Командиры отрядов слушали все это и скептически усмехались. Мол, немцы не вернутся, мы не идиоты.
– Придут англичане и американцы, – уверял их пропагандист. – Эти люди кровно заинтересованы в украинском государстве. Немецкая агентура осталась здесь. Диверсанты действуют, с ними надо поддерживать связь. Наша задача – бить в тыл РККА, обрывать линии снабжения, убивать краснопузых без всякой жалости! Чтобы боялись совать нос на украинскую землю, которая должна гореть у них под ногами!
«В словах этого посланца полуразбитой организации имеется рациональное зерно, – решил тогда Нестор. – Красных надо бить, остальные враги – немцы, поляки – уже не актуальны. В этой связи хорошо бы прислушаться к приказам, которые издают из подполья непотопляемые функционеры Козак и Крячковский».
– Вакуленко, выйди из строя! – приказал Бабула.
Вышел боец из новеньких, дядька еще не старый, но уже подернутый снежком седины, и вопросительно уставился на командира. Человек был исполнительный, дрался как все, не задавал ненужных вопросов. За плечом у него висел новенький «ППШ», поблескивающий заводской смазкой. Молодой солдат НКВД недавно поделился.
– Сморчук, заберите у него оружие, – вкрадчиво произнес Бабула.
Хорунжий давно научился понимать хозяина с полуслова. Он выпал из строя, стащил автомат с плеча Вакуленко.
Тот растерянно глянул через плечо, заморгал.
– Расстрелять, – бросил Бабула. – Хорунжий, командуйте.
Вакуленко оторопел. С какого, позвольте, перепугу? По знаку Сморчука из строя вышли Шиманский и Карагуля, схватили Вакуленко под локти.
– Пан поручик, за что? – Дядька смертельно побледнел, обмяк, ноги его приросли к земле.
Дважды повторять Бабула не собирался. Приказ был недвусмыслен. Бойцы потащили бедолагу в лог на краю холма. Там имелась удобная расщелина, куда люди Нестора периодически сбрасывали трупы, а потом засыпали их песком и известью.
Вакуленко умолял. Мол, что случилось? Я же верой и правдой. Жизнь готов отдать за дело украинского национализма!
– Вот сейчас и отдашь, – проворчал Шиманский и наградил его ударом в затылок, чтобы меньше ерепенился.
Хлопцы скинули Вакуленко в лог. Тут же ударила короткая очередь.
Стрельба на базе особо не приветствовалась, но и не являлась катастрофой. Район глухой.
Бабула с усмешкой наблюдал за бойцами отряда. Они сглатывали, отворачивались, кто-то побледнел.
Вернулась расстрельная команда, невозмутимо встала в строй.
Приказ господина Крячковского, изданный весной сорок четвертого, гласил следующее: уничтожать как вражеских агентов всех этнических русских, находящихся в рядах Украинской повстанческой армии. Позднее Козак дополнил этот приказ. Ликвидации подвергались не только этнические русские, но и выходцы с Восточной Украины, поступившие на службу в УПА.
Вакуленко, уроженец Харьковской области, в прошлом месяце дезертировал из Красной армии, уверял, что его отец был мелким лавочником и он люто ненавидит жидов и коммунистов. Нареканий по службе у Вакуленко не было.
Но Бабула еще не определился со своей тактикой в меняющихся условиях. Он предпочитал не ссориться с теми людьми, от которых зависела его дальнейшая судьба. Не такая уж существенная уступка.
– Пан поручик, позвольте вопрос, – неуверенно проговорил, облизнув губы, Гаврила Коваль, не очень сообразительный, но прилежный боец.
Темнить смысла не было.
– У меня приказ, – лаконично объяснил Бабула. – Никаких москалей в приличном обществе. Еще вопросы?
Больше вопросов не было.
Бабула был умелым руководителем, понимал, что только на дисциплине и призывах к сознательности далеко не уедешь. Именно поэтому до сих пор не получил пулю в спину. Грабежи, загулы, изнасилования, отсутствие солдафонской муштры – все это вполне допустимо, если не вредит главному делу.
В отряде Нестора на текущий момент состояли тридцать восемь человек, больше, чем когда-либо, как бы странно это ни было. Приходили люди из других подразделений УПА, разгромленных красными, злые, непримиримые, исполненные лютых чувств к большевикам.
Кто-то погибал в стычках, кто-то получал ранения. Но случаев дезертирства Бабула не допускал. Тогда отряду пришлось бы менять базу, а это катастрофа в текущих условиях.
– Я понимаю, господа, что многие из вас устали. – Он сменил тон, говорил сочувственным голосом. – Кто-то не видит перспектив в нашей дальнейшей борьбе, другие переживают за родственников, страдающих под гнетом большевистской оккупации. Я не хочу никого держать. В отряде останутся только сильные духом, готовые идти до конца. Если кто-то хочет покинуть наши ряды, не буду неволить. Лучше вы уйдете сейчас, чем подведете в бою. Даю вам две минуты на размышление. Второго шанса не будет. Принимайте решение, господа. – Он отошел в сторонку, закурил.
По шеренгам пробежал ропот. Но люди стояли на своих местах, переглядывались, ухмылялись, исподтишка косились на товарищей.
Потом раздалось смущенное покашливание, и из строя вышел Игнат Жухра, сорокапятилетний крестьянин из Казанки. Он сделал два шага вперед, втянул голову в плечи.
Дядька два месяца находился в отряде. Перед этим он самолично уничтожил немецкий мотоциклетный патруль, высланный из Туровской комендатуры, мстил за казненного брата. Люди Нестора видели это, впечатлились и доставили его на базу, где он и выразил желание присоединиться к борьбе за вольную Украину.
– Прошу прощения, пан поручик, – пробормотал Игнат, заикаясь. – В село мне надо, к своим. Два месяца там не был, не знаю, как они. Жинка там, донька маленькая. Скоро зима, надо с хатой что-то делать. Не смогут они без меня. Я всячески прошу меня извинить, пан поручик. – Он мял ремень шмайсера, висящего на плече, уставился в землю, не выдержав насмешливого взгляда Нестора.
– Все в порядке, Игнат, – проговорил Бабула. – Не смущайся, мы все понимаем. Ты славно послужил, имеешь право вернуться к семье. Никто не будет тебя презирать и клеймить позором. Сдай оружие и уходи.
Игнат Жухра был мужик не самого яркого ума. Да и с интуицией у него не сложилось. Он стащил с плеча автомат, сунул в протянутую руку Сморчука, отстегнул пояс с подсумками, положил на землю.
– Простите, панове, – промямлил он и, не оборачиваясь, продолжая втягивать голову в плечи, побрел вниз по склону.
Товарищи молча провожали его глазами.
Бабула выстрелил в спину Игнату из «вальтера», когда тот проходил мимо оврага, чтобы недалеко было тащить. Тот вздрогнул, подкосились ноги в стоптанных советских сапогах. Дядька повалился ничком и раскинул руки.
Собственно, ничего другого хлопцы и не ждали. Они безмолвствовали. Удивительно, почему Игнат на это повелся.
– Есть еще желающие покинуть нашу гостеприимную базу? – поинтересовался Бабула, убирая «вальтер» в кобуру.
Желающих не было.
Он удовлетворенно кивнул и заявил:
– Разойдись! Всем подготовиться к утреннему выступлению. Хорунжий, смените дозорных и уберите это. – Нестор брезгливо кивнул на мертвое тело, валявшееся вблизи оврага. – Засыпьте получше, нечего тут заразу разводить.
Бабула лежал на топчане в своей землянке, задрав ноги на стену, и курил горький самосад. Дым уходил через дыру, пробитую в потолке. Мерцала керосиновая лампа.
В соседнем помещении Ганка Коряк колдовала у печки. Женщина по-прежнему находилась при нем. Как говорят большевики, походно-полевая жена. Она похудела, ссутулилась, кожа ее отливала синеватой бледностью.
Ганка по-прежнему кормила людей, исполняла в постели все прихоти Нестора, хотя в последнее время у него отчего-то пропадало желание. Копилось раздражение, временами он срывался на крик. Пару раз позволил себе побить ее. Но особенно не лютовал, учился сдерживаться.
Эта женщина была ему нужна. Ее исчезновение сулило бы серьезные проблемы для всей базы. Нестор был бы не прочь ее заменить, но не сейчас.
Недавно хлопцы взяли советский обоз. Он привез ей нарядные шмотки. Расцвела дура-баба, весь вечер примеряла какие-то платья, жакеты, шляпки, бегала по землянке в лодочках на высоких каблуках.
Степка тоже никуда не делся, имел свой угол в землянке. Днями разведывал обстановку, шатался по району, временами приносил большую пользу.
За последний год он сильно вытянулся и уже не напоминал прежнего вислоухого сопляка. Обстоятельства смерти его отца, разумеется, сохранялись в тайне.
Красных партизан в Восточной Галиции больше не было. Они ушли за фронтом и орудовали в восточных районах Польши. Некоторые подразделения Армии Крайовой оставались здесь, но сопели в тряпочку.
Теперь на всем протяжении бывшего дистрикта Галиция правили бал москальские комиссары и войска НКВД, занятые охраной тыла действующей армии. Работала контрразведка Смерш, причем весьма эффективно. Оуновцам приходилось несладко. Базу Бабулы кацапы пока не трогали, но несколько раз облавы проходили в пугающей близости.
Нестор понимал, что долго его отряд не продержится. Какой бы хитростью и осторожностью он ни обладал, все равно конец близок.
Золото и бриллианты, конфискованные у цыганского барона, Бабула хранил в лесу за лагерем, в надежном тайничке. Хоть одна радость. Он не пропадет, если, конечно, выживет.
Красные пришли сюда почти два месяца назад. Первый Украинский фронт молохом прогулялся по Прикарпатью. Советы насаждали новую власть в каждом маленьком городке, в любом селе, брали под контроль дороги.
Галицию наводнили активисты, прибывшие из Восточной Украины. Поднимали головы местные недобитые коммунисты. Снова ненавистные сельсоветы, комитеты ВКП(б). В каждом населенном пункте – гарнизон, вооруженный до зубов, особые отделы, контрразведка.
25 июля захлопнулся Бродовский котел, в который угодила вся дивизия СС «Галичина», набранная из местных украинцев. Несколько дней продолжалась безумная мясорубка. Дивизия погибла практически вся, она насчитывала пятнадцать тысяч бойцов. Лишь пятистам солдатам и офицерам удалось вырваться из котла. Среди них был и командир дивизии оберфюрер СС Фриц Фрайтаг.