Кошмаром и Синаем отправит рыть траншею. И снова старшим будет не он.
— Водки возьми, — сказал Горбун.
— Литр, — кивнул Соус. — На всех. Чисто на новоселье. А минералки возьми много. Печень будем промывать.
— Пока она еще не отпала, — засмеялся Синай.
— Лишь бы другое кое-что не упало, — хмыкнул Горбун.
И насмешливо глянул на Аллу. Как будто с этим кое-чем он мог подъехать к ней в любое время дня и ночи. И Соус не стал испепелять его взглядом. Все знали, чем занималась в прошлом Алла, поэтому никто, даже при всем своем желании, не мог относиться к ней всерьез. И как бы она себя ни вела, в ней всегда будут видеть проститутку.
Да и он сам знал ей цену. И мысль о ее прошлом действовала на нервы. Но иногда и возбуждала. Ведь если он захочет Аллу, она просто не сможет ему отказать. Ведь она же проститутка.
А он ее захотел. И прямо сейчас.
— Горбун! — Он взглядом показал на сковородку и посмотрел на Синая. — Вы вдвоем! Будете жарить лепешки!
Он повел Аллу к выходу. Она все поняла, кокетливо глянула на него и перешла на вихляющую походку. Горбун не удержался, глянул на ее задницу, а Соус это заметил.
В дверях он остановился, глянул на Горбуна и с усмешкой сказал:
— Будете жарить, смотри, чтобы не упало.
Он повел Аллу на второй этаж, в спальне толкнул на кровать.
Может, она и проститутка, но у других и такого нет. Скоро зима, и ему будет здорово с ней в этой берлоге. А Фикус пусть сам сосет свою лапу.
Кости срослись, мозги встали на место, но полное выздоровление Захару пока что только снится. Рефлексы, реакции восстановились, двигательные функции в порядке, но нет-нет да и разболится голова. А головокружение — это как с добрым утром. Из больницы его не выписывают, но эта светлая перспектива уже маячит на горизонте. И это при том, что шансов Захару не давали. Врачи всерьез прочили ему инвалидную коляску. А еще он мог остаться дурачком на всю жизнь… Не знали они, что на нем заживает как на собаке.
— В санаторий вам с Жанной надо, — сказал Жак. — Я в Кисловодске знаю один…
— А на Колыме? — усмехнулся Захар.
Скоро суд, скоро приговор. Он, конечно же, рассчитывал на лучшее, но думал и о плохом.
— Расслабься! Все уже решено! — Жак провел подушечкой пальцев по своему верхнему клыку.
— Не говори «гоп».
— Это перед тем, как прыгнуть, а там никаких барьеров. Спокойно придешь, спокойно уйдешь.
Жак опустился в кресло, забросил ногу за ногу, закинул руки за затылок.
— Можешь даже с Зойкой уйти, — сказал он.
— Тебе-то что?
— Да не хочу я, чтобы Зойка одна оставалась, — усмехнулся Жак. — Ты же знаешь, как я к ней отношусь… Честно скажу, слюнки текут.
— Захлебываться дома будешь.
— Когда Зойка с тобой, ее как будто нет. А когда без тебя…
Было время, когда Захар боролся с Жаком за Зойку. Жак лежал в больнице, в этой же палате — в коме, с пулевым ранением в голову, а Зойка дневала с ним и ночевала. Но когда он вернулся к жизни, она оставила его… И за Захаром она тоже ухаживала. Когда он лежал в больнице с простреленными ногами. Сначала спасла от смерти, а потом выходила… Она хорошая, и Захар хотел быть с ней. Но выбор уже сделан.
— Прекращай.
— А у меня семья, дети…
— Я сказал.
— Нельзя нам без Зойки, — серьезным, вразумляющим тоном сказал Жак.
— Почему это?
— Потому… Я ее уважаю, Рапс ей в рот смотрит… А тут какая-то Жанна…
— Какая-то?
— Да нет, баба она хорошая… Ты же знаешь, я всегда к ней хорошо относился… Но чужая она… И система у нее своя…
— Система, — кивнул Захар.
Он мог бы объединить под собой две системы — свою и ставровскую, но, возможно, кому-то это не нравится. Возможно, тому же Рапсу. Который не хочет быть бледной тенью Захара. Сейчас он тень со статусом реального тела, который так не хочется терять. Может, потому он и пытается вывести Захара из игры. А может, это делает Жак, который только делает вид, что желает им с Зойкой счастья…
Не хотел Захар подозревать своих друзей, более того, он бежал от этой мысли как от огня. Но кто-то же пытался его убить. Причем началось это во дворе собственного дома… Был у Захара человек, которому он мог доверять целиком и полностью. Мирончик сейчас в деле, он просвечивает, прощупывает всех, кого хоть мало-мальски подозревал Захар, но не нашел даже признаков измены. И до Зойки докопаться не смог, а ведь пытался выяснить, с кем она могла изменять Захару. Были мужчины, которые крутились возле нее, среди них те же Жак и Рапс, но фактов Мирончик не нашел. Чисто все. И под этой внешней чистотой у кого-то лежит темная история. Рано или поздно, она всплывет наружу.
Караван тоже пытается выйти на людей в масках, которые могли отправить его на тот свет, но и у него глухо. Одно он понял точно, что кто-то очень четко зачистил все концы и зацепиться просто не за что.
— Ты, конечно, можешь поступать как знаешь, но Зойка — это стабильность, — сказал Жак. — Без нее все может пойти наперекосяк.
— Почему?
— Она, конечно, молодец, сидит ровно, не высовывается, под себя гребет. Бизнесом занимается… Но если начнет мутить воду…
— Ты встанешь под нее?
— Нет… Но, если она вдруг начнет меня совращать… — Жак прямо посмотрел Захару в глаза. — А вдруг сорвет крышу?
— Хорошо, что честно сказал.
— Вам нужно быть вместе. Тогда ни с кем ничего не случится.
— Я понял.
— Это самый идеальный вариант, — поднимаясь со своего места, сказал Жак.
Он ушел, а Захару стало дурно. Голова разболелась, в глазах поплыло. Возникло ощущение, будто он лежит на болотной ряске, под ним качается трясина, вокруг булькает и квакает. Одно неверное движение, и болото его засосет.
А болото — это его окружение. Он подозревал и Жака, и Рапса, искал крамолу в их поведении. Вроде бы не было опасных движений с их стороны, но вдруг Мирончик заблуждается на их счет. А может, его просто тупо купили… Болото вокруг, а он ничего не может сделать, потому что нет свободы движений. А смута уже булькает, вот-вот начнет засасывать…
Дождь за окном, «дворники» с глухим звуком смахивают воду с лобового стекла. Закончилось бабье лето. А баба осталась. Алла приехала к родителям. Мать у нее заболела, она лекарств ей привезла. Ничего особенного. Через полчаса вернется, сядет в машину, и Соус увезет ее в свою берлогу.
Соус достал сигарету, закурил, выпустил из легких плотный клуб дыма. И когда перед глазами рассеялось, увидел Аллу. Ее выводил из подъезда какой-то сморчок с маленьким лицом и крупным носом. Внешне он чем-то напоминал крысу, а вел себя как шакал. Он держал Аллу под локоток, тащил за собой. Она сопротивлялась, но он пер как буксир.
Соус выскочил из машины, перегородил ему путь. Крысеныш остановился, зло и настороженно глядя на нее.
— Я же говорила! — взвизгнула Алла, вырывая руку.
— Ты кто такой? — спросил сморчок.
Соус ответил ему с ноги. Ударил хлестко, от всей души — пяткой в челюсть. Крысеныш перелетел через скамейку и рухнул в кусты. Но тут же поднялся, в руке у него появился нож.
— Попишу, сука!
Соус вынул ствол, быстро передернул затвор. Ногой он ударил быстро, без разговоров, значит, и выстрелить он мог также без прелюдий.
— Эй, мужик, ты чего? — От страха крысеныш выронил нож.
— Ты Скунс? — спросил Соус.
— Э-э… Ну да…
— Еще раз хотя бы подумаешь об Алле!..
— Ну, мы просто вместе работали…
— И работу тебе отстрелю… Ты меня понял?
— Все, все, забирай!..
Соус недовольно глянул на Аллу.
— Ну, чего стоишь, в машину давай!
Она кивнула, застучала каблучками.
— А у тебя что с ней, серьезно? — спросил Скунс.
— С кем серьезно?
— Ну, с Аллочкой…
— Я же сказал, забудь о ней… А ты не понял!
Соус шевельнул пальцем на спусковом крючке. И Скунс поверил, что сейчас грянет выстрел. От ужаса он закрыл глаза.
А когда открыл их, Соус уже был в машине. Со двора он выезжал неторопливо. Чтобы Скунц не подумал, будто от него убегают.
Алла ощупала руку.
— Вот урод! Синячище будет!
— Откуда он взялся?
— Да не знаю. Выхожу из дома, а он в подъезде… Я ему говорю, что проблемы будут, не поверил… А ты ему ногой!.. Я такое только в кино видела!
— В каком кино?
— Ну, в боевиках… А ты о чем подумал?
Соус выразительно промолчал.
— Я в таком кино не снималась.
— Ты в нем жила.
— Будешь меня в этом упрекать? — вздохнула Алла.
— Что было, то было.
— Ну да, конечно! Все вы так говорите!.. А сами держите меня за проститутку!..
— Кто говорит? Кто все? — жестко спросил Соус.
— Ну, говорят… Твои друзья… — Алла нервно глянула на него.
— Кто конкретно?
— Ну, Фикус говорил…
— Когда говорил?
— Ну, говорил…
— Когда клинья к тебе подбивал?
— Да нет.
— Он тебя хочет? Он к тебе подмазывается?
— Не-ет! — Алла отчаянно мотнула головой.
— Трахнешься с ним — убью!
— Не буду, не буду!
— Больше не буду?
— Да не было у нас ничего!
— Смотри у меня!
— А ты что, меня ревнуешь?
Соус промолчал. Глупо говорить о том, о чем известно всем, в том числе и ей.
— Ты такой хороший.
Алла прильнула к нему, поцеловала в щеку, а затем вдруг залезла с головой под руль.
— Только ты глаза не закрывай, — хихикнула она.
Глаза Соус не закрыл, но на нее посмотрел — вопросительно и с подозрением. Уж не грехи ли она свои перед ним собиралась сейчас замаливать?
Тихо в палате. Лампы не горят, но за окном на ветру качается фонарь, расплескивая свет по потолку. Время позднее, но спать неохота. Тревожно на душе, беспокойно. Под рукой Жанна, ее голова покоится у Захара на груди, с ней мило и уютно, а все равно нервы натянуты как струны.
— Я лично встречалась с судьей, — тихо сказала она. — Он сказал, что тебе светит условный срок.