— А когда будет?
Женщина пожала плечами, обреченно вздохнула и закрыла дверь. Она уже привыкла к постоянным исчезновениям дочери. Как знала, чем она занимается.
Соус понимал, к какой подруге могла уйти Алла. И телефон у него был, по которому он мог связаться с ее организацией. Позвонить, заказать проститутку Аллочку… Да, наверное, так он и сделает.
Он вышел из подъезда и нос к носу столкнулся со Скунсом. Тот испуганно шарахнулся от него, но Соус не позволил ему далеко уйти.
— Ты за Аллочкой? — спросил он.
— Ну-у…
— А разве она не с тобой?
— Да нет… — мотнул головой крысеныш.
— Гонишь!
— Дашка позвонила, сказала, что Аллочка вернуться хочет. Ну, я подъехал…
— Зачем?
— Ну, если она вернуться хочет, что здесь такого?
— Прием ей устроить хочешь? С мордобоем?
Беглых проституток наказывают, даже если они возвращаются сами. Соус представил, как Скунс избивает Аллу, затем ставит ее на колени, хватает за голову… Он и не думал его бить, но рука сама пришла в движение…
Скунс поднялся с земли, бросился бежать, но Соус догнал, снова сбил его с ног. И уже лежащего ударил ногой в живот.
Его вдруг схватили за руки. Это могли быть дружки Скунса, поэтому Соус разбираться не стал. Он ударил в ответ, под его локтем хлюпнул чей-то нос.
Сильный удар по ногам уложил его на землю. Только тогда он понял, что это менты пытались его остановить.
— Да он мне нос сломал! — донеслось до него.
Его заломали, надели наручники, а потом уже ударили по почкам. Это была месть за сломанный нос. И Соус понял, что это всего лишь начало.
И точно, его ударили снова. Но на этот раз ментовский кулак не смог сделать ему больно. Потому что наткнулся на пистолет, спрятанный под курткой.
— Да у него ствол!
Соус заскрипел зубами. Пистолет, сломанный нос — это верный путь в следственный изолятор. И если Капеллан не выкупит его, будет суд и приговор. Вот тебе и съездил к Аллочке!
Жизнь — штука непредсказуемая. Живешь себе, работаешь, воспитываешь детей, и тут вдруг раз, и мешок на голову. А затем и удавка на шею. Земля, могила, черви…
Именно это и говорила Жанна, глядя в глаза следователю, который так подло пустил под откос ее любимого человека. Говорила без слов, одним только взглядом.
— Вы хоть понимаете, что это похищение? — возмущенно простонал Сажков.
— А кто об этом знает? — сухо спросила Жанна.
— Узнают!
— Если только на том свете… Ну да, будет небесный суд…
С обвинителем она связываться не стала. Подлог со свидетелями раскопал следователь, который вел дело, с ним она и решила поговорить. И организовала она сама, отец помог ей только с людьми.
— Что вы такое говорите? — с бледным видом спросил Сажков.
— Кто тебе сказал, что свидетель ненастоящий?
— Кто сказал?! Да это по нему было видно! Он терялся, путался в показаниях…
— Когда ты это понял?
— Когда понял, когда понял… Какая разница, когда я это понял?
— Ты понял это еще до суда? Почему ты никому ничего не сказал?
— А почему я должен отчитываться перед тобой?
— Потому что я твоя последняя инстанция… — Жанна достала из сумочки и выложила на стол «дамский» револьвер. — И я сама тебя застрелю.
— Ты не сможешь.
Жанна холодно улыбнулась, взяла револьвер в руку, приставила ствол ко лбу Сажкова. И представила себя в холодной постели. Захар где-то там, в далеком лагере, а она одна, в тоске и печали. Годы проходят, Захара все нет, она стареет, чахнет… И все из-за этого урода, который мог, но не захотел спасти Захара. А ведь ему заплатили. Жанна лично договаривалась с ним об оплате.
— Не надо, не надо! — задергался Сажков.
Он прочувствовал всю глубину ее женского страдания и поверил Жанне. А она действительно могла убить. Потому что ненавидела всех, кто мешал ее счастью с Захаром.
— Кто тебя перекупил? — стараясь сохранять спокойствие, спросила она.
— Никто меня не перекупал…
— Ты должен был утопить Захара, и ты это сделал. Почему?
— Я его не топил… Я просто докопался до правды.
— До тебя никто не докопается. Я лично позабочусь, чтобы тебя закопали глубоко-глубоко… У тебя есть дети?
— Детей трогать не нужно!
— Я их не трогаю. Я просто не хочу, чтобы они остались сиротами… Я не хочу, чтобы твоя жена обслуживала дальнобойщиков, чтобы прокормить их…
— Ко мне подъезжал человек, он сказал, что свидетель липовый, — не выдержал Сажков.
— Что за человек?
— Я не знаю.
Жанна беззвучно засмеялась, не раскрывая рта. Насмешил ее господин Сажков, а вместе с тем и разочаровал.
— Нет, он, конечно, представился, но документы он мне не показывал.
— Как он выглядел?
— Ну, высокий… Волосы с проседью… Глубокая носогубная складка…
— Вы следователь, вам не трудно будет составить фоторобот. Программа для этого есть.
Жанна велела принести ноутбук, Сажков принялся за дело. Через полчаса фоторобот был готов. Это был портрет незнакомого человека, но Жанну это ничуть не смущало. Если человек засветился, то его обязательно найдут.
— Спасибо вам, Олег Яковлевич, — Жанна официальным тоном поблагодарила следователя.
И направилась к двери.
— Я свободен? — спросил он.
— Да, конечно… Я распоряжусь, чтобы вас похоронили в хорошем сухом месте. А вашу семью возьму на содержание.
— Что?! — Сажков, казалось, едва не задохнулся от нахлынувшего на него ужаса.
— Я не могу вас отпустить, — с сожалением сказала Жанна. — Вы обвините меня в похищении, посадите в тюрьму. А мне сейчас нельзя за решетку. Мне Захара Афанасьевича нужно оттуда вытаскивать.
Разумеется, она не собиралась убивать следователя, просто нужно было нагнать на него страху, чтобы он затем сам, по собственной инициативе призвал себя к молчанию.
А Сажков испугался не на шутку. Потому что прекрасно понимал, с кем имеет дело. Жанна давно уже осознавала свою причастность к мафии, а сейчас она фактически возглавляла ее. И Сажков знал обо всем.
— Я никому ничего не скажу!
— Я не могу рисковать, — качнула головой Жанна.
— Этот человек заплатил мне… Он дал мне взятку… Мне никак нельзя придавать этот факт огласке.
— Хорошо, вы напишите признание в том, что получили взятку. И вас отпустят… — мило улыбнулась Жанна. — Обещаю, никто никогда об этом не узнает. Если вы будете хорошо себя вести.
Сажков кивнул. Да, он готов попасть к ней в кабалу, лишь бы вернуться к своей семье.
Сильный удар в живот смял печень, заставив ее взвыть от боли. Но сам Соус даже не пикнул. Заскрипел зубами, зажмурил глаза — вот и вся реакция.
— Откуда у тебя ствол? — спросил опер в расстегнутой до пупа рубашке.
В кобуре под мышкой у него болтался пистолет, кисти рук оттягивали кожаные перчатки. Соуса не пытали, с него просто спрашивали за сломанный нос. Руки у него скованы за спиной, живот открыт. И как ему после этого уважать ментов?
— Нашел.
— Нашел?
— Нашел, — подтвердил Соус.
— Труп ты нашел.
— А труп не находил.
— Труп на твоем стволе числится. А ты не знал?
— Быть этого не может.
Ствол у Соуса «чистый», он уверен был в этом на все сто. С армейского склада пистолет, не пользованный. Он отстреливал его, готовил к бою.
— А почему не может? — напирал опер. — Откуда ты знаешь?.. Если ты нашел этот ствол, то не можешь знать, есть на нем труп или нет?
— Я не знаю.
— А труп есть… Знаешь, какая это статья? Знаешь, сколько лет?
Соус знал, что ствол ему могли подсунуть. Тот, который был с ним, отложат в сторону, а к делу пришьют ствол из какого-нибудь висяка.
— Сколько дадут, столько и будет.
Капеллан уже дал о себе знать, весточку передал. Адвокат будет уже завтра. И следователю он обещал занести. Но пока что дела у Соуса дрянь. Уж очень больно бьет оперок.
— Еще раз спрашиваю, откуда пистолет?
— Нашел.
— А сам откуда?
— Из Челябинска. А что, нельзя?
— А здесь что делаешь?
— К подруге приехал.
— К проститутке ты приехал.
— И что?
— И сутенера ее избил.
Соус вздохнул, насмешливо глядя на мента. Машина зарегистрирована на его имя, документы в полном порядке, а связь с проституткой в Уголовном кодексе не прописана. И за сутенера его не осудят. Так что зря опер сотрясает воздух. А вот за ствол ему могут выписать пару лет лишения свободы. И если Капеллан не вытащит его отсюда… Соус мрачно усмехнулся себе под нос. Ничего не будет Капеллану. Потому что не сдаст его Соус. Чтобы не светить самого себя. Уж лучше отбыть срок за «железо», чем зачалиться за ограбление казино. А если еще Караван узнает, кто гонял его по горам, то до суда Соус просто не доживет.
Медосмотр был пустой формальностью, но врач все же распорядился отправить Захара в санчасть. Там он провел два дня, а на третий его выставили за дверь, с переводом в общую камеру.
Все два дня Захар чувствовал себя неплохо, а сегодня он едва держался на ногах. Голова болела, кружилась, координация движений разбалансирована, и еще его тошнило. И когда его вели в камеру, он думал только о том, как поскорее принять горизонтальное положение.
Но все шконки в камере были заняты, а на некоторых теснились по два человека. Хата большая, но народу в ней с избытком. Воздуха здесь не было, сплошь табачный дым, который не мог перебить вонь от грязной одежды и немытых тел. Камера сырая сама по себе, а еще здесь на веревках под самым потолком сушилось нижнее белье, носки и даже портянки. Кто это, интересно, здесь носил сапоги-прохоря. Впрочем, этот вопрос Захара интересовал едва-едва. Если, конечно, обладателем таких сапог не был какой-нибудь древний вор старинной, «нэпмановской» формации.
Но за столом-дубком гнездилась молодая поросль. Самому старшему блатному лет тридцать, не больше. В запах табачного дыма вмешана была вонь от сгоревшей ваты. Вроде бы телевизор есть, электричество к нему подведено, можно было соорудить кипятильник, так нет, «чифир» приготовили по старинке — на горящей вате из матрасов. Понты не усиливают вкус, но придают ему особое настроение. Обо всем этом Захар подумал вскользь, из тошноты головокружения.