На генерал-майора Неделина бандиты нарвались, видимо, случайно. Тот ехал почти без охраны, проверял отдаленные позиции. Погибли два мотоциклиста, сам генерал, начальник разведки дивизии майор Муромцев. Только шоферу удалось сбежать и даже подстрелить одного бандита.
Случай с Неделиным окончательно взбесил командование корпуса. Еще свежа была трагическая история, приключившаяся с командующим Первым Украинским фронтом генералом армии Ватутиным. 29 января он инспектировал войска на юге Ровенской области, тоже ехал с минимальным сопровождением и попал в засаду, устроенную боевиками УПА. Тяжелое ранение в ногу, газовая гангрена, отказ подвергнуться ампутации, смерть.
То дело было темное, вызывало ряд вопросов, но важен сам факт.
Теперь тоже полетели головы. Пошли под трибунал все персонажи, ответственные за безопасность командования дивизии.
А толку? Трибуналы и показательные расстрелы не эффективны. Люди работают так, как могут, как их учили. Страх им не помогает. Взять того же коменданта Анисимова.
Не своих надо репрессировать – бандитов находить и уничтожать! Хотя встречаются индивидуумы, которые считают иначе.
«Бей своих, чтобы чужие боялись! – заявил как-то один майор-особист, обладатель подленькой душонки и убогих умственных дарований. – Чего их жалеть, на Руси народа завались. Бабы новых нарожают».
Кравец не сдержался и хватил его кулаком по лбу. Только боевые заслуги да заступничество старших товарищей помогли ему избежать очень серьезных неприятностей.
Он вызывал своих подчиненных одного за другим, ставил им задачи. Изучить все материалы, обобщить имеющуюся информацию, пообщаться с мирным населением и постараться при этом самим остаться в живых. Никакого насилия, угроз. Только подчеркнутая доброжелательность.
Смерш никого не сажает и не выносит приговоры. Нет у него таких полномочий! Только следствие, поиск, выявление. Приветствуются фантазия, творческий подход к делу.
Повсюду враги, никто не спорит. Все же надо найти зацепку, которая позволит обезвредить банду. Наладить контакты с пострадавшими, собрать информацию о старых грешках Бабулы.
Своим бойцам он доверял, знал, что не подведут, рано или поздно докопаются до сути. Однако хотелось бы поскорее. Ведь его собственная голова тоже чего-то стоила. Невыполнение приказа – необходимое и обязательное условие для ее потери.
Ближе к вечеру капитан в сопровождении Максима Волкова спустился в подвал комендатуры. Здесь еще немцы оборудовали тюрьму, наварили решетки, разделили пространство на клетушки. Алексею даже думать не хотелось о том, сколько невинных душ тут замучено.
Тюремные камеры не пустовали и сейчас.
– Предатели сидят, – немного смущенно объяснил комендант. – Фашистские прихвостни всех мастей.
Тут содержались и украинцы, и поляки из Армии Крайовой, пойманные в лесу и пытавшиеся убедить бойцов по охране тыла в том, что они их лучшие друзья. Сидели советские солдаты, обвиненные в трусости и мародерстве, украинские и польские полицаи.
Сержант Фоменко торчал в этом богоугодном заведении четвертый день. Он осунулся, похудел, оброс щетиной. Когда загремели засовы, и в камеру вошли оперативники, он поднялся с худого лежака, прятал глаза, мял руки. Арестант выглядел жалко, сутулился, гимнастерка без ремня висела мешком.
– Сержант Фоменко Анатолий Егорович? – осведомился Алексей, знаком отпуская охранника.
Заключенный закивал:
– Так точно, товарищ капитан, это я.
Протокола допроса не требовалось. Не в бумажках дело.
– Садитесь, не маячьте, сержант.
Капитан и Волков опустились на нары. Заключенный помялся и тоже пристроился на краешек.
– Моя фамилия Кравец, я представляю отдел контрразведки Смерш. Рассказывайте, Фоменко, что произошло в тот день.
– Товарищ капитан, не виноватый я, – заявил узник. – Я всего лишь шофер, простой водитель. Олег Яковлевич доверял мне, я никогда его не подводил. Я ведь несколько лет при нем. Семью его возил, и тещу, и детей. Даже другую женщину… – Тут Фоменко сообразил, что сболтнул лишнее, и закашлялся. – Где я только не возил его, товарищ капитан. По Воронежскому фронту, когда он еще полковником был, по Степному, Первому Украинскому. Никаких претензий, нареканий. Понимаю, что положено передвигаться с охраной, но это ведь не я решаю, товарищ капитан. Мне приказали, я поехал. В чем я виноват, скажите?
Алексей неловко себя чувствовал. Понятно, что наказывать этого человека не за что, но ведь должен кто-то сидеть. Так принято, так надо.
– Я не уполномочен, сержант, предъявлять вам обвинения или выпускать из-за решетки. Я должен уничтожить банду, которая убивает генералов Красной армии. Вашу судьбу решит трибунал, надеюсь, справедливо. По моему мнению, вы не приняли должных мер по обеспечению безопасности товарища Неделина.
– Да как же не принял, товарищ капитан? – В глазах узника заблестели слезы. Ему действительно было до чертиков обидно. – Когда стрелять начали, я сразу по газам дал, крикнул Олегу Яковлевичу, чтобы пригнулся. Я же не виноват, что они сразу колесо пробили. Машина в кювет нырнула, я никак не мог уехать. Они палили очень плотно. Когда я из машины выпрыгивал, Олег Яковлевич уже погиб. Так я же не сбежал, притворился мертвым, когда они на дорогу пошли, стрелять начал, положил одного и только потом ушел. Что мне было делать, товарищ капитан? На смерть идти? А какой прок с этого?
Прок действительно был небольшой. Сержант сделал все, что только мог. Застрелил бандита. К сожалению, на покойнике не нашли ничего, что помогло бы идентифицировать его личность.
Капитан просил сержанта вспомнить все подробности. Как напали, сколько их было, как выглядели?
Фоменко успокоился, вспоминал. Похоже, пятеро их было. Или шестеро, точно он не скажет. Двое били по мотоциклу, остальные – по «эмке». А потом из леса стали выходить. Сержант на другой стороне дороги лежал и лицезрел всю компанию. Особенно того здоровяка, которого грохнул.
– А вот этого типа вы видели? – Алексей сунул арестанту фотографию.
Со снимка взирал самоуверенный, гладко выбритый Бабула. Это фото было откопано в немецком архиве.
– Посмотрите внимательно, сразу не отвечайте. Снимку несколько лет. За это время человек мог сильно измениться.
– Был, – решительно проговорил Фоменко. – Точно. У меня хорошая память на лица, товарищ капитан. Он последним шел, осторожно так ступал, как лиса, озирался пуще прочих. Трус он, так я полагаю, за спинами своих упырей прячется.
– Уверены?
– Так точно, товарищ капитан, не сомневайтесь. Другой он стал – волосы длинные, борода вокруг рожи, да и серый весь, сморщенный. Но это точно тот самый тип.
– Спасибо, Фоменко, – искренне проговорил Алексей. – Вы нам очень помогли.
Значит, все правильно. В районе промышляет именно банда Бабулы. Она и творит все эти непотребства. Сомнений и раньше не было, но Алексей должен был убедиться.
– Подождите, товарищ капитан, – взмолился бедолага, видя, что посетители собираются уходить. – Вы же нормальный человек, я же вижу, меня не обманешь. Замолвите словечко, прошу. Если я виновен, то готов кровью смыть вину – в штрафной роте, где угодно. Только не здесь, не к стенке с позором. Я ведь тоже советский человек. В чем моя вина? Я могу приносить пользу.
– Хорошо, Фоменко, я постараюсь вам помочь. – Капитан чувствовал, как белели его скулы, когда он выходил из камеры.
Глава 11
И полетели бессонные дни и ночи. Группа штудировала все имеющиеся документы, моталась по району, переводя бензин. Допросы, беседы, разговоры с очевидцами, способными пролить свет на местонахождение банды.
Алексей вчитывался в отчеты и рапорты дознавателей НКВД, работавших на месте разгрома санитарного поезда в Синицком лесу и на дороге, где бандеровцы подкараулили грузовики с орудиями, отставшие от колонны, уничтожили технику и расстреляли охрану. Он отбрасывал эмоции, мешавшие работать, концентрировался на «сухом остатке». Фамилии врачей и медсестер, сопровождавших поезд, красноармейцев, убитых на дороге.
Дотошный Овчинин отыскал свидетеля из Лыжан. Пожилой мужчина собирал грибы, увидел это безобразие и вовремя спрятался на опушке. Бандитов было не меньше десятка. Половину красноармейцев они убили в перестрелке, очень смахивавшей на избиение младенцев, остальных завели в поле, ублажили беседой, раздели и всех прикончили.
Бабула там был. Старик, которому капитан сунул под нос фотографию, энергично кивал и умолял никому не рассказывать о том, что его вызывали в органы. Такие обещания Кравец вынужден был давать ежедневно, и это сильно напрягало его.
«Кого мы освободили? – раздраженно думал Алексей. – Ведь эти люди спят и видят, как бы поглубже вонзить нож нам в спину».
– Я тут раздобыл кое-что. – Из соседнего помещения вышел зевающий Газарян с ворохом бумаг под мышкой.
Спать хотелось всем. У людей слипались глаза.
– За месяц до того, как Бабула сбежал с немецкой службы, с ним проводил беседу некий унтер-штурмфюрер, по-нашему лейтенант, Тиль Вагнер. Допытывался, куда подевалась семья Бабулы – жена и маленькая дочь, о существовании которых оккупационным властям было доподлинно известно. Бабула врал и в итоге выкрутился. Убедил не очень умного чиновника из администрации в том, что его жена и дочь погибли во время атаки польских партизан на село Гойда. Он лично похоронил их на краю сельского кладбища и, конечно же, может показать это место. Немцы проверять не стали, поверили. Тема была не особой важности.
– И что? – проворчал Алексей.
– В августе рота НКВД капитана Горбатова уничтожила так называемый кустовой отдел сотника Вережко в Жлытном лесу. Всю банду, разумеется, расстреляли. Вережко тоже, но перед этим допросили. Узнали много интересного. В том числе и по нашей теме. Нестор Бабула, которого Вережко всегда считал своим конкурентом, еще в сорок первом году вывез семью на Житомирщину и надежно спрятал.
– И что? – повторил Алексей.