Да, с этим не поспоришь. Он прыгал, качался как маятник, чтобы бандюки не смели его. Капитан продрался через кустарник, выскочил на крохотный свободный пятачок между деревьями. Там он схватил тяжелую ветку, еще усыпанную листвой. Она отвалилась от разлапистой осины.
Притупа с шикарными рожками на лбу несся на него во весь опор. Вадим выставил ветку перед собой. Его противник влетел в нее как в силок и запутался.
Капитан повалился на правый бок, выставил левую ногу. Гнат Рваный споткнулся и шмякнулся рожей об пенек, ощетинившийся молодыми побегами и старыми засохшими сучками. Один из них очень удачно воткнулся ему прямо в глаз. Он визжал, пытался подняться, царапал землю.
Вадим уже не смотрел на него. Он ударил ногой в живот Притупу, который как раз поднялся. Бандит повалился на колени, жадно хватал воздух.
Не до него. Остались самые серьезные противники.
Гныш выставил перед собой канцелярский нож. Вадим вскочил, расставил ноги, стиснул кулаки.
Схватка была короткой, но бешеной. Он молотил кулаками как мельница, с яростью, не щадя жил и дыхалки. Отбивал удары, наносил свои, видел перед собой оскаленные ненавистные рожи.
Овчинин хорошо пробил в грудь Демиду, схлопотал взамен по уху. Он треснул в нос Гныша, тот в отместку расцарапал ему щеку ножом.
Вадим бился молча, только сиплое дыхание рвалось из его груди. Гныш получил хлесткую затрещину и отвалился. Рыло наседал. Вадим опять пропустил удар, руки его начинали неметь.
Он попятился, уперся в бугор, шагнул в сторону и наступил на самый конец коряги, унизанной сучками. Она приподнялась и будто сама собой оказалась у него в руках. Капитан в прыжке занес ее над головой и рубанул на выдохе, как шашкой.
Что-то хрустнуло. Глаза у Рыло сбились в кучку. Из раскроенного черепа хлынула кровь. Он повалился как подкошенный.
Не ждать, не радоваться сиюминутной победе!
Вадим налетел на Гныша, который снова лез в драку, размахивая ножом. Крепкий удар переломил ему запястье. Гныш заорал, как недорезанный хряк, выронил нож.
Вадим прыгнул, чтобы добить его, споткнулся и упал, не выпуская корягу из рук. Когда он опомнился, Гныш уже гигантскими прыжками несся к дороге, придерживая пострадавшую конечность. За ним улепетывал Притупа, какой-то скособоченный, хватался за живот. Они уже промчались мимо машины, выбежали на грунтовку.
Вадим не погнался за ними, кинулся к «Ниссану», выхватил «ПМ» из кармана в дверце, передернул затвор. Оба бандита убегали по колее, забирая вправо, к лесу. Гныш вырвался вперед. Капитан прицелился, задержал дыхание, начал стрелять.
Притупа споткнулся, грохнулся в колею, по инерции прокатился несколько метров. Закричал Гныш, уже практически добежавший до леса, рухнул за косогор.
Патроны кончились.
Вадим прислонился к капоту и перевел дыхание. В рот ему попала нервная смешинка. Мог бы сразу всех прикончить, не устраивать этот пикничок на природе. Кружилась голова. Деревья и кустарники пустились в пляс.
«Пора заканчивать, – решил он. – Я такой грохот учинил, что демоны со всей округи сюда слетятся».
Рыло и Рваный были безнадежно мертвы. У первого треснул череп. Второй насадил глаз на сучок. Недолго музыка играла.
Лужи крови блестели на траве. Капитан усмехнулся. Спите спокойно, дорогие товарищи, чтоб вам и в аду покоя не было!
Он побрел обратно на дорогу, добрался до Притупы. Этот тоже помер. Ну и ладно. Две пули в спине, больше не надо, голова вывернута, пасть оскалена. Как-то чище стало на планете.
Тут Вадим краем глаза уловил движение и дернулся так резко, что потянул мышцы. Поздно! Гныш лишь притворялся подстреленным. Он уносился в лес, петлял между деревьями как заяц. Ворвался в кустарник и исчез.
Вадим что-то кричал от отчаяния, побежал за ним и растянулся на дороге. Усталость была дикой, ноги не слушались. Он едва смог подняться, костерил себя последними словами, вбежал в лес, снова упал.
Овчинин блуждал по окрестностям почти до темноты, забыв про опасность, которая была отнюдь не гипотетической. Хоть в этом его хранил Господь. Наверное, лес заглушил звуки выстрелов.
Вадим лазил по кустам, спустился в овраг, ползал по траве, отыскивая следы. Он заметил брызги крови на ветвях кустарника, но это открытие никуда не привело его. Следы потерялись. Ушел подонок. Он уже далеко, не станет ждать, пока капитан спецназа на него наткнется.
Вадим стонал от разочарования. Как же так? Он в ярости колотил кулаками по деревьям, как будто они были в чем-то виноваты.
Опустошенный, жутко расстроенный, капитан вернулся в машину. Откинул голову, сидел и печально таращился в лобовое стекло. Надо ехать, не искушать судьбу. Объездную дорогу он помнил, надеялся, что прорвется.
Три бандита уничтожены, а Гныш еще долго будет зализывать раны. В Гривов он вряд ли вернется, найдет себе какую-нибудь берлогу, свяжется со старыми дружками. Только потом этот негодяй начнет размышлять о мести, наводить справки, может быть, пожалует в гости.
Вадим его встретит, будет ждать. С этого дня он не позволит себе расслабиться. Кира еще не уехала из Грозы, похоронила тетю Тасю и всех остальных, ждала Вадима в его доме.
Он увезет ее в Донецк. Там надо будет снять другое жилье. Мало ли что.
Они будут жить вместе, может быть, поженятся. Почему бы нет? Ведь люди часто это делают, даже детей рожают. Он станет беречь Киру. С этого дня ее безопасность целиком на его совести.
Вадим еще раз чертыхнулся, перевел рычаг переключения скоростей и убрал ногу с тормоза.
Глава 10
1944 год, сентябрь
– Бабуля, молочка не найдется? – спросил, опираясь на изгородь, подтянутый русоволосый мужчина в выцветшей полевой гимнастерке и суконных галифе.
Пилотка с красной звездочкой была лихо заломлена на затылок. На погонах ненавязчиво проступали капитанские звезды. За спиной у офицера висел автомат Судаева с коробчатым магазином, на поясе – кобура с «ТТ». Он радушно улыбался.
Но обитатели этой части света почему-то не верили в такое вот добродушие. Старая бабка в клетчатом платочке – серая, сморщенная, низенькая – с подозрением смотрела на незваного гостя и что-то шептала, то ли молилась, то ли проклинала офицера Красной армии на веки вечные.
Капитан Алексей Кравец повторил просьбу. Бабка бросила тяпку между грядок, стала пятиться, продолжая что-то злобно бормотать. Она отвернулась и засеменила за сарай.
– Даже водички не дадите? – крикнул вдогонку Кравец.
– Не говоря уж про самогонку, – проворчал старший лейтенант Максим Волков.
Этот невысокий, плотный, стриженный почти под ноль офицер вышел из машины, чтобы размять кости.
Он исподлобья посмотрел на убегающую бабку и продолжил:
– Но в одиннадцать утра самогон нам претит, верно, командир?
– Как и в любое другое время суток, – проворчал Кравец.
Что-то тут было не так, хотя внешне вроде все спокойно.
Чахлый огородик за оградой. Самая обыкновенная хата не первой свежести, с чердаком и соломенным навесом над крыльцом.
Бойцы группы по примеру офицеров тоже выходили из машины, настороженно озирались. Старший сержант Арсен Газарян – темноволосый, стройный, черноглазый – как-то странно ухмыльнулся и сдвинул предохранитель «ППШ». Приземистый молчун Федор Малашенко выбрался из-за руля, посмотрел по сторонам, сел на корточки перед колесом и стал возиться с ниппелем, забитым грязью. Закурил худощавый улыбчивый сержант Павел Овчинин. Он любил похвастать трофейной позолоченной зажигалкой. Ковырялся в ухе сержант Вагиз Файдулин, тридцатилетний уроженец Казани, кандидат в члены ВКП (б). Ему давно пора было бы побриться.
Вся группа была одета неброско, в полевую форму. С виду бойцы ничем не отличались от обычных военнослужащих.
– Не любят нас здесь, товарищ капитан, – совершенно справедливо заметил сержант Овчинин. – Пойдем к другому дому?
– Да поедем уже, – проворчал Волков. – До Турова недолгая дорога. Там напоят, а то и накормят.
Несколько минут назад полноприводный военный автомобиль «ГАЗ-64» с упрощенным открытым кузовом, вырезами вместо дверей, в просторечии «козлик», въехал в село, лежащее на дороге в Турово. Оно было явно не из богатых. От силы дюжина дворов, просевшие крыши, фундаменты, вросшие в землю. Часть домовладений была необитаема, приходила в упадок. Все вокруг заросло бурьяном. Дорога представляла собой кашу, в которой перегруженный автомобиль несколько раз буксовал.
Военнослужащих Красной армии в Галиции не любили, чему имелось множество исторических и политических причин. При их появлении сельчане прятались, запирались в домах, настороженно следили за ними из-за заборов.
– Ладно, уезжаем, – заявил Кравец, отходя от ограды. – Ничего, когда-нибудь они нас полюбят.
– Товарищ капитан, на чердаке кто-то есть, – сообщил наблюдательный сержант Овчинин. – Мужик мелькнул за шторой и спрятался.
В доме действительно обозначилось движение. Выцветшая шторка на чердаке еще колыхалась. Внизу в окне проявился невнятный силуэт. В этом не было ничего удивительного. Там ведь люди живут, как это ни странно.
– Мужик, говоришь? – озадаченно пробормотал Кравец. – Хорошо, давайте проверим, – сказал он и едва успел дотянуться до запора с обратной стороны калитки.
На чердаке распахнулось окно, забился в корчах немецкий автомат «МР-40». Закричала женщина. Офицеры и сержанты уже валились в густой бурьян перед изгородью. Пострадавших не было, автоматчик особо не целился.
– Не высовываться! – прокричал Алексей. – Огонь! Газарян, Файдулин – с флангов!
Ударили «ППШ» и автоматы Судаева. Красноармейцы рассыпались вдоль ограды, залегли в бурьяне. В чердачном окне мелькал бородатый мужчина в немецкой кепи и советской гимнастерке. Он ожесточенно долбил из шмайсера, очень быстро опустошил магазин и отпрянул в глубину чердака.
Ответный огонь не смолкал. Бойцы стреляли прицельно, крошили раму чердачного окна.
Перекатился через кочки Файдулин, ушел влево. Газарян метнулся за сортир, торчавший на правом краю участка.