Теперь Ноубл выглядел совершенно опустошенным. Он коротко кивнул, соглашаясь на условия, которые поставил Огастес.
И тогда Гас, не оборачиваясь, пошел следом за матерью. Он взял ее за руку, не как ребенок, но как мужчина, и подсадил в дожидавшийся их экипаж.
28
Я гнев пустой и
Благородный знал. Любовь
Дала мне волю.
Бутч подписал все, что ему велели, включая признание в убийстве лорда Эшли Туссейнта, тщательно отредактированное Орландо Пауэрсом.
На заседании суда присутствовали только Пауэрс, шериф Фрэнк Эмбри, представитель Пинкертона из денверского отделения агентства по фамилии Блевинс и новый губернатор штата, некто Катлер. Все они покинули здание суда, испытывая легкое разочарование.
Бутч не возражал. И ничего не объяснял. Говорил в основном Пауэрс, а Бутч в конце заседания так охотно согласился со всеми требованиями и обвинениями, что спорить было больше не о чем.
Пауэрс не хотел, чтобы Бутча повесили, и пытался договориться, чтобы смертный приговор заменили пожизненным заключением, но обсуждение затянулось, и тогда вмешался Бутч.
– Пусть меня повесят. Меня это куда больше устроит, – сказал он, и Орландо Пауэрс обреченно развел руками.
Единственное, на чем настаивал Бутч, – чтобы Джейн Туссейнт была избавлена от досужих разговоров и причастности к его делу.
– Она никак не связана с моими прежними или нынешними проступками, – заявил он. – Она наняла меня за неимением лучшего варианта, а я согласился, потому что мне хотелось домой. Но, на беду, прошлое настигло меня. Уэртог узнал, кто я такой, я попытался заставить его замолчать, и все вышло боком. Миссис Туссейнт была случайной, ни в чем не повинной свидетельницей. Мне бы хотелось, чтобы так все и осталось.
К счастью, никому из собравшихся не хотелось, чтобы Джейн была замешана в этой истории. Британским властям отправили аффидевит по делу об убийстве лорда Эшли Чарльза Туссейнта, но о погибшем мало кто тревожился. Его мать умерла. У него не осталось ни жены, ни детей, ни верных друзей. При жизни он обладал большой властью, которую обычно дают богатство и титул, но его смерть никого не огорчила. И кстати, после того, как его не стало, никому больше не приходило в голову требовать, чтобы Джейн вернулась во Францию для расследования смерти Оливера Туссейнта.
Бутча отправили в тюрьму штата, крепость на восточном берегу озера, откуда открывался вид на долину Солт-Лейк. После суда Орландо Пауэрс целый месяц ходатайствовал за закрытыми дверями о смягчении приговора. Представители агентства Пинкертона выступали за повешение, губернатор Катлер никак не мог определиться с выбором, Гарриман вообще отказался от комментариев по этому делу, а шерифа Эмбри в ноябре ожидали перевыборы, и он решил для начала выяснить, какая развязка в деле Бутча Кэссиди – казнь или пожизненное заключение – больше понравится его избирателям.
Охранник опустился на пол рядом с ним, оборвав его сон. В этом сне Джейн, верхом на Бетти, обогнала дюжину пони, которых навахо привезли на скачки в ущелье Макэлмо, но, когда попыталась забрать выигрыш, Том Маккарти ее застрелил.
– Вы меня не знаете, мистер Кэссиди, – сказал охранник.
На крючке у двери висел фонарь, который он принес с собой.
– А разве должен? – спросил Бутч, протирая глаза и стараясь проснуться.
– Не-а. Когда мы с вами виделись, я был ребенком. Прошло лет пятнадцать, не меньше.
Бутч нахмурился.
– Вы заплатили за дом моей матери и за землю, на которой он стоял. В городишке под названием Кортес. Я там уже давненько не бывал. Женился на девушке из мормонов. Ей здесь нравится.
– Ты родом из Кортеса. И пошел в полицейские?
– Так же как мой отец. Да.
– Твой отец? Мы с ним знакомы?
– Моим отцом был Конни Кларк. Он работал шерифом в Кортесе. Меня зовут так же, как его.
– Конни Кларк, – прошептал Бутч. – Провалиться мне на этом месте.
Охранник начал снимать с него наручники.
– Ты не можешь меня отпустить, – растерянно возразил Бутч.
– Я вас и не отпускаю. Вы сбежите.
– Ты благородно поступаешь. И я это ценю. Но я заключил сделку и должен сдержать обещание.
– Я о вас много всего слыхал. Вы никогда никого не убивали, и вот я думаю, отчего же вы прикончили того англичашку. Небось там было намешано куда больше, чем нам известно. А еще я слыхал, что, когда вас привезли в тюрьму в Ларами в девяносто четвертом, помощнику шерифа даже наручники не пришлось доставать. Вы ему сказали тогда, что не сбежите, и не сбежали.
– И теперь не сбегу.
– Вы тревожитесь за свою дамочку. За певицу. О ней писали в газетах. Вы ведь понимаете, в офисе у шерифа секретов нет.
Бутч ничего не ответил.
– Вас повесят. Нам только что сообщили. Каково ей после этого будет?
Бутч уронил голову.
– Штука вот в чем… Вы признались. Дело закрыто. Нет, конечно, они будут вас искать. И полиция, и пинкертоны. За вами все равно будут охотиться. Вам придется улизнуть, так же как раньше. Но ведь про вас правду рассказывают? Вы все эти годы провели в Южной Америке? Вы и этот ваш Сандэнс-Кид?
Бутч кивнул, хотя и не понимал до конца, что происходит. Он как мог сдерживался, думал только о своей цели, но за последний месяц эта сдержанность здорово его подкосила. И теперь его разум прятался так глубоко внутри, что он толком не понимал, в чем же дело и о чем ему толкует Конни Кларк, точнее Конни Кларк – младший.
– С ней вам не быть. Уж простите. Но если вы будете держаться от нее на расстоянии, с ней все обойдется. И с ее мальчонкой тоже. С моей матерью и со мной тоже все обошлось, когда мы потеряли отца. И все благодаря вам.
Конни Кларк отшвырнул в сторону наручники и придвинул к койке Бутча мешок со всеми его вещами – одеждой, шляпой, деньгами, часами, обручальным кольцом.
– Одевайтесь. И шагайте отсюда. Когда выйдете из камеры, поверните налево, а потом все время сворачивайте влево, пока не доберетесь до выхода. И просто идите дальше. Вас никто не задержит.
С этими словами он вышел из камеры, даже не обернувшись на Бутча. И не запер дверь.
В Сан-Франциско больше не было дома, где Гарри в последний раз виделся с Этель, в комнатке под самой крышей. Целая улица красивых домиков с яркими, разноцветными стенами превратилась в гору обломков. Сандэнс и Ван целый день копались в мусоре, отыскивая хоть что-нибудь, принадлежавшее Этель. Но после землетрясения миновало уже больше года, и местные жители давно растащили все мало-мальски ценное.
Какой-то мужчина остановился поглядеть, что они делают, а потом спросил, кого они ищут.
– Женщину по имени Этель Плейс, – сказал Ван. – Она жила здесь, в этом пансионе, на самом верху.
– Я помню Этель. Красивая была девушка. И голос хороший. Она учила детей музыке.
– Вы знаете, что с ней стало? – затараторил Ван. – Ну, то есть после землетрясения. Вряд ли же она здесь, в городе, осталась.
Мужчина качнулся взад-вперед, сунул руки в карманы и спросил:
– А вы, значит, мистер Плейс? Она всем говорила, что вы вернетесь.
Ван помотал головой и указал на Гарри:
– Этель его ждала, не меня.
– Простите, мистер Плейс, – произнес мужчина. – Этель больше нет. Почти все, кто здесь жил, погибли.
– Что значит больше нет? Она умерла? – крикнул Ван, но Гарри только кивнул. Он давно знал это.
Странное дело – теперь, услышав подтверждение своих догадок, он ощутил себя тысячелетним старцем. Ему показалось, что он вот-вот рассыплется. С трудом разлепив покрытые пылью губы, он поблагодарил незнакомца и побрел прочь от гор обломков, оставив позади все надежды.
– Что теперь будем делать, Гарри? – спросил Ван, шагавший прямо за ним. На дорогу до Сан-Франциско они потратили месяц. Спешить им было некуда. Когда Бутч сдался, Сандэнса искать перестали. Они проехали через несколько прежних своих укрытий и даже заглянули в Сёрклвиль, к Максу Паркеру. Тот безмерно обрадовался возвращению Вана, но здорово тосковал из-за Бутча.
– Как думаете, позволят мне его повидать? – спросил тогда Макс. – Я хочу его увидеть.
Но потом пришла новость о том, что Бутч сбежал, и Сандэнс с Ваном двинулись дальше.
– Я хочу отправить Гасу открытку, – говорил теперь Ван. – С мостом. Пошлю ее Эмме. Но подписывать не стану.
Сандэнс не ответил, и тогда Ван предложил:
– Можем узнать, где ее похоронили. Принесем цветы на могилу.
– Нет.
– Нет?
– Нет, Ван. Мне не нужно глядеть на ее могилу. Я хочу убраться из этого города. Никогда больше не хочу сюда возвращаться. Я сяду на первый же корабль в порту. И ни за что не вернусь. Хочешь, поезжай со мной, не хочешь, оставайся. Мне дела нет.
– Но… может, Бутч станет нас здесь искать. Он ведь теперь на свободе.
– Бутч нас искать не станет. Он всю жизнь пытался сбежать от тебя. Да к тому же теперь его всюду ищут пинкертоны и полицейские.
– Он снова двинется на юг. Мне так кажется.
Сандэнс вздохнул:
– Ему больше некуда деваться.
– Значит, я поеду с тобой. Я и раньше его всегда находил, и теперь тоже найду.
Джейн не могла заставить себя уехать из Солт-Лейк-Сити. Вместо этого она согласилась выступать на открытой сцене «Солтера» раз в неделю на протяжении всего летнего сезона, со Дня поминовения до Дня труда[35], и обещала дать концерт в канун Нового года.
– Я больше не хочу гастролировать, – призналась она Орландо Пауэрсу. – Я хочу покоя. Хочу спокойно воспитывать сына.
Когда Гарриманы уехали обратно в Нью-Йорк, мистер Пауэрс помог ей подыскать дом по соседству с его собственным домом. В саду росли розовые кусты и тополя, а на заднем дворе было так просторно, что хватило бы места и для собаки. Так что они с Огастесом завели собаку.