– Вы не слишком умны, да, мистер Солт?
Глупый американец.
– Мне на это намекали.
– И что это за имя такое, Ноубл Солт?
– Это мое имя. Что за имя Эшли Чарльз Уэртог третий?
– Я граф, – бросил тот в ответ, словно плюнул.
– Хм. На вашем месте я бы назвался просто Графом. Так куда проще. И звучит приятнее.
– Вы передадите Джейн все, что я вам сказал?
– Я все передам миссис Туссейнт. Но сомневаюсь, что она согласится вернуться.
– У нее не будет выбора, болван. Она подданная Франции.
Бутч пропустил оскорбление, но ответ постарался произнести самым простецким тоном:
– А я думал, она англичанка.
– Как только она вышла за Оливера, сразу стала гражданкой Франции. – Теперь лорд Эшли говорил так, словно растолковывал ребенку.
– Но это английский корабль. Зачем капитану Смиту выполнять требования французских властей?
– Это английский корабль, который был построен и содержится на деньги британского королевского флота. Но он целиком зависит от французских портов. Капитан Смит сделает все, что ему прикажут, если речь зайдет об экстрадиции. Никому не хочется расстраивать международных партнеров. У моей семьи большие связи. Я заверил капитана Смита, что мы присмотрим за мадам Туссейнт.
– Ясно. Что ж, в таком случае я прослежу, чтобы миссис Туссейнт обо всем узнала, как только проснется завтра утром. Не следует сегодня ее огорчать.
Лорд Эшли снова взглянул на часы.
– Можете идти, мистер Солт, – объявил он, вынимая из внутреннего кармана сигару. Он провел ею перед своим носом, словно вдыхая аромат розы или лаская изгиб женской шеи. – Но будьте осторожны. Вода в океане темна и холодна. Если вдруг вы оступитесь и упадете за борт, никто не заметит.
Неприкрытая угроза, произнесенная спокойным тоном, без тени гнева и злобы, возымела тот самый эффект, которого и добивался лорд Эшли. По пути обратно к каюте Бутч держал пистолет наготове, озираясь и останавливаясь на каждом углу.
Когда он наконец свернул к парным дверям в их каюты, его страх обрел крылья и хищной птицей взмыл у него над головой.
Дверь в каюту Джейн была распахнута, вся обстановка казалась развороченной. Из комодов вытащили все ящики, одежду расшвыряли по углам, дверцы шкафа раскрыли настежь.
– Джейн?
Он кинулся к двери между каютами. Ее тоже распахнули, открыв засов с другой стороны.
– Джейн? Гас?
Его кровать, в которой он их оставил, была аккуратно заправлена. Комната выглядела нетронутой, нежилой. И в ней никого не было.
Мама трясла его, шепотом называла его по имени, и от того, что она цепко держала его, требовательно повторяя, что ему нужно проснуться, он послушно сел в постели и сонно заморгал в полной темноте.
– Послушай меня, Огастес. В нашей каюте кто-то есть, не Ноубл, кто-то другой. Дверь между каютами заперта с нашей стороны. Чтобы попасть сюда, им придется войти из коридора. Когда мы услышим, что они вышли от нас, то выскользнем отсюда через внутреннюю дверь.
Ему показалось, что он все понял. Когда тот, кто сейчас обыскивал их каюту – а он отчетливо слышал звуки обыска, – закончит, они с мамой перебегут из одной каюты в другую.
– Скорее… вылезай из кровати. Я заправлю ее, чтобы никто не догадался, что мы здесь были, – почти беззвучно велела она ему прямо в ухо. – Слушай у внутренней двери и скажи, когда они выйдут.
Он не спросил, от чего они прячутся и почему кто-то рыщет в их каюте. Он не был так слеп, как казалось маме. Мама наняла им в охранники бандита. Она потребовала, чтобы он, Огастес, поклялся никому не рассказывать об отъезде. А накануне вечером она впервые расплакалась в его присутствии. Нет, он не станет спрашивать, почему они прячутся, и шепчут, и ждут у двери в ночных рубашках.
Мама взбила подушки, расправила простыни и разгладила их, чтобы казалось, что в постели вообще не спали. Теперь она не плакала. Она двигалась быстро, уверенно, и лицо у нее казалось суровым.
Люди за стенкой заговорили о соседней каюте, где спал «телохранитель». Потом они подергали запертую дверь между каютами – на этой двери имелось два засова, по одному с каждой стороны, – и мама схватила его, притянула к себе и закрыла ему рот рукой, чтобы он не закричал.
Они сказали, что не хотят ломать дверь. То были работники «Адриатики», не наемные взломщики. Они вышли из каюты Джейн, решив обойти через коридор.
– Ушли, – выдохнула мама и бесшумно сдвинула засов на внутренней двери.
У них за спинами заскрежетал ключ. Чужаки вот-вот войдут к Ноублу.
Мама толкнула его за внутреннюю дверь, закрыла ее за собой и задвинула засов. Подбежав к высокому шкафу, отпихнула в сторону свои платья, шагнула внутрь, притянула к себе Огастеса и прикрыла дверцу. Чужаки уже один раз обыскали каюту, но могут снова заглянуть сюда в поисках Джейн и ее сына. Нельзя попасться им на глаза.
– Только пока не вернется Ноубл, – пробормотала мама, словно не сомневалась, что он скоро придет.
Ее уверенный тон успокоил Огастеса, сердце, грозившее выскочить из груди, присмирело, и он просто стоял, прислушивался и старался не обращать внимания на свой урчащий живот. Он уснул, так и не съев кусок торта, и теперь мечтал о полноценном английском завтраке и круассане с шоколадом.
Ночные гости решили, что Ноубл Солт забрал своих спутников с собой, и потому даже не старались говорить шепотом. Один опасался, что они ошиблись каютой, другой настаивал, что граф просчитался. Но даже после того, как они ушли, мама все равно не позволила ему выбраться из шкафа.
– Еще несколько минут. Пока не вернется Ноубл, – прошептала она. Но он понял, что она и за Ноубла тоже тревожится, потому что ее молитвы звучали как хайку, так же как многие слова Ноубла. Она словно разучилась говорить по-другому.
– Верю Ноублу
Как себе. Убереги,
Прошу, Господи.
Огастес прибавил к ее молитве свою:
– Прошу, Господи,
Маму, Бутча и меня
Сбереги от бед.
Вскоре после того, как они вознесли молитвы из темной глубины шкафа, в каюту вернулся Ноубл. Он окликнул их, отпер дверь между каютами, развернулся, снова окликнул, громко, испуганно:
– Джейн! Огастес!
Огастес вывалился из шкафа. Ему хотелось быть таким же храбрым, как мама, – она не плакала, – но у него ничего не получилось. Бутч поцеловал его в макушку и крепко обнял, а потом обхватил маму и тоже прижал к себе. Мама стояла недвижно, словно фонарный столб, но Бутча это не смутило. Он все равно притянул ее к себе, и она, несколько раз судорожно вздохнув, наконец сдалась, смягчилась, прижала к себе Огастеса, а Ноубл Солт обнял их обоих.
– У нас неприятности, Джейн. Придется срочно принимать решение, – произнес Ноубл, оглядывая беспорядок в каюте.
– А можно нам сейчас перекусить? – спросил Гас, утирая нос рукавом.
– Нужно сообщить стюарду. Правда, я не знаю, кому здесь можно доверять, а кому нет, – проговорила мама, подбирая с пола одежду и покрывала.
Казалось, ничего не пропало, но Ноубл объяснил, что чужакам ничего и не было нужно. Они должны были все расшвырять только для вида.
– Лорд Эшли хотел, чтобы меня в каюте не было, – сказал Ноубл. Он поглядел на Огастеса, потом перевел взгляд на маму. – Думаю, он планировал похитить Гаса. Рассчитывал, что мы вдвоем уйдем на палубу, чтобы встретиться с ним, и оставим мальчика одного.
Мама качала головой. В глазах у нее стояло такое отчаяние, что Огастес схватил Ноубла за руку, убеждая скорее замолчать.
– Вы ее пугаете! – с укором воскликнул он.
Ноубл сжал ему руку, но продолжал говорить, мягко, но прямо, ничего не скрывая:
– Лорд Эшли сказал мне, что сегодня вечером капитан Смит получил телеграмму, а в ней – приказ задержать вас и обратным рейсом вернуть во Францию. Не знаю, правда ли это. Может, он просто время тянул. В какой-то момент мне и правда так показалось. Но если все-таки капитану Смиту приказано не выпускать вас с корабля, когда мы завтра причалим в Нью-Йорке, то у нас проблемы посерьезнее, чем Чертог.
Огастес расхохотался:
– Ноубл, вы назвали его Чертогом. Вы это нарочно?
– Да, Гас. Он мне не слишком понравился. – Ноубл улыбнулся мальчику, хотя в глазах у него читалась тревога.
Он снова повернулся к Джейн. Та мерила шагами каюту:
– На каком основании меня требуют задержать? В чем вообще дело?
– Французские власти расследуют обстоятельства смерти Оливера. Вам нужно явиться на допрос.
Джейн остановилась, опустилась на кровать. Она не собрала волосы, и теперь они темными волнами спускались ей до пояса. Огастес не привык к такой маме – к той, что не была накрашена и старательно причесана, к той, что не владела собой. Из-под ночной рубашки виднелись ее ступни, и Огастес вдруг заметил, какие они маленькие, может, даже меньше, чем его собственные. Как такое вообще возможно?
– Если я вернусь во Францию, то окажусь целиком и полностью в его власти.
Огастес снова прислушался:
– Мама? О чем ты говоришь?
– Джейн… Послушайте, – настаивал Ноубл, но мама продолжала тихонько бормотать:
– Следователь признал, что он умер естественной смертью. Мы похоронили его. Но теперь… Как раз когда я уезжаю, дело вновь открывают и мне нужно вернуться? Это происки лорда Эшли.
Ноубл уселся рядом с ней на постель, притянул к себе Гаса и взял его за руку. Джейн на них даже не смотрела. Она опустила руки на колени и крепко сжимала их, а по щекам катились слезы. Она снова плакала.
– Если вы будете гражданкой Америки, капитан Смит не сможет вас задержать и вернуть во Францию, – произнес Ноубл.
– Но я не гражданка Америки, – возразила Джейн.
– Знаю. Зато я гражданин Америки. В Америке, как и во Франции, гражданство жены привязано к гражданству мужа. Если вы выйдете за меня, сразу станете американкой. И у французов не будет права требовать вашей экстрадиции.