– Да, он из Туссейнтов. – Мама словно заледенела.
– Разве вы не знаете новость?
– Какую новость, Мэри? – спросила мама. Она по-прежнему смотрела на дверь между вагонами, словно отчаянно хотела улизнуть.
– О, дорогая, вам следует сесть. Я думала… Бегите, мальчики. Вы уже достаточно съели. Вы все. Идите и поиграйте. Я к вам потом загляну.
Огастес поспешил следом за братьями Гарриман, но на бегу оглянулся на маму и состроил извиняющуюся гримаску. Миссис Гарриман уговорила Джейн присесть, и теперь она сидела на краешке стула с напряженно-прямой спиной, словно показывая всем своим видом, что у нее нет времени на досужую болтовню.
– Прости, мама, – тихо проговорил он и, тут же забыв обо всем, кинулся к себе в купе за колодой карт.
Когда он ввалился в их отдельный вагон, там уже сидели Ноубл, Ван и Сандэнс.
– Сандэнс, мне нужна колода карт. Я хочу научить друзей играть в покер.
– Друзей? – переспросил Ноубл. Его голос прозвучал резче, чем обычно.
– Да. Аверелла и Роланда. Я только что завтракал с ними. Мы будем в салон-вагоне.
– Гас… – настороженно начал Ноубл.
– Прошу, Ноубл. Прошу. Я хочу поиграть. Они хорошие. Мама сейчас разговаривает с их мамой. Она знает, где я буду.
Ноубл потер щеку. Сандэнс протянул Гасу колоду карт.
– Иди веселись, парень, – буркнул он. – Деньги у тебя есть?
– Мы не станем играть на деньги. Только на очки.
– Это вы зря… Они богатые?
– Да. Их отец очень богат.
– Чьи это дети? – спросил Ноубл. Его голос звучал очень странно.
– Это Роланд и Аверелл Гарриманы, – выпалил Гас. – Но мистера Гарримана с ними нет. Так что вам нечего опасаться.
Ван, Сандэнс и Ноубл охнули, как будто он одним махом насадил их всех на шпагу и пригвоздил к стене.
Огастес развернулся и бросился прочь из вагона, не дожидаясь дальнейших вопросов или разрешения вернуться к друзьям. Ноубл за ним не пошел.
Джейн вошла почти сразу после того, как Огастес выбежал из вагона, но двигалась она медленно, кожа у нее казалась пепельно-серой, а пуговицы на вороте платья были застегнуты неправильно. В правой руке она сжимала газету.
– Джейн?
– Огастес… играет в карты с мальчиками Гарриманов, – сказала она. Она старательно не встречалась глазами с Бутчем. – В Солт-Лейк-Сити собираются построить новое депо для «Объединенной Тихоокеанской железной дороги». Первый камень заложат во время ежегодного июльского празднования.
– Двадцать четвертого июля. В этот день в тысяча восемьсот сорок седьмом году мормоны вошли в долину и решили: «Вот то самое место». – Ван поднял руку и понизил голос, изображая поворотный момент в истории Юты.
Улыбался он так широко, словно стоял на сцене, а зрители устраивали ему стоячую овацию.
– Гарриман едет этим поездом? – спросил Бутч.
Нервы у него были напряжены до предела. Ему хотелось подхватить Джейн, унести в спальню и целовать до потери сознания, хотелось поправить ей платье или вовсе стянуть его, но что-то было не так, совсем не так. Произошло что-то ужасное, и вокруг нее выросла стена, такая крепкая, что он не мог даже приблизиться.
– Не знаю.
– Вы не знаете? – переспросил он, не веря своим ушам, и от этого его слова прозвучали слишком строго.
– Я видела только Мэри и мальчиков. Но это уже не важно. Что сделано, то сделано. Гарриманы всегда были очень… добры к нам.
– Джейн? – произнес он. В чем дело? Он причинил ей боль? Прошлой ночью он забылся, поспешил, не подумал о ней? Он вдруг понял, что совершенно ни в чем уже не уверен.
– Прошу простить меня. Я так быстро собралась… я переживала за Огастеса. Кажется, я даже не причесалась. – Она провела рукой по лифу, расправляя платье, непослушными пальцами коснулась пуговицы, которую пропустила. А потом вошла в маленькую спальню, где Бутч провел лучшую ночь в своей жизни, закрыла за собой дверь и щелкнула засовом.
После этого мужчины надолго погрузились в молчание, и даже Ван не нашелся, что сказать. Когда официант принес завтрак, они в полной тишине взялись за него, потому что больше им нечем было себя занять. Бутч постучал в дверь спальни и позвал Джейн позавтракать, но она не откликнулась.
– Может, она не в духе, – предположил Ван. – С Этель такое частенько случалось… Скажи, Сандэнс? Нужно дать ей время.
– Прекрати уже говорить о ней так, будто она для меня что-то значит, – пробурчал Сандэнс.
Но морщинка, пролегшая у него между бровей, обозначилась еще сильнее. Он не сводил глаз с двери спальни.
К обеду Джейн тоже не вышла, зато вернулся Огастес, разрумянившийся, довольный, и принялся рассказывать, о чем говорили братья Гарриман и во что он с ними играл.
– Роланд мой ровесник. Вот было бы замечательно, если бы я ходил с ним вместе в школу! Он добр ко мне. Я уверен, что у него очень много друзей, и он мог бы меня с ними познакомить. Тогда мне было бы легче привыкнуть к школе. Я поговорю с мамой. Если мы вернемся в Нью-Йорк, то Гарриманы, наверное, смогут замолвить за меня словечко.
– Это было бы замечательно, Гас, – сказал Бутч, радуясь, что мальчик так доволен.
– Мама вернулась? – обеспокоенно спросил Огастес.
– Что значит «вернулась»?
– Утром она была расстроена. Я просто хотел узнать… Она… еще сердится на меня? Нужно было дождаться, пока все проснутся, но я страшно проголодался и не хотел никого тревожить. – Он покраснел, одернул полы своей курточки. – Кажется, она испугалась за меня, но я просто убежал с братьями Гарриман. Думаете, она на меня сердится?
Бутч кивнул в направлении запертой двери в спальню:
– Может, тебе самому у нее спросить? Она все утро молчит.
Огастес снова помедлил:
– Может, с графом что-то случилось?
Бутч нахмурился:
– О чем это ты?
– Просто об этом говорила миссис Гарриман. Но она велела нам выйти из-за стола.
Бутч потрясенно взглянул на мальчика, а потом повернулся к Вану и Гарри.
– Я ничего такого не знаю, Гас, – сказал он.
– Я спрошу у мамы, – прошептал Огастес и постучался.
Джейн тут же открыла Огастесу, впустила его и сразу заперла за ним дверь, даже не выглянув в гостиную.
Какое-то время Бутч просто глядел на запертую дверь спальни. Сердце у него налилось тяжестью, руки словно оледенели.
– Что вам двоим об этом известно? – спросил он у мужчин, молча сидевших с ним рядом.
Ему ответил Сандэнс:
– Я не заглядывал в газеты. Решил, что лучше ничего не знать, по крайней мере пока не доберемся до Солт-Лейк-Сити. Но ты не тревожься. Я Уэртога и пальцем не тронул. Мне было лень, да и время неподходящее.
– Позови официанта, Ван. У них должны быть газеты из всех городов, которые мы проезжали. Если новости серьезные, о них напишут по всей стране.
Ван помялся, раскрыл было рот, но все же решил промолчать. Он вышел и уже через несколько минут вернулся с кипой газет.
Они мгновенно отыскали то, что их интересовало.
Сандэнс сунул газету под нос Вану:
– Читай давай. А потом скажешь, что ты об этом думаешь.
– Я не так уж здорово читаю, Гарри. Давай сам.
Гарри встряхнул газету и прочитал: «В четверг, 18 июля, в недавно открывшейся гостинице “Плаза” на Пятой авеню произошло убийство. Граф Уэртогский был найден мертвым в своем номере. Его застрелили».
Ван взял у него газету и, шевеля губами, прочел остальное. А потом опустил газетный лист, взглянул на Бутча, на Сандэнса и пожал плечами:
– Туда ему и дорожка. Значит, нам больше не о чем тревожиться.
Бутч молча смотрел на брата, и в груди у него растекалось давно знакомое ему чувство беспомощности.
Ван ухмыльнулся, то ли смущенно, то ли самодовольно, но в нем уже вскипела потребность обо всем рассказать, во всем признаться. А может, ему просто хотелось похвалиться, какой он расторопный.
– Я знал, что это нужно сделать. Как ты и сказал, Сандэнс. И сделал. Все спланировал. Прямо как вот этот наш босс. Обставил все, будто это была кража, но что-то пошло не так. Вышел оттуда с тысячей фунтов в кармане. Но будет даже больше, если продать запонки. Они не из дешевых.
Бутч медленно поднялся на ноги. Он не мог больше сидеть. Он чувствовал, как его затопило волной ужаса.
– Ох, Ван, – прошептал он. – Ох, брат. Это я не сумею исправить.
Сандэнс сидел с каменным лицом, зато Ван явно занервничал. Не дождавшись, пока Бутч снова сядет, он заговорил, но голос его звучал так тихо, что Бутчу пришлось задержать дыхание, чтобы все расслышать:
– Тебе не надо ничего исправлять. Это было просто. Я узнал, что он остановился в «Плазе». Там ведь и Джейн собиралась остановиться? А потом просто выждал. Если тебе нужно кого-то убить, это несложно. И я ведь знал, что мы… Что ты… Правда хотел его прикончить.
– Ты… убил… графа Уэртогского, – сам себе не веря, сказал Бутч.
– Да, брат. Я.
Бутч молчал, и Ван поспешил заполнить паузу:
– Я просто пошел за ним наверх. И постучал к нему в дверь.
Бутч живо представил себе эту картину, и в животе у него похолодело от ужаса. Он не хотел слушать дальше, но Вану не терпелось все рассказать.
– Знаешь, что самое смешное? Он назвал меня мистером Солтом. Он решил, что я – это ты, брат. Решил, что она тебя подослала. Джейн. Он впустил меня, и тут уж я не стал медлить. Не стал нервничать и собираться с духом. Я просто достал ствол и прикончил его. Пиф-паф. Он не мучился. Он даже не понял, что это было. Я не был с ним жесток. Я знаю, ты не любишь, когда я веду себя жестоко. Потом я немного разбросал вещи. Взял все, что влезло в его чемодан, и ушел. Решил проблему. – Он постучал пальцем по газете, лежавшей на самом верху стопки. – У них нет улик. В газете сказано только, что его убили. Они не знают, кто это сделал. Он просто мертв. И теперь Джейн и Огастес могут свободно вздохнуть. И ты тоже. Я оказал тебе услугу. Я всегда тебе помогаю, а вот ты мне не всегда платишь тем же.
Его объявление было встречено вовсе не так, как он ожидал, и теперь он уже заикался, бормотал, снова играя свою прежнюю роль, зализывая открывшиеся старые раны: