– Н-но… почему? – выдавил Пауэрс.
– Я устал. Хочу, чтобы меня оставили в покое. Хочу жить другой жизнью, не той, что прежде. Начался новый век. Когда я был ребенком, я и говорил как ребенок, я и мыслил по-детски, и рассуждал по-детски. Но когда я стал взрослым, то оставил все детское позади[2].
Орландо Пауэрс почувствовал, как рот у него снова раскрылся. В Юте многие цитировали Писание. В конце концов, штат строился на религиозном фундаменте. Но то, что Бутч Кэссиди цитировал Послание к коринфянам, изумляло не меньше, чем его желание сдаться.
– Вы пришли к Господу, мистер Кэссиди?
– Нет, сэр. Но я не слишком усердно искал к нему путь.
– Значит, вы хотите сдаться. Для этого адвокат не нужен. Нужно просто прийти к шерифу, тут недалеко, и сказать, кто вы такой. А дальше они справятся… Но я вам не советую так поступать. Жизнь ваша после этого не просто изменится. Она окончится.
– И тогда на сцену выйдете вы, – парировал Кэссиди. – Пусть предъявят улики. Пусть докажут, что я действительно виновен. Не думаю, что они смогут. Я никому не навредил. Людей, которым я помог, больше, чем тех, кого ограбил. Я брал у богачей, у денежных мешков, которые легко могли бы не скупиться, но отчего-то скупятся. Я беру у компаний, обеспеченных и охраной, и страховкой, у тех, кому платят вне зависимости от того, ограбил я поезд или нет.
– Такова ваша репутация, – согласился Пауэрс. – Но лишь простой народ восхищается Робин Гудом. Богатеи его недолюбливают. Ваши дела влетели им в копеечку, а другие бандиты стали повторять за вами. Вы знаменитость. О вас пишут в книжках. Вы знали? На прошлой неделе я нашел у сына целую кипу этих ковбойских историй. Он бегает по улице, обмотав лицо платком, и машет палкой, словно это ружье. И просит звать его Кид Пауэрс.
– Что за истории? – Бутч Кэссиди явно не понимал, о чем говорит судья.
– Ну, знаете, десятицентовые брошюрки, которые продаются в каждом магазине вместе с газетами. «Приключения Малыша Билли», «Уайетт Эрп и ковбои», «Энни Оукли и Буффало Билл».
– Я теперь не слишком много читаю, – тихо произнес Кэссиди, словно не он только что цитировал Библию. По шее у него расползалось темно-красное пятно. Он прочистил горло, а потом вытащил из нагрудного кармана небольшую книжечку, аккуратно раскрыл и положил на стол перед Пауэрсом. – И пишу мало. Но я записал, в чем, насколько мне известно, меня обвиняют. Составил список. Вы сможете узнать, нет ли против меня других обвинений? Я пометил происшествия, о которых и знать не знаю.
Он подтолкнул книжечку к Пауэрсу. Почерк был аккуратный, записи, сделанные одними заглавными буквами, занимали целый разворот и еще страницу. Почти на каждой строчке стояла маленькая галочка. Пауэрс с минуту изучал записи. Что-то сразу бросилось ему в глаза – громкие нападения на поезда, ограбления банков по всему Западу, от Уиннемакки[3] до Санта-Фе[4]. Кое-где Кэссиди приписал место и дату, на других строчках никаких подробностей не было.
– А что со строчками, на которых пометки нет? – спросил Пауэрс.
– О них я, возможно, кое-что знаю.
– Но вы ведь сидели в тюрьме в Вайоминге за конокрадство? А здесь этого нет.
– Полтора года. Но я не крал ту лошадь.
– Что же случилось?
– Случились пастбищные войны. Богатые скотоводы из Вайоминга не захотели делиться с переселенцами и мелкими фермерами. Я работал на ранчо, мой хозяин пришелся им не по нраву, и я поневоле тоже оказался замешан. Я вроде как встал у них поперек дороги, и они заявили, что я конокрад, хотя ту лошадь я купил по всей честности. Они приплатили кому надо, и я оказался в тюрьме.
– А Теллурайд…[5] Ведь там вы впервые ограбили банк? Еще до того, как украли лошадь…
– Я ее не крал.
– Власти сообщали, что вы забрали из банка Сан-Мигель-Вэлли двадцать тысяч долларов.
– На этой строчке пометки нет, мистер Пауэрс. – Кэссиди постучал пальцем по своей книжечке.
– То есть это правда?
Бутч Кэссиди спокойно встретился с ним взглядом, но на вопрос не ответил. Хорошо, что пинкертоновский циркуляр черно-белый. Глаза у бандита были пронзительно-голубые.
– Мистер Пауэрс, как я уже сказал, они вряд ли сумеют доказать это. Или что-то еще. Я не сделал почти ничего из того, что мне приписывают. Бутча Кэссиди и Дикую банду обвиняют всегда и во всем, вот только я, ей-богу, мало в чем таком участвовал, да и Дикая банда больше… не банда.
– Элсуорт «Элзи» Лэй ограбил поезд в Фолсоме и убил тамошнего шерифа. А он ведь из ваших, так?
– Я к этому не имею отношения.
– У шерифа остались жена и двое ребятишек. Мистер Лэй отбывает пожизненный срок.
Кэссиди опустил глаза, хотя Пауэрс и не понял, кому он сочувствует – вдове или своему товарищу, до которого дотянулась рука правосудия. А может быть, обоим?
– Я к этому не имею отношения, – повторил Кэссиди, и Орландо Пауэрс почувствовал, что верит ему, хотя это и не имело значения.
– Это неважно, мистер Кэссиди, – произнес он мрачно, но в то же время сочувственно.
Бутч Кэссиди склонил голову вбок, ожидая, что еще скажет судья.
– Неважно, в чем вы правда замешаны, а к чему и близко не подходили. Даже если вы невинны, как сам Христос, это все равно не имеет значения. Железнодорожники заставят вас заплатить. Так же, как заставили те скотоводы.
– Почему? – спросил Кэссиди.
Судья посчитал, что бандиту лет тридцать с небольшим, но этот короткий вопрос прозвучал так жалобно, словно Пауэрс разговаривал с мальчишкой.
– Чтобы вы стали для всех примером. Вас считают мозгом банды. Ее лидером. С вами расправятся по всей строгости, чтобы никто больше не смел делать того же, что вы. Чтобы стереть этот бандитский лоск с историй о ковбоях. Нельзя безнаказанно грабить шахтеров, банки и поезда. Вас осудят. Так же, как осудили в Вайоминге из-за лошади, которой красная цена пять долларов. Найдут свидетеля – да что там, толпу свидетелей, которые покажут, что видели вас с Элзи Лэем в Нью-Мексико и что вы лично грабили поезд и стреляли в шерифа. Только вчера на ветке у холмов произошло очередное ограбление – бандиты остановили пассажирский поезд и обобрали всех, кто в нем ехал, и я уже слышал, что сделали это вы и Сандэнс-Кид.
– Это был не я.
– Нет?
– Не мой стиль. И потом, меня бы сейчас здесь не было.
– Неважно, – снова произнес Пауэрс. – Если вы сдадитесь и попробуете добиться справедливости в суде, обвинение сфабрикует против вас все необходимые улики. И я не смогу вас уберечь.
Бутч Кэссиди долго молчал, глядя в стену, обдумывая эти слова. Пауэрс вновь поймал себя на мысли, что у бандита удивительные глаза – глубоко посаженные, широко расставленные, они будто бы прятались за скулами, как полумесяцы за далекой грядой холмов. Темные, длинные, густые ресницы обрамляли их подобно эффектной рамке. Квадратное лицо было загорелым, и на этом фоне глаза горели еще ярче, а белые зубы сверкали еще сильнее. Если он надеется ускользнуть от правосудия и избежать виселицы, ему придется изменить внешность или уехать так далеко, как только можно.
Наконец Кэссиди кивнул. Судья не заметил в его лице ни гнева, ни горечи, но плечи его чуть поникли, как будто груз прожитых лет вдруг стал тяжелее.
– Вы не откажетесь от дела моего брата? Он слишком молод для срока, который ему присудили. И уже достаточно отсидел.
– Дело я не брошу. И освобожу Вана. Это я сделаю, но потом пусть сам решает, по какой дорожке ему идти дальше.
– Вы здорово помогли Мэтту Уорнеру, – продолжал Кэссиди, кивнув судье. – Спасибо.
– Мэтт Уорнер – подонок, дурной, никчемный человечишка, способный только колотить собственную жену. И Ван ничем не лучше. Я представлял его интересы на совесть лишь потому, что вы мне заплатили. Но он заслужил свое наказание. А вам я советую держаться подальше и от него, и от таких, как он.
– Я такой же, как он.
– Нет, мистер Кэссиди. Я так не думаю. Но, как я уже сказал, это не имеет значения. Если власти вас сцапают, то расправятся с вами и не станут разбираться, заслужили вы наказание или нет.
– Вы могли согласиться, взять деньги и стать моим адвокатом. А если бы ничего не вышло, с вас и взятки гладки. Почему вы так не поступили?
– Я сказал вам, как все будет. Сказал так прямо, как только мог. Я адвокат и стараюсь не быть лжецом.
Бутч Кэссиди улыбнулся этим словам, вновь застав Пауэрса врасплох:
– А я бандит и стараюсь не быть мошенником.
– Мы оба ходим по очень тонкому льду.
– Да, сэр. И мне нравится, что вы прямо об этом сказали. – Кэссиди с минуту посидел молча, будто обдумывал услышанное, стараясь смириться, а потом поднял глаза на Пауэрса. – Что ж, значит, я не стану сдаваться.
– Думаю, так будет лучше для всех. – Адвокат подтолкнул к Кэссиди его книжечку, и тот убрал ее обратно в карман.
– Вы никому не скажете, что я был у вас? – спросил бандит тем же мягким тоном.
– Я никому не скажу, что вы ко мне приходили, – подтвердил судья. – Вы щедро платили мне за дело Уорнера и за других ваших людей. Вы явились сюда с благими намерениями, и потому, как ваш адвокат, пусть даже временный, я обязуюсь соблюсти конфиденциальность.
Кэссиди долго глядел на него, будто оценивая, насколько правдивы его слова, и Орландо Пауэрс с трудом сдержался, чтобы не поежиться. О Кэссиди говорили, что он умен и у него сильный характер, что он планирует каждый налет в мельчайших подробностях, но судью изумило тихое благородство его натуры. Кэссиди вовсе не был простым, широколицым и добродушным деревенским парнишкой с девятью жизнями, каким его частенько изображали.
– Будь вы на моем месте… что бы вы сделали, мистер Пауэрс?
– У вас много денег?
– У меня много денег. Но я хотел бы иметь еще больше.