– Ты хороший мальчик, Огастес Максимилиан Туссейнт. А в мире нет ничего лучше хороших мальчиков.
– А как же хорошие девочки?
Ноубл усмехнулся в усы, снова провел по ним рукой, словно стирая улыбку.
– Мне больше по душе дурные девчонки, – сказал он.
– Ноубл Солт! – осадила его Джейн.
– Что я должен пообещать, Ноубл? – вмешался Огастес, явно желая примирить самых дорогих его сердцу людей.
Джейн вздохнула. Сердце ее сына будет разбито.
Ноубл наклонился к Огастесу, коснулся его носа кончиком своего носа:
– Послушай меня, Огастес Максимилиан Туссейнт. Бутч Кэссиди никакой не герой. Он даже хорошим человеком не был. Все эти книжицы – просто сказки, в которых у всех все отлично. Но это не настоящая жизнь. Я здорово постараюсь хорошо вести себя, пока буду рядом с тобой и с твоей мамой, но ты не должен думать, что Бутч Кэссиди – человек, на которого тебе хотелось бы походить. Ясно?
– Ясно, – ответил Огастес, моргая с таким видом, словно Бутч требовал слишком многого.
Бутч снова провел рукой по его щеке и откинулся на спинку стула:
– Думаю, один Гас Туссейнт стоит тысячи таких, как Роберт Лерой Паркер.
– Мистер Солт? Вы еще не спите? – позвала Джейн спустя несколько часов.
Огастес спал рядом с ней. После ужина она приняла ванну и теперь чувствовала прилив сил. К несчастью, близилась полночь, и ей нечем было себя занять. Стараниями Огастеса дверь между каютами оставалась открытой, и она вслушивалась, пытаясь понять, спит ли Ноубл. Но слышала лишь далекий шум волн, что разбивались о корпус корабля.
– Ноубл? – снова сказала она, не ожидая никакого ответа и попросту наслаждаясь тем, как звучит его имя.
– Да, голубка? Вам что-то нужно?
– Нет, – резко ответила она, изумившись, что он ее услышал.
– Вам снова плохо? Хотите подняться на палубу?
– Нет. Просто я проспала весь день. И теперь сна у меня ни в одном глазу.
– Вы проспали два дня.
– Хм-м. Да. Простите.
– Не за что вам просить прощения. Мы с Гасом здорово провели время.
Как ни странно, она ему верила.
– Спасибо вам, – сказала она.
Голос ее прозвучал слишком громко, и она поморщилась, но Огастес даже не шелохнулся.
– Спасибо? Мне?
– Да. Спасибо вам. Вы так заботитесь об Огастесе. Он полюбил вас всем сердцем. Вы его покорили. Оттого ему было нелегко вас оговорить.
– Ну да. Я знаю. Но я им здорово гордился.
Она рассмеялась в голос, но тут же замолчала, смахнула вдруг набежавшие слезы:
– Я тоже. Я так им гордилась.
– Непростой это был разговор.
– Да. Он о многом меня расспрашивал за эти годы. Не знаю, когда он догадался… Но, думаю, мы оба старались уберечь друг друга. Вы нас спасли. Помогли нам. И мы позволили вам остаться именно тем, кем вы были тогда. Но…
– Но Бутч Кэссиди бандит, – продолжил он за нее. Решительно. Уверенно. – А Огастес Туссейнт и есть настоящий, благородный Ноубл Солт, – прибавил он.
Она вздохнула, понимая, что ему нужно выспаться. Он слишком долго был на посту. Она взглянула на сына, на его точеный профиль, потянулась к нему, провела рукой по темной линии, почти невидимой в тени подушек. Ей не хватало той части его лица, которая сейчас оставалась в тени.
– Настоящий и благородный, – повторила она, поднялась на локте и поцеловала Огастеса в макушку. – Мистер Солт?
– Да, голубка?
В его голосе тоже не слышалось усталости. Она знала, что ей нужно раз и навсегда запретить ему это словечко, и все же оно ей слишком нравилось.
– Расскажите про Майка Кэссиди.
12
К черту на рога
Мчусь, и тает родной дом,
Потерянный рай.
– Майк Кэссиди никогда ни о ком не заботился, кроме себя самого, – проговорил Максимилиан Паркер, набивая рот.
Они вернулись домой поужинать, но до заката было еще далеко, а им нужно было работать. Работать нужно было всегда.
– Да ты с ним даже не знаком, Па, – отвечал Бутч. Он закатал рукава и принялся за картофельное пюре у себя в тарелке.
Па хмыкнул:
– Я таких, как он, немало повидал.
Его слова Бутчу не понравились.
– Это каких же?
– Таких, которые вечно переезжают с одного ранчо на другое, но нигде не задерживаются и не решаются осесть. Если у такого парня есть женщина, ей приходится самой себя обеспечивать, не особенно полагаясь на него. А еще такие парни играют на деньги. Бахвалятся тем, как ловко обращаются с пистолетами. Считают, что у них есть право на то, чего они на деле не заработали. Куда бы такие молодчики ни заявились, после их ухода дела идут куда хуже, чем раньше. Это мелкие жулики, которым вечно кажется, что они очень важные господа. Так что да, я таких, как он, хорошо знаю.
Бутчу было бы куда менее обидно и горько, если бы отец сказал такое о нем самом. Он сидел молча, собираясь с мыслями, ощущая, что хлесткие слова отца больно его задели.
– Он вовсе не плохой человек, Па. Он научил меня держать пистолет, показал правильную стойку, и теперь я стреляю лучше и быстрее, чем раньше. Он говорит, у меня к этому делу талант. А еще говорит, что никогда еще не встречал парней, которые бы так ловко обращались с лошадьми. Животные любят меня, Па.
– Потому что ты тоже животное, – вмешался Ван. – Они чувствуют, что ты такой же, как они.
Бутч не обратил на него внимания. Ван любил его подколоть, но Бутч знал, что Вана сильнее всего злит, если его не замечают. Так что он пропустил его реплику мимо ушей. И вдруг подумал, что отец обращается с ним точно так же, как он сам с Ваном. Па, казалось, уже забыл, что Бутч вообще что-то сказал.
– Он не плохой человек, – твердо, громко повторил Бутч.
Па взглянул на него своими выцветшими голубыми глазами, что гнездились на обожженном солнцем лице, и спокойно дожевал все, что было во рту.
– Но и не хороший, – объявил он и снова склонился над тарелкой, будто поставил точку в этом разговоре.
Бутч не стерпел:
– А что такое «хороший человек», Па? Я знаю, что говорят в церкви. Хороший человек – это тот, кто каждое воскресенье наряжается в лучший костюм, сидит на церковной скамье, сияя, как начищенный котелок, и повторяет за священником правильные слова. По-твоему, такой человек хороший? Даже если он обманывает жену и бьет детей? Почему об этом никто никогда не говорит?
– Болтай, болтай, Роберт Лерой. Бросай камни в других, раз ты у нас такой правильный, – пробормотал Па, не поднимая глаз от стола.
– Я не то говорю, Па. Я спрашиваю, что такое «хороший человек». Ты говоришь, что этот человек нехороший, а тот хороший, вот только все это чертово лицемерие. Ты говоришь, что хорош тот человек, который каждое воскресенье таскается в церковь. Ты в церковь не ходишь… Значит, ты не хороший?
Братья и сестры внимательно слушали. Ма тоже слушала, и Бутч ощутил прилив гордости из-за того, что сумел прижать отца к стенке.
– Нет, не хороший, – отвечал Па. – Я не хороший человек. Я такой же, как все. Церковь не делает человека ни плохим, ни хорошим, и я никогда ничего такого не говорил. Но и ловкие трюки с пистолетами, быстрая лошадка и обходительные манеры тоже не делают человека ни плохим, ни хорошим. Не ставь Майка Кэссиди на пьедестал, сынок. И не следуй его примеру. Он приведет тебя прямиком в преисподнюю.
Бутч тяжело вздохнул:
– Я не верю в преисподнюю, Па. Думал, и ты тоже не веришь.
– Я в нее верю. Вот только это не то место, где мы оказываемся после смерти. Это место, которое мы создаем для себя прямо здесь. Прямо сейчас. – Макс Паркер постучал по тарелке ножом, подчеркивая свои слова. – Мы сами себе создаем преисподнюю. А когда делаем неправильный выбор, то тащим туда своих близких.
За столом на пару секунд воцарилась тишина, а потом малышка опрокинула стакан с молоком, а кто-то еще облился водой. Ма поднялась, принялась утешать, помогать, успокаивать, и о разговоре забыли. Все, кроме Бутча.
– Майк Кэссиди добр ко мне, – тихо сказал он. – Он меня кое-чему научил, а еще он готов взять меня с собой. Когда он уедет отсюда… я поеду с ним.
Если его кто-нибудь и услышал, то не подал вида. Но он сдержал слово. И уехал прежде, чем закончилось лето.
– Куда вы уехали? – зачарованно спросила Джейн.
– Я поехал в Теллурайд, в Колорадо. Прямиком на восток от нас. По большому счету, не слишком-то далеко от дома. Полтысячи километров или около того. Но с тем же успехом я мог бы ускакать на луну.
– В Теллурайд, – шепотом повторила Джейн.
– К черту на рога. Или и того дальше.
– Есть у тебя девчонка, Бутч Паркер? – спросил Майк Кэссиди. – Мормонские девушки уж очень хороши. Небось от порядочности.
– Нет. Все девчонки, которых я знавал дома, были мне родней.
Майк расхохотался, запрокинув голову и хлопая себя по пыльным штанам:
– Ну, в Теллурайде с этим проблем не будет. Ты оттуда уезжать не захочешь.
– Не знаю, как уж пойдет. Может, денек-другой и повеселимся… Но мне нужно найти работу.
– Работа всегда найдется, – отвечал Майк. – Тебе надо хорошенько нагуляться.
Женщина за барной стойкой когда-то, быть может, и была хороша собой, вот только те дни давно миновали, и вместо смазливого личика они видели тусклые, неживые глаза. Волосы у нее были ярко-рыжие, накрашенные губы кривились всякий раз, когда в баре делалось слишком шумно. Бутч решил, что не слишком шумно здесь попросту не бывает. Майк Кэссиди купил ему выпить – то была его самая первая в жизни выпивка, и он поскорее отхлебнул, ожидая, что это будет нектар, но распробовал лишь противное пойло.