– И теперь все это принадлежит вам?
– Не совсем так. В те времена, когда я встретился с тобой и с твоей мамой, я месяца три прожил в Нью-Йорке. Тогда-то я и освоил эту игру. – Он указал на толпу, кричавшую и бесновавшуюся прямо перед ними, на мостовой.
Это и был черный рынок. Полицейские отгородили кусок улицы перед зданием Блэра, из окон которого брокеры выкрикивали непонятные слова: здесь, прямо на тротуаре, совершались сделки и покупки, о которых потом кричали в ответ все тем же яростно жестикулировавшим в окнах посредникам.
– Что они делают? – выдохнул Огастес.
Казалось, что всем собравшимся очень весело. И что в любое мгновение может начаться драка.
– Торгуют.
– А это опасно? – пискнул Огастес.
– Да. Очень, – хохотнул Ноубл. – Но я счел, что это занятие куда менее опасно, чем фокусы с динамитом, с которым я в свое время часто играл. И потом, даже если я все потеряю, то легко добуду еще. – Он пожал плечами. – В конце концов, я ведь вор. Но если инвестиции и торговля могут сделать для меня то же, что для Гарримана и Карнеги, то мне больше не придется воровать. И я смогу творить добро. Строить концертные залы, школы, производства. Заниматься всем тем, что доступно только богачам и о чем бедняки даже мечтать не смеют.
– И у вас получилось?
– Ну да. Кажется. То есть… меня разыскивают. Так что я не стоял тут и не глядел, как работают эти парни. Мне пришлось нанять посредника. – И он кивнул в сторону разношерстного вопившего сборища на тротуаре. – Но когда случилась Паника, меня здесь не было, и я не паниковал. Мои деньги лежали на своем месте, пока все вокруг сходили с ума. К тому же я каким-то чудом не вложил их в банки, которые тогда разорились. Наверное, мне повезло.
– Ван сказал мне, что вы самый везучий сукин сын из всех, кого он знает, а Сандэнс – что у вас девять жизней, – объявил Огастес.
– Не говори таких слов в присутствии Святой Джейн, обещаешь?
– Обещаю. А вы правда везучий, Ноубл?
– Сегодня я чувствую себя везучим, – отвечал тот, глядя на свою руку, на которой сверкало тонкое золотое кольцо.
– Вы любите мою маму? – спросил Огастес и прикрыл ладонью глаза от яркого солнца.
– Я люблю твою маму.
– Мне кажется, она вас тоже любит, но это сложно понять.
Ноубл рассмеялся:
– Ничего страшного, если и нет. Пожалуй, так даже лучше.
Огастес решил, что позже ему нужно будет это обдумать.
– Послушай-ка, Гас… Насчет тех денег, которые ты вчера выиграл у Сандэнса с Ваном. Давай отложим часть из них? Оставь себе на конфеты, я отведу тебя в магазин, я ведь обещал. Но остальное давай положим тебе на счет, а потом я научу тебя всему, что сам знаю.
– Вы научите меня, как быть везучим?
– Не-а. – И Ноубл снова рассмеялся. – Везению научить нельзя. Но если ты разбогатеешь и займешь в обществе видное положение, никто не посмеет воротить нос при виде Огастеса Туссейнта, и неважно, как ты при этом будешь выглядеть. А если потом ты потратишь деньги на то, чтобы мир стал хоть чуточку лучше, то станешь куда более важным и достойным человеком, чем Бутч Кэссиди, и Уайетт Эрп, и Джесси Джеймс, вместе взятые. Ты сможешь творить что захочешь. Сможешь строить, изобретать и вкладывать средства. И тогда ты будешь настоящим героем. Не похожим на тех, о ком пишут в твоих книжицах о ковбоях.
18
Удача скользит
Мимо, смеется в лицо:
Попробуй поймать!
Бутч с Гасом вернулись в дом к Эмме, когда солнце казалось лишь рыжим мазком на потемневшем небе. Огастес объявил, что проголодался и вот-вот лишится сознания, если не поест. За день он проглотил три хот-дога, набил себе за щеки орехов в глазури, которые они купили с лотка, а на пароме прорыгал от начала и до конца «Братца Жака»[26] – потому что на пристани перед паромом выпил фруктовой газировки.
– Это был лучший день в моей жизни, – утомленно объявил он, войдя вслед за Бутчем в прихожую и повесив на крючок шляпу и щегольской пиджак.
Джейн одевала сына с иголочки. Подумав об этом, Бутч вспомнил про кольцо у себя в кармане и понадеялся, что Гас не ошибся с выбором.
За ними следом в дом ввалились Ван и Сандэнс, пахнувшие доками и лошадиным потом, и сразу уговорили Огастеса после ужина сыграть с ними в покер.
– Можешь играть, только на этот раз не на деньги, – буркнул Бутч. – Мешка конфет, который я тебе купил, должно хватить на неделю. – И он выразительно посмотрел на Огастеса. – Джентльмены, предлагаю вам играть на конфеты. Вы еще поблагодарите меня, когда снова проиграете этому юноше.
– Почему ты вечно считаешь, что ты во всем главный, а, Бутч? – проворчал Ван. – Всего два дня прошло, а ты уже нами командуешь. Ты не можешь нам указывать, ясно?
– Я всегда так поступал. К тому же Гас еще ребенок. В десять лет рано привыкать к азартным играм.
– Он не ребенок, а настоящий шулер, – буркнул Сандэнс, но Огастес в ответ только рассмеялся.
Из кухни пахло свежим хлебом и маслом, и Бутч двинулся на запах в надежде стащить кусочек по пути наверх, к Джейн. Все потянулись за ним, привлеченные теми же запахами, и расселись вокруг стола. Эмма еще не накрывала к ужину, а значит, за столом можно было сыграть партию в покер.
На лестнице послышались тяжелые шаги, и в кухню вошел еще один постоялец, доктор Ласо. Бутч запомнил его фамилию, потому что Огастес сразу прозвал его доктором Лассо и сочинил хайку о том, что почтенный врач пожертвовал свои волосы на аркан. Доктор Ласо обладал густыми, кустистыми белыми бровями и лишь тремя длинными прядками волос, а Огастес уже управлялся со словами куда ловчее, чем Бутч.
– Джентльмены, кто из вас троих приходится мужем госпоже Туссейнт? – спросил доктор, что-то царапая в небольшом блокноте.
Ван и Сандэнс уставились на Бутча, ожидая его ответа. Бутч, весь залившись краской, отвечал:
– Я.
– Что ж, мистер Туссейнт… – Бутч не стал его поправлять, хотя Ван и хихикнул, подметив ошибку. – Мне жаль, но у вашей жены случился выкидыш. Срок был еще небольшой, двенадцать недель или около того. С неделю у нее будет кровотечение, как обычно во время месячных.
– Это еще что за напасть? – пробормотал Сандэнс.
Ван недоуменно взглянул на Бутча, но доктор, не обратив на них никакого внимания, уже пустился в профессиональные рассуждения, объяснил, каков его прогноз и какое лечение он назначил, словно не замечая, что перед ним сидят растерянные, ничего не понимающие мужчины.
– Я оставил ей лауданум, на случай если будут боли, но ей уже лучше. Выкидыш на раннем сроке мало отличается от обычных месячных. Тело знает, что делать. Порой женщина даже не успевает понять, что беременна. Думаю, она очень скоро поправится. Худшее позади. – Он рассеянно похлопал Бутча по руке, явно не переживая на его счет. – Мне жаль, приятель. Это всегда неприятно, и она, конечно, погрустит. Но она довольно молода. Уверен, у вас будут еще дети.
Сказав все это, доктор ушел обратно к себе, сунув в руку Бутчу счет за свои услуги. В кухне повисла тишина.
Дверь с заднего двора шумно хлопнула, и вошла Эмма с корзиной белья. Едва взглянув на их ошарашенные лица и на счет от врача, она тяжело вздохнула:
– Неужто этих врачей не учат уму-разуму? Уж лучше бы я акушерку вызвала. И ведь стоило мне всего на минутку отлучиться!
Огастес вскочил и рванулся к лестнице, зовя мать. Сандэнс выбросил руку и ухватил его за подол рубашки, проявив куда больше сообразительности, чем ожидал от него Бутч.
– Огастес, твоя мама спит. Прекрати вопить, – сказала Эмма. – Ей нужно хорошенько выспаться, и ты лучше не мешай. После ужина она с радостью послушает, как ты провел день.
Сандэнс усадил Огастеса обратно на стул, с которого тот вскочил:
– Садись, Огастес. Я готов к реваншу. Честно сказать, я думаю, что ты просто трусишка, шулер желторотый! И Ван тоже так считает.
– Я не шулер! – выкрикнул Огастес, попавшись в ловко расставленную ловушку. – Мне просто везет. Как папе!
Бутч дернулся от неожиданности, а Ван весело присвистнул:
– Докажи-ка нам, племяш, что ты и правда везунчик!
– Играем партию. Прямо сейчас, – мрачно объявил Сандэнс. – До ужина еще есть время.
– Но не слишком много, – возразила Эмма. – До ужина пятнадцать минут. Для тебя, Огастес, я приготовила кое-что особенное. Думаю, это вдохновит тебя на новые стихи. А с вами, мистер Солт, я хотела бы поговорить насчет платы. Вы не возражаете? Вы заплатили мне до конца недели. Хотите остаться еще на неделю?
С этими словами Эмма вышла из комнаты и на ходу подмигнула Бутчу. Он последовал за ней, оставив Огастеса в сомнительном обществе двух бандитов, уже перемешивавших колоду карт.
В прихожей Эмма повернулась к нему, взяла у него счет от врача, проглядела и объявила, что в нем все верно.
– Доктор Ласо не слишком обрадовался вызову, но я рада, что он сегодня был здесь. Он меня успокоил, к тому же, хотите верьте, хотите нет, манеры у него самые обходительные.
– Миссис Харви, Джейн в порядке? – спросил Бутч.
– Когда я этим утром зашла проведать вашу жену, она оттирала кровь с пола в ванной. Еще она собиралась замочить в холодной воде свою ночную рубашку и простыни. Правда, их вряд ли получится отстирать. Мне сразу показалось, что что-то не так. Я отправила к ней доктора, и он немедленно ее осмотрел. Это было еще утром. И все же, как только вы вернулись, он поспешил к вам со счетом! – И она покачала головой.
– Миссис Харви, – нетерпеливо перебил ее Бутч. Тревога брала верх над его обычным терпением.
– С ней все в порядке, мистер Солт. Она весь день отдыхала. Она не слишком-то обрадовалась, что я прислала врача, но я должна была убедиться, что она не истечет кровью у меня в доме.
– У нее был выкидыш? – Слова, вырывавшиеся у него изо рта, звучали как-то неправильно, словно он пробрался туда, куда ему нельзя было заходить.