«Интересно, наступление вечера – повод прекратить этот террор?» – подумал капитан.
Кира помогала ему, таскала дрова в поленницу, а он уже не в силах был запретить ей делать это. Непривычное занятие – физический труд. Это не спецназом в тылу врага командовать!
– Все, – пробормотал он, забрасывая на гору последнюю расколотую чурку. – Ухожу, не прощаясь. Как стемнеет, на озеро пойду, отдохну хоть немного. Жалко, если никто не составит мне компанию.
– Хорошо, – промурлыкала Кира. – Я поняла твой тонкий намек.
– Вадик, родненький, ты куда? – обиженно прокричала тетя Тася, когда он улепетывал со двора. – А покушать?
И смех и грех.
Он заперся в доме, натаскал воды, помылся, соскоблил щетину с щек. Да, молодец тетя Тася, берет от жизни все. А он даже кладбище не посетил, где покоятся родители. Утром первым делом туда, это десять минут ходьбы.
Вадим как-то неосознанно блуждал с тряпкой по комнатам, вытирал пыль. Потом он навел ревизию в сумке-холодильнике. Там остались кое-какие копчености, купленные в донецком супермаркете. Ни шампанского, ни конфет.
Да о чем это он?
Сумерки сгущались, загорались звезды на безоблачном небе, когда Вадим продрался через огород, поваленный плетень и спустился к озеру. Оно поблескивало в лунном свете, переливалось. Далеко на середине плескалась рыба. Берега плотно заросли камышами, спуститься к воде было проблематично.
Вадим пристроился на травянистом косогоре, закурил. Тишина вокруг стояла нереальная, даже кузнечики стрекотали глухо, словно за экраном. Временами налетал блуждающий ветерок, теребил прибрежную растительность и уносился дальше по своим делам. Лунный свет растекался по воде, формировал золотистую дорожку.
Отсюда просматривалось практически все село. Участки примыкали к озеру. Где-то горел свет, другие дома заслоняли деревья. У тети Таси в двух окнах переливались огоньки, словно привидение со свечкой блуждало. Потом свет плавно померк. Видимо, женщины легли спать.
Он не помнил, сколько времени просидел в одиночестве. Возможно, не очень долго, всего четыре сигареты успел выкурить.
Потом зашуршала трава, послышались вкрадчивые шаги. Женщина подошла и села на серьезном пионерском расстоянии от него.
Вадим дернулся, хотел вскочить, раскланяться, выразить всю глубину своей признательности. Он ведь реально уже не ждал!
– Сидите, офицер, – заявила Кира. – Вольно, расслабьтесь, можете еще одну сигарету выкурить. Я потерплю. Я ненадолго, ладно? Просто посидим немного, поговорим. Вечер сегодня удивительный, разве можно таким жертвовать?
– Если хотите, можем даже помолчать, – предложил Вадим. – Молчать вдвоем – это тоже приятно.
– Давайте, – согласилась Кира. – Нам ведь есть о чем помолчать.
Но молчали они недолго. Пионерское расстояние за это время сократилось на несколько позиций. Вадим как-то непроизвольно начал повествовать о себе, о нелегкой службе, выбранной вполне осознанно. Он мог говорить не обо всем. Никто не отменял военные и государственные тайны даже в столь прекрасный вечер.
Но ведь жизнь – не только тайны.
Совместными усилиями они восстановили в памяти несколько школьных эпизодов, вспомнили тех, с кем учились. Одни уже покинули этот мир, другие жили, процветали или нищенствовали – как и везде.
Они рассказали друг другу о своих родителях. Отец Киры скончался давным-давно. Она еще училась в институте.
Ее мама пережила беду, успокоилась. В тринадцатом году она увлеклась политикой, но не на уровне клипового мышления, как сейчас говорят. Учительница литературы всегда докапывалась до сути дела, занималась логическими построениями. Продвинутая мама владела компьютером, проводила много времени в социальных сетях, общалась с такими же людьми.
Женщина не могла понять, что жизнь далека от логики, а то, что происходит, – просто воля каких-то подвыпивших богов, антинаучный эксперимент. Она ратовала за независимость Донбасса, потом сделала вывод, что никому он не нужен. Украина бомбит его из принципа, а России милее Крым. При этом никто из них не отпускает эту израненную землю. Все вцепились в нее, как в какой-то золотоносный участок.
Повторно замуж она не собиралась, хотя прекрасно выглядела в свои пятьдесят пять. Рассорилась со знакомым, который мог составить ей удачную пару.
В какой-то миг у нее начались умственные помутнения. Она стала активно собираться в Киев. Ей срочно понадобилось посетить Киево-Печерскую лавру. Володя Суровцев, тогда еще живой, перехватил тещу, когда она уже переходила украинскую границу в Ищаниках.
С этого дня проблемы с головой стали усугубляться. Сейчас она в Донецке, в специализированной клинике. Кира в свободное время разрывается между двумя мамами – родной и бывшей свекровью.
– А тетя Тася ничего не сказала насчет того, что ты гулять со мной пошла? – осторожно поинтересовался Вадим. – Или ты скрыла? Вроде жена сына.
– Вдова, – выдохнула Кира. – Володю не вернуть, и надо как-то жить. Она постоянно твердит, мол, лучшие годы твои уходят, дурочка, найди себе кого-нибудь путевого. Я же все понимаю, все равно тебя любить буду. Сегодня, пока ты был у нас, она так на меня смотрела!.. Потом махнула рукой и спать легла. Сельские жители рано ложатся в отличие от нас, городских сов. Нет, ты не подумай. – Она опомнилась, как-то даже испугалась. – Я ничего такого, просто погулять вышла.
– Я помню, да, – пробормотал Вадим. – Воздухом подышать. Вечер такой чудный не должен пропасть.
Они не заметили, как пионерское расстояние исчезло. Кира поежилась, поправила платок, который обтекал плечи. Вадим обнял ее и поцеловал. Ему не пришлось долго искать ее губы, она сама их подставила. Поцелуй был долгим, чувственным. От такого крышу напрочь сносит!
– Господи, голова идет кругом, – прошептала Кира и испустила страстный вздох.
– Пойдем в дом? – предложил он.
– Пойдем. – Она задрожала, снова прильнула к нему.
Они стали подниматься, наступая друг другу на ноги.
Глава 4
1944 год, май
Нестор Бабула очнулся в холодном поту. Словно проспал что-то важное, исключительное и теперь все насмарку! Он кашлял, хрипел, яростно расчесывал щеки, зарастающие бородой. Его одолевал какой-то панический страх, непонятно чем обусловленный. В окно просачивалась предрассветная полумгла, плясали химеры. Было тихо.
Но нет, всхрапнула женщина с разметавшимися волосами, лежащая рядом.
Она открыла глаза и спросила:
– Нестор, ты что?
– Спи, баба, – прохрипел он. – Все нормально.
Ганка что-то простонала, отвернулась к стене и прерывисто засопела. Он с неприязнью покосился на ее спину, покрытую родинками, поднялся.
После совокупления с ней ему приходилось надевать штаны. В них он спал. Мало ли что могло случиться. Автомат всегда на тумбочке, под рукой. Так дойдет до того, что скоро Нестор портянки разматывать не будет.
Он натянул овчинную жилетку на голое пузо, всунул ноги в сапоги, взял шмайсер и вывалился наружу. Дышать стало легче. Тревога проходила.
Он угрюмо озирался. На хуторе Рогуч все было спокойно. Хмуро помалкивал лес, пока не проснувшийся. Чернота рассасывалась, серые облака грузно волоклись по небу. Ночи еще были прохладные, чувствовалась свежесть.
Он выбил из пачки паршивую немецкую сигарету, прикурил от советской зажигалки с силуэтом Спасской башни и снова стал надсадно кашлять. Пора бросать, но как?
Нестор пытался это сделать в прошлом месяце после страшного приступа кашля, но ничего у него не вышло. Без табака он впал в неописуемое бешенство, рвал и метал, терял человеческий облик, бросался на всех, как цепная псина.
– Нестор, ты это прекращай, – сказал ему тогда заместитель, хорунжий Сморчук. – Даже на деревья в лесу бросаешься. Мол, не там растут. Лучше кури. Спокойнее как-то будет.
Он насилу управился с кашлем, плюхнулся на завалинку.
Зашевелился часовой на краю хутора. Вылупился из белесой хмари дылда Буткевич в немецком френче и советских офицерских штанах. Он померцал с постной миной и задвинулся обратно во мрак.
Бабула машинально прислушался. Слишком часто он стал это делать. Ему все чаще мерещились звуки приближающейся канонады. Первый Украинский фронт маршала Конева с боями продвигался на запад, захватывал все новые территории. Киев немцы сдали еще в ноябре сорок третьего.
Они упорно сопротивлялись, но все уже было предрешено. Красные на Волыни. Они топчут и перемалывают Житомирщину. Немцы лихорадочно отправляют на восток последние резервы, чтобы как-то сдержать натиск большевиков, но бесполезно. У Красной армии неоспоримое преимущество в живой силе и технике.
Партизаны пускают под откос немецкие эшелоны, нападают на учреждения, колонны, захватывают целые населенные пункты и бесчинствуют в них, пока не подходят карательные отряды. Только после этого они неохотно убираются в лес. Справиться с ними не могут ни УПА, ни оккупационные власти.
Украинцы массово записываются в Четырнадцатую гренадерскую дивизию СС «Галичина», комплектуются отдельные полицейские батальоны, но все это агония. Война немцами уже проиграна, скоро Советы будут здесь.
И что прикажете делать Нестору Петровичу Бабуле? Сдаваться красным? Пасть геройской смертью? Драпать в Европу вместе с немцами?
Ни один из этих вариантов ему не подходил. Про геройскую смерть и говорить нечего. Сдаться Советам – равносильно первому. Идти на контакт с немцами тоже нельзя. Он сам же их разозлил. Обрадуются и поставят к стенке.
В ОУН тоже происходило что-то непонятное. Все чаще звучали бравурные речи. Мы как никогда близки к победе. Скоро Украина станет независимой! Надо только объединиться, собрать все силы в мозолистый кулак.
Эта пропаганда сильно смахивала на заклинания Геббельса. Ей уже мало кто верил. Здравомыслящие люди лишь ухмылялись.
С некоторых пор Бабула отказался подчиняться командам кустового отдела ОУН. Послал их открытым текстом. Да и не он один. Многие командиры отрядов заявляли о самостоятельности, плевали на ОУН и ее службу безпеки, когда-то всемогущую. Теперь каждый был сам за себя. Сильные выживали, слабые погибали.