Джейн покорно принялась за еду, старательно нахваливая все, что попадало ей в рот. Мужчины уже позавтракали, но не спешили выходить из-за стола.
Ван взял газету, которую Эмма положила на стол перед Джейн, и стал читать, водя пальцем по строчкам, словно маленький ребенок. Джейн почувствовала, как при виде этого ее охватила странная нежность, и, взглянув на Бутча, увидела на его лице такое же смешанное чувство.
– А вы, значит, знаменитость? – спросил Ван, не поднимая глаз от газеты. – Пели для королей и эрцгерцогов. Сколько стран вы объехали?
– Не знаю. Европа гораздо меньше Америки.
– Тут написано, что вы выступали даже в Москве, в Большом театре, и встречались с царем Николаем Вторым и его женой, царицей Александрой.
– Теперь у них уже есть дети, но, когда я с ними познакомилась, они только поженились. Очень красивая пара.
Мужчины ошеломленно уставились на нее. Эмма застыла, разинув рот, и на миг перестала даже возиться у плиты.
– Я выступала перед австрийским эрцгерцогом Фердинандом. Он очень любит оперу, – прибавила Джейн и отерла губы салфеткой, надеясь, что отвлекла Эмму и та не заставит ее доедать.
– Перед кем еще? – жадно спросила Эмма.
– Думаю… перед всеми лидерами государств западного мира. Правда, я не пела для нынешнего президента Америки. Я должна была петь для президента Мак-Кинли[28], но за день до моего выступления его убили.
– А в этот раз вы будете выступать перед президентами? Боюсь, Теодор Рузвельт вполне может опознать Бутча. – И Сандэнс зевнул, притворяясь, что ее рассказ не произвел на него никакого впечатления.
Ноубл лишь помотал головой и подмигнул ей.
– Никаких президентов. Но Эдвард Гарриман пригласил меня выступить в Солт-Лейк-Сити, в «Солтере». Думаю, правильно будет, если… мистер Кэссиди… постарается с ним не встречаться.
Добраться до Карнеги-холла можно было паромом, а потом поездом метро по эстакадной линии Третьей авеню. А еще можно было сесть в экипаж, переехать через мост и протолкаться по запруженным улочкам до самого мюзик-холла. Бутч не захотел, чтобы мадам Туссейнт пользовалась общественным транспортом, хотя поездка в экипаже и грозила занять больше времени.
– Не знаю, сколько все это продлится. Мне аккомпанирует Большой симфонический оркестр в полном составе, нам нужно будет несколько раз отрепетировать вечернее выступление. Кучер будет вынужден ждать много часов, – тревожилась Джейн. – И потом, я бы предпочла, чтобы Гарри и Ван остались с Огастесом. Я знаю, что у Эммы Огастес в безопасности, к тому же ему будет здесь веселее. Хотя мне и жаль, что он пропустит мой концерт.
Бутч был с ней согласен почти во всем, и потому они решили, что Ван останется у Эммы, а Сандэнс отвезет их к концертному залу и вернется назад. Вечером, после выступления, они наймут экипаж, чтобы добраться до дома. Но когда они подъехали к мюзик-холлу и Сандэнс, соскочив с козел, распахнул дверцы, выражение лица у него было очень странное.
– Афишу убирают, – сказал он.
Бутч вышел из экипажа и подал руку Джейн, помогая спуститься. Она не отрываясь смотрела на афишу над главным входом, которую как раз снимали со стены.
Полотнище, на котором значилось: «Джейн Туссейнт возвращается в Карнеги-холл», трепыхалось на ветру. Его отцепили и опустили на землю.
– Эй, вы, там! Что все это значит? – по-свойски крикнул Сандэнс рабочим и, сунув руки в карманы, двинулся к ним. – Она что, не будет выступать?
– Да чтоб я знал, мистер. Похоже, нет. Мистер Хьюго велел нам снять афишу. Но не сказал почему.
– Здесь никого нет, – проговорила Джейн. – Если бы здесь собрался оркестр в полном составе, работники сцены и люди мистера Хьюго, мы бы не протолкнулись. Но здесь пусто.
Бутч решил было поскорее усадить ее в экипаж и увезти обратно, в Нью-Джерси, но тогда без ответа остался бы животрепещущий вопрос – что, черт подери, происходит?
Сандэнс зашагал к парадному входу. Бутч подумал, что все двери заперты, но створка легко распахнулась, и Сандэнс сунул голову внутрь, а затем встал в проеме, придерживая дверь рукой.
– Мистер Хьюго? – заорал он. – Мистер Хьюго. Приехала мадам Туссейнт. Нам бы хотелось с вами побеседовать. На улице, если не возражаете.
Пауза.
– Нет. Выходите сюда, мистер Хьюго. Тут афишу снимают. Почему?
Если Хьюго и отвечал, то его ответов не было слышно. Сандэнс же стоял в дверях, чтобы снаружи можно было следить хотя бы за его репликами.
– Мадам Туссейнт не войдет сюда, мистер Хьюго. Она будет ждать вас снаружи. – И он отошел от входа.
Дверь мюзик-холла у него за спиной захлопнулась, а он зашагал к ним, яростно размахивая рукой, словно пытался остановить поезд.
– Кто-то его обработал, – буркнул он.
– Ты о чем? – спросил Бутч. – Его избили?
– Нет, не избили. Но он прямо сам не свой. Весь в поту. Волосы растрепаны. Воротничка нет. Говорит, что гастроли отложены на неопределенный срок.
Через минуту из здания вышел Бэйли Хьюго. Щурясь на ярком солнце, он взглянул на рабочих, сворачивавших афишу, на одинокий экипаж, стоявший перед входом в знаменитый концертный зал. Выглядел он так, как сказал Сандэнс, хотя им и показалось, что он постарался привести себя в порядок. Он пригладил волосы, но курчавые пряди, не усмиренные бриллиантином, лишь притихли под его нервными пальцами и, едва он опустил руки, вновь упруго упали ему на лоб.
– Мадам Туссейнт. Мистер Солт. Здравствуйте, – поприветствовал он их. – Давайте войдем? У меня готов чай. Мы сможем поговорить без свидетелей.
– В чем дело, мистер Хьюго? – тихим, спокойным тоном спросила Джейн. – Я не хочу чаю. Но хочу услышать объяснение.
– Мне было приказано все отменить.
– Но ведь гастроли по большей части были оплачены. По крайней мере первые десять концертов. За другие выступления внесен значительный залог. Мы лишимся этих денег, мистер Хьюго.
– Да… Но мадам… Я над этим как раз работаю. Я попрошу вернуть все, что подлежит возврату.
– Но что произошло? – потрясенно спросила Джейн.
– Консерватория отозвала… свое разрешение.
– Какое такое разрешение?
– Мне просто сказали, что я не могу ничего больше делать. Сейчас я могу лишь постараться покрыть собственные расходы и сохранить свою репутацию импресарио.
Он был расстроен, напуган и все время озирался, словно боялся, что кто-то подкрадется к нему сзади и ударит по голове дубинкой.
– Но почему же мы должны отменять гастроли? – не успокаивалась Джейн.
– Мадам Туссейнт, изначально договор о гастролях подписали Консерватория Туссейнт и компания «Хьюго Продакшнз». Со стороны Консерватории его подписал ваш покойный муж, а не вы.
– Тогда давайте составим новый договор, – предложил Бутч. – Между мадам Туссейнт и «Хьюго Продакшнз».
– Но… сэр, новый договор потребует новых средств. Консерватория Туссейнт требует вернуть все суммы, которые мы использовали, когда вносили залоги и делали пожертвования. Утром я написал миссис Гарриман и миссис Карнеги и сообщил, что гастроли приостановлены.
– Я оплачу новый договор, – предложил Бутч.
Джейн ахнула.
– Вы? – потрясенно переспросил Хьюго.
– Да.
– Но… сэр… это огромные деньги.
– Сколько?
– Я… не знаю, – выдавил он. – Я не сумею спасти эти гастроли. Чтобы избежать трудностей с графом, мне придется начать все с начала и подписать новые контракты. Придется назначить другие даты, но в большинстве концертных залов расписание составляется за несколько месяцев, а порой даже за год. Это настоящая катастрофа. Но граф настроен крайне решительно. Если я стану помогать вам с организацией этих гастролей, он меня разорит. Мадам Туссейнт, вы – собственность Консерватории, которая запретила вам гастролировать. – Он понизил голос до едва слышного шепота: – Граф говорит, вас хотят допросить в связи со смертью Оливера, мадам. Он уверен, что вас экстрадируют во Францию.
– Понятно, – мягко отвечала Джейн.
Ярость, горячая, вязкая, колыхнулась в груди Бутча, и он обернулся к своему старому другу, к человеку, которого в равной мере любил и ненавидел, и, встретившись с ним взглядом, без слов поведал о том, что жаждет крови и мести. Сандэнс все понял, и в глазах у него тоже загорелась жажда смерти. Но ни один из них и звука не издал.
Джейн сделала несколько шагов и остановилась, изящно сложив руки за спиной. Со стороны могло бы показаться, что она попросту наслаждается прогулкой, греется в лучах солнца, никуда не спеша. Лиловое перо у нее на шляпе касалось ее щеки, оттеняя лицо. Все они, трое порабощенных ею мужчин, смотрели на нее, терпеливо ожидая ее решения. Когда она вновь повернулась к ним, то была совершенно спокойна. Один только Бутч заметил розовое пятно на ее тонкой шее.
– Мне бесконечно жаль, мистер Хьюго, что вы оказались в столь неприятной ситуации. Мне действительно жаль. Вы проделали большую работу и понесли крупные траты. Я очень ждала гастролей, которые вы для меня устроили, но теперь вижу, что вы поставлены в невыносимое положение. Вам следует сделать все возможное, чтобы снизить свой ущерб и сохранить репутацию.
Лицо мистера Хьюго мгновенно смягчилось. Он с облегчением вздохнул, видя, что Джейн вовсе не собирается его бранить.
– О мадам. Вы так добры. И милосердны. В мире нет таланта и красоты, равных вашим. Я уверен, что это лишь незначительное препятствие на вашем пути и вы очень скоро вернетесь на сцену.
Она бесстрастно кивнула, принимая его благодарности и комплименты. А потом взобралась в экипаж и с самым беззаботным видом подозвала Бутча:
– Давайте поедем, мистер Солт. Судя по всему, у нас сегодня и правда нет никаких дел.
Бутч еще помедлил, глядя на фасад здания, где шесть лет назад впервые прогремело ее имя, где она вошла в его жизнь. Теперь был уже не февраль. Погода стояла теплая, и он ни от чего не бежал. Но он по-прежнему не знал, что ему делать. Эта чертова деталь так и не изменилась.