– Спасибо, сэр, – выдохнул Ноубл и, кратко скользнув глазами по лицу Джейн, сразу отвернулся.
– У меня тоже есть для вас подарок, Ноубл, – сообщил Огастес, когда они вышли из капитанской рубки. – Я написал новое стихотворение.
Мистер Ноубл Солт,
Сильный, добрый, красивый,
Будьте мне папой!
Водный простор отражал солнечные лучи, ослепляя сидевших в лодке, резкий ветер трепал их одежду, но даже Джейн, бледная, тяжело дышавшая, пережила переправу по бурным волнам с «Адриатики» на нью-йоркский берег с улыбкой на лице.
– Мы почти добрались, Огастес. Поверить не могу, что мы почти добрались, – шептала она, прижимая к себе сына.
Гас подпрыгивал от восторга и нетерпения, но Бутч, наоборот, все сильнее тревожился по мере того, как они приближались к твердой земле. Плыть по морю было приятно, и оттого ему еще меньше хотелось отправляться в новое путешествие. Теперь ему предстояло быть защитником – ему, новичку, совершенно не знакомому с театральным миром.
Им нужно было как можно скорее покинуть доки, и потому все планы Джейн следовало пересмотреть. Бутч не знал, готова ли она к такому. Капитан Смит предоставил им фору, но рано или поздно Уэртог все же сойдет на берег. Они еще встретятся, в этом Бутч был уверен.
Прибытие в Нью-Йорк совсем не походило на отплытие из Шербура. Все казалось иным – и люди, и нравы. К тому же Шербур был лишь остановкой на пути «Адриатики», где к тысячам пассажиров, уже бывших на борту, прибавилось еще несколько сотен. В Нью-Йорке же одновременно загружались и разгружались несколько кораблей, среди бесчисленных пассажиров, пытавшихся пробиться к месту своего назначения, резво шныряли матросы и стюарды. Такой суматохи Бутч не ожидал. Да, они сошли на берег, опередив лавину пассажиров «Адриатики», но в доках все равно нельзя было протолкнуться.
Моряки, правившие лодкой, быстро выгрузили их вещи на подводу, и та повезла багаж прочь из доков. Бутч, Джейн и Огастес, отвыкшие от твердой земли под ногами, медленно поплелись за подводой, покачиваясь и хватаясь друг за друга, чтобы не упасть.
В Нью-Йорке, где и в помине не было ни фиолетовых гор, ни красных утесов, лязг и сумятица шли рука об руку с налаженностью и эффективностью, и все-таки город обладал особенной, крикливой привлекательностью. В другое время Бутч с удовольствием посидел бы близ доков и поглядел, как перед ним, словно на ладони, разворачивается жизнь огромного города со всеми его запахами и отбросами, грязью и ослепительным солнечным светом.
Но только не теперь. Теперь ему было тревожно. Обычно в толпе он чувствовал себя в большей безопасности, но только не рядом с Джейн и уж точно не рядом с Огастесом. Возможно, всему виной были волнения последних суток, отсутствие сна, женитьба – да простит его Господь – и твердая земля под ногами, но Бутч устал и потому не доверял сам себе. Сначала ему показалось, что он увидел на облучке экипажа Сандэнса, потом Огастес вдруг принялся уверять, что заметил какого-то человека, «похожего на вас, Ноубл, как две капли воды». Все его страхи разом вскипели и перелились через край, и он принялся мнительно озираться, чувствуя, что его раздражает буквально все вокруг.
Куда бы они ни двинулись, куда бы ни свернули, на них глазели. Не на Бутча и даже не на прекрасную Джейн, которая надела очередную гигантскую шляпу, украшенную перьями и дроздиным гнездом с ярко-голубыми яйцами. Может статься, она носила нелепые шляпы, желая отвлечь прохожих от сына, и все же все вокруг только и делали, что пялились на Огастеса.
Тяжелые взгляды прохожих, их мрачное любопытство утомляли, но Огастес шел вперед, глядя прямо перед собой, сдвинув набок кепку и держа мать за руку. Бутч шагал перед ними. Мальчонка все время хочет есть. Может, все его силы уходят на то, чтобы спокойно сносить это непрошеное внимание.
– Подождите здесь, с вещами, – велел Бутч, останавливаясь у пустующей скамейки. – Я найму экипаж, чтобы нас отвезли подальше отсюда. И кстати, Джейн…
Она посмотрела на него. Лицо у нее было напряженное, в глазах читалось подозрение. Она чувствовала, что ее сыну не по себе, и сопереживала ему. Но у нее были и другие поводы для беспокойства. Она снова и снова поглядывала на «Адриатику», которая уже встала на якорь. По трапу, словно жуки по навозной куче, ползли вниз пассажиры.
– Где мы остановимся? – спросил он.
– В «Плазе». Я никому не говорила. Но… первоначальное расписание гастролей составлял Оливер. Может, он что-то сообщил Эшли. После его смерти я обговаривала все детали только с одним человеком. С мистером Хьюго. Нам нужно встретиться с ним, как только мы займем номера в гостинице.
– Или даже перед этим, голубка. – Все вокруг словно дышало опасностью, а Бутч еще не успел раскусить всех игроков. – Где его контора?
– Он обещал встретиться со мной за чаем. В полдень, в «Плазе».
– Вы назвали маму голубкой, – с улыбкой заметил Гас. – Это потому, что она теперь ваша жена?
Бутч почувствовал, как его лицо залила краска.
– Это просто обращение. Такое же, как Гас. – Он оглядел запруженную народом улицу в поисках экипажа, в который поместились бы три пассажира и весь их багаж.
– Мама теперь ваша возлюбленная?
– Моя мама называла меня голубком. Она всех нас так называла. Это просто слово, которое значит, что тебе не все равно.
– Слышишь, мама? Ноублу не все равно. Мама, а ты тоже его любишь?
– Огастес Максимилиан Туссейнт, – мягко осадила его Джейн. – Прошу, прекрати.
– Нет, погоди. Я придумал новое хайку. Для тебя, мама.
Если не любишь,
Помни, любовь расцветет.
Будьте друзьями.
Бутч создал хайку-монстра.
– Джейн, Огастес, ждите здесь. Никуда не уходите. Я вернусь.
– Ноубл? – окликнула Джейн, но он уже зашагал прочь.
Отошел он совсем недалеко, всего на несколько шагов в сторону, желая получше рассмотреть все, что происходило на улице. Останься он на прежнем месте, у самой скамейки, и они с Гарри Лонгбау вообще не заметили бы друг друга. Но теперь судьба словно проговорила, с ухмылкой приобнимая его за плечи: «Ага, попался!»
– Это ты, Кэссиди? – спросил Сандэнс и машинально скользнул рукой по бедру, хотя при нем и не было пистолета. Он сидел на облучке экипажа, с хлыстом в руке, в кепке, как у заправского кучера, зажав в зубах сигару. Бутчу показалось, что Сандэнс будто с неба свалился. Он походил на безжалостного жнеца, явившегося забрать причитающихся ему мертвецов.
– Черт тебя раздери, – пробормотал Бутч. – Я сразу подумал, что это ты.
– Если бы я тебя не знал как облупленного, точно пропустил бы, – отвечал Сандэнс. – Ты откуда явился?
– Из Парижа.
– Из Парижа, – повторил Гарри, наматывая вожжи на оглоблю и не отводя своих ничего не выражавших глаз, которые Бутч так хорошо знал. – Ты не слишком-то изменился. Принарядился вот только. И бороду отрастил. Лицо перекроил, что ли?
– Нет. Это твой экипаж?
– Раньше был моего зятя. Это тебе не поезд. И не банк. Но всяко не хуже, чем приглядывать на ранчо за лошадьми. Когда ты вышел из игры… я решил, что мне тоже пора. Небось помнишь, в какую историю я вляпался в Чили.
История в Чили заключалась в том, что Сандэнс взялся играть в карты и устроил перестрелку. Он тогда убил человека. Бутч подкупил полицейских, помог ему выбраться из тюрьмы, и они сбежали. Закончилось все не слишком благополучно: едва они добрались до Боливии, объявился Ван, и дела пошли хуже некуда.
– Ты, что ли, с ней? – Гарри указал подбородком на скамейку, где Бутч оставил Джейн и Огастеса; те поднялись, явно рассчитывая, что Сандэнс их подвезет. – Вылитая Этель.
– Ноубл… Нам нужно спешить, – окликнула Джейн.
– Ноубл? – оскалился в улыбке Сандэнс. Одного из передних резцов у него не было, и это портило его красивое лицо. – Она тебя так называет?
По пирсу в их сторону бежала целая толпа полицейских в фуражках с высокой тульей. Бутч огляделся, ища глазами другой экипаж.
– Он что, болеет? Что у него с лицом? Странно, что его вообще на корабль пустили.
– С лицом у него все в порядке, Гарри Лонгбау. А вот что у тебя с душой стало?
Но Сандэнс его не слышал. Он не отрываясь глядел на Джейн.
– Это та певица. Та, что была похожа на Этель. Мы ее видели в мюзик-холле в девятьсот первом. Черт меня подери. Как же это вышло, а, Бутч?
Он не станет обсуждать Джейн и Гаса. Не станет без крайней необходимости.
– Ноубл! – взмолилась Джейн. Она тоже заметила полицейских, но теперь к ним присоединился Уэртог.
– Подвезти тебя, Кэссиди? – подмигнул ему Сандэнс. – У меня ведь наемный экипаж. А кстати, знаешь, где теперь твой брат? Ван тоже здесь. Где-то болтается. Забавная история с этим Ваном… Если ему закрыть пол-лица, получится твоя копия. И глаза у него голубые, как у всех Паркеров.
– Сукин сын, – прошептал Бутч, поправляя шляпу.
Дело принимало совсем дурной оборот.
В следующий же миг Ван растолкал уличную толпу, восторженно сгреб брата в охапку и принялся раскачиваться вместе с ним из стороны в сторону, шепча ему на ухо гадости. Ван был на полдюйма выше Бутча и фунтов на десять тяжелее и любил делать вид, что из них двоих именно он старший брат, здоровяк, крепкий, злой и расчетливый. Вечно соревнующийся. Он отпустил бороду, перекрасил волосы в темный цвет, и теперь они с Бутчем вполне сошли бы за близнецов.
– Я знал, что рано или поздно ты вернешься. Мы уже давно встречаем все корабли из Европы. Рад снова оказаться в старых добрых американских штатах?
– Слыхал? Бутч подыскал себе новую Этель, – перебил его Гарри.
– Этель? Где? – вскрикнул Ван и стал озираться; вокруг них начала собираться толпа.
– Помогите мне загрузить багаж, – велел Бутч и, грохоча груженой тележкой, подвел к экипажу Джейн и Огастеса. Он помог им усесться, но едва успел, не без помощи Вана, поднять внутрь сундуки и чемоданы, как к нему подбежали полицейские во главе с графом Уэртогским.