгоценности. Но, быть может, вас и это не интересует?
В ответ она улыбается ему очаровательной улыбкой кинозвезды.
— Увы, я ужасный мот, — тоном закоренелого жуира продолжает Бенедетто. — За двадцать лет я заполнил дом всякими безделушками. Поверьте, это сильнее меня. Стоит мне увидеть красивую вещь, и я тут же ее покупаю.
— А что вы делаете, когда видите красивую женщину?
— Ее я не покупаю. И знаете почему? Меня не интересуют дешевки.
— Но женщина — не вещь.
— Совершенно с вами согласен, когда это настоящая женщина. Вот только есть ли еще такие? Куда ни глянешь, одни и те же комбинезоны из синтетики, фальшивые драгоценности. А женщина создана для того, чтобы носить шелковые платья. Ну, вот, скажите, зачем вы прилетели на Нес? Это преотвратная планета. Если бы не моя келья, я бы давно отсюда удрал. У меня есть бокал с Веги цвета ваших глаз. Из него я каждый вечер пью коньяк. Бокалов было два, но один разбился, а другого похожего я так и не нашел.
— Все это баснословно дорого! А дом снаружи совсем неказистый.
Мирта и верит и не верит его рассказам, но все же позволяет ему гладить коленку.
— Фасад для того и существует, чтобы вводить прохожих в заблуждение. А в самом доме живу я, и там…
— Дорогой Бенедетто, мне ужасно захотелось побывать у вас.
Торторелли в нерешительности смотрит на нее.
— А вы умеете хранить тайны? Никому ничего не скажете?
Но она уже берет сумочку.
— Идемте, тайны хранить я умею.
— Ну, раз вы настаиваете…
«Похоже, его мой визит не очень радует, — думает Мирта. — Нет, эту золотую россыпь нельзя отдавать другим».
Когда они вышли из машины, Бенедетто попросил ее закрыть глаза, взял за руку и повел наверх по выщербленным ступенькам. Наконец он сказал:
— А теперь смотрите.
Мирта открывает глаза и в немом изумлении оглядывается вокруг. Такое не увидишь даже в кинофильме. Внезапно стена опустилась вниз, и ее взору предстала спальня, вся в коврах и зеркалах. Высокая кровать с золотыми шишками, парчовые занавеси. В огромном зеркале отражается она, Мирта, в блестящем синтетическом платье с глубоким вырезом.
Бенедетто открывает зеркальный шкаф и вынимает черное шелковое платье, расшитое золотыми чудищами.
— Примерь.
Мирте никак не удается надеть невероятно длинное платье — их давным-давно никто не носит.
— Не так, расправь складки. И не извивайся, словно ты гала-шейк танцуешь. Представь себе, что ты индийская принцесса, а я чужеземный принц, который привез тебе в дар ларец с драгоценностями.
Мирта нетерпеливо протягивает руку к ларцу.
— Дай, покажи их, милый.
Она подходит к нему, гладит его по щеке. Он тяжко вздыхает.
— Нет, ты не умеешь играть роль. Ты как первоклассница, которую надо сначала обучить азбуке.
Бенедетто мрачно смотрит на спящую Мирту, трогает ее за плечо.
Мирта протирает сонные глаза, осматривается.
Бенедетто отворачивается, подходит к столику и ставит пластинку.
Мирта начинает лихорадочно одеваться.
— Что это за песня? — хрипло спрашивает она.
— Старинная.
— Мне такие не нравятся. Я хочу пить.
— Ты и так выпила предостаточно. Я принесу тебе мороженое.
Он исчезает, а Мирта смотрит на книги, мебель из красного дерева. Это же целое состояние. Нет, она своего добьется.
Бенедетто протягивает ей вазочку с мороженым.
— Дорогой мой, покажи своей Мирте робота.
— Робота? — ледяным тоном переспрашивает он.
— Ну да. Ведь об этом весь завод говорит!
— Идем. Я покажу тебе мою кухню-автомат. При желании ее можно принять за робота-повара.
— Вечно ты отшучиваешься.
Мирта недоверчиво идет за ним в кухню и, разочарованная, возвращается в спальню.
— Пожалуйста, расскажи завтра обо всем в дирекции.
— Глупец! Теперь ты сам без пяти минут начальник и не должен ни перед кем отчитываться.
— Ну, как же! Административный директор с весьма солидным окладом.
— Мой милый, деньги еще никому не вредили. — Она чмокнула его в щеку. — Я так рада, что ты станешь административным директором.
О, она уже строит далеко идущие планы. Но он знает, как ее придержать.
Скорчив гримасу, он шепнул ей с заговорщическим видом: