— Мужчина, перестаньте паясничать! Да от вас спиртным разит! Да вы!.. Вы лучше на ботинки свои посмотрите, — какой из вас иностранец!
— Извините, гражданин начальник, — Генрихович почесал торчащий из дырки в ботинке мизинец, — шучу. А билета нет-с — нам, ветеранам, они без надобности.
— Ваше удостоверение.
— Пожалуйста, — он протянул ему новенькую «корочку».
«Участник боевых действий» — черным по белому было написано в удостоверении.
«Интересно, каких? — подумал контролер и почесал затылок. — Вторая мировая? Нет, он даже на сына полка не тянет — слишком молод. Остается Афган. Точно Афган. Толькокак же он там служил — больно тщедушный. Что-то здесь не то… Ага!» — наметанный контролерский взгляд не подкачал — печати в удостоверении были явно нарисованы от руки.
— Гражданин, пройдемте-ка со мной.
…И контролер потащил «ветерана» в ближайшее отделение милиции.
В отделении Иван Генрихович не только рассказал, что «за 25 гривен приобрел документ у неустановленного лица», но почему-то впал в истерику и заголосил:
— О, my God! Я знал! Знал, что рано или поздно вы меня найдете! Да — голову закапывал! Да — тело сжигал! Но не убивал я его! Меня попросили! Не убивал! Не-е-е…, - бедолага подавился слюной и заплакал.
Да нет, Генрихович не сошел с ума — похоже, что он говорил правду. У оперативников и так уже были кое-какие догадки относительно головы в сортире, а слова Генриховича их только подтвердили. Ниточка потянулась, клубок покатился и…
…Выяснилось следующее. Однажды зимним вечером на Пересыпи в комнате одного из общежитий собралась компания: 19-летний оператор игровых автоматов Игорь Крысюк, 30-летний водитель такси Андрей Сысоев и 50-летний недавно откинувшийся «от зоны» бездельник Артемий Птичкин (хозяин комнаты). Разница в возрасте и в профессиональных интересах говорила сама за себя — у этих троих действительно не было ничего общего, и вместе они собирались только для того, чтобы «сообразить на троих».
В разгар веселья Крысюк вышел покурить и увидел, что по коридору, характерно покачиваясь, ошивается его давний знакомый Илья Кондрашкин. «Вот, падла!», — подумал Крысюк. «У, рожа», — подумал Кондрашкин. Ребята давно и активно испытывали друг к другу неприязнь.
— Привет, братуха, какая встреча! — Крысюк полез обниматься первым.
— Здорово, Игореха! — обрадовался Кондрашкин.
— Тоже тут у кого-то бухаешь?..
Минут пятнадцать они обменивались любезностями и новыми сплетнями, потом поссорились, потом помирились.
— Если ты меня уважаешь, — умозаключил Крысюк, — то сейчас мы вместе пойдем бухать к Птичкину.
И они пошли, но, едва переступив порог, снова поссорились (по причине частичной потери памяти, вызванной злоупотреблением алкоголя, никто из свидетелей так и не смог впоследствии объяснить, чем была спровоцирована эта ссора). Троица еще не успела «вздрогнуть», как Кондрашкин умудрился сбить Крысюка с ног и принялся пинать его ногами. Ну, разняли их кое-как, попытались соблазнить вином (водка к тому времени уже закончилась). Кондрашкин потянулся за стаканом, Крысюк — за кухонным ножом. Кондрашкин попытался дотянуться еще и до огурца, но не успел, потому что Крысюк пырнул его ножом в шею, ну а потом давай уже месить куда попало.
Глаза Кондрашкина остановились на одной точке — все.
Собутыльники закутали труп в одеяло, отнесли во двор и спрятали за бетонными блоками, а заметать следы поручили местному алкашу без определенных занятий Ивану Генриховичу, который проживал в том же общежитии и был известен своим пристрастием к английскому языку — как напьется, так непременно «по-непонятному» лопочет. Они посулили ему за работу различные блага в виде еды и водки.
Генрихович подошел к решению поставленной перед ним задачи со знанием дела: развел костер прямо посреди двора, ухнул туда Кондрашкина, а когда огонь поутих, раздробил недотлевшие кости ногами. Да вот незадача! — пламя практически не затронуло голову — она все еще продолжала выглядеть как новенькая, поэтому Генрихович бережно перенес ее в вырытую на соседском огородике ямку и закопал, о чем тут же доложил хозяину комнаты Птичкину.
Однако на сердце у Птичкина все равно было неспокойно: «Крысюк ушел. Где он теперь — неизвестно. А если менты найдут кусок Кондрашкина, то к кому первому припрутся? Правильно — ко мне!» Поэтому утром он раскопал улику и решил перепрятать ее понадежнее — да вот хотя бы бросить в выгребную яму. Птичкин взял голову и поволок ее в сортир. Дернул ручку — заперто! Он было подумал спрятаться и подождать, пока уборная освободится, как дверь резко открылась и с треском впечаталась ему в лоб:
— Темка, тебе, что ль, так не терпится? — из сортира выплыла соседка. — Темка!.. Темка!.. Что у тебя в руке, Темка?!!
— Да тут — это…
— Птичкин, что это?!! — у сортира нарисовался еще один сосед.
— Что-что! Сами не видите? А расскажете кому — отправитесь туда же! — для убедительности Птичкин потрусил головой перед лицом перепуганной женщины и бросил ее в выгребную яму — бульк!
Наверное, соседи навсегда запомнили выпученные глаза на обгоревшей голове Кондрашкина, но в милицию не сообщили — побоялись. Зная, что Артемий Птичкин провел десять лет за решеткой, их можно понять. Таким образом, голова Кондрашкина пролежала в сортире целый месяц — до тех пор, пока одному скучающему гражданину не вздумалось заглянуть в выгребную яму. Такая вот печальная история.
Крысюку вменяется статья «убийство» — от десяти до пятнадцати лет лишения свободы — либо пожизненное заключение. Сысоеву и Птичкину — «сокрытие преступления» — до трех лет. Ивану Генриховичу — тоже самое плюс «использование поддельных документов», а это еще года два.
Глава XLVIТупой и еще тупее, или ограбление по-американски
…На самом деле Сеня и Вовик хотели ограбить… Нет, е банк, а какой-нибудь старый «жигуль» — выкорчевать из салона магнитолу, ну а дальше действовать по наработанной годами схеме «продал — пропил». Казалось бы, пустяковое дело, тем более для Сени и Вовика, имеющих за плечами кучу судимостей по статьям «кража», «грабеж», «хищение» (и как только успели, ведь обоим было всего по двадцать лет). Но на этот раз они превзошли самих себя — сработали, как в кино: продолжительность — два с половиной часа, жанр — черный юмор. Знаете, его еще американцы сильно любят. Это когда основной бюджет картины тратится на раскурочивание машин, на каждом шагу рояль в кустах, а главные герои, как правило, два дебила, пытающиеся на протяжении всего фильма избавиться от трупа — задорно так, жизнерадостно. Ну прямо как Сеня с Вовиком.
— Ну и куда она могла засунуть сахар? — бурчал себе под нос Петрович. Ему уже изрядно поднадоело, что его сменщица, с которой они сутки через сутки охраняли плодоовощную базу, постоянно просила подменить ее. — Ну а ложку-то она мою с именной надписью от комдива куда дела?
Во дворе, где работники базы оставляли свои машины, послышался шум. Петрович мигом забыл про ложку и, вооружившись совковой лопатой, поковылял на улицу. Ему было скучно на пенсии — да — он и дома-то не упускал случая проявить нерастраченный энтузиазм и всюду совал свой нос, а уж к овощебазе и подавно относился как к объекту стратегического значения.
— Кто буянит?
— Это мы, Петрович, — между досок в заборе торчала нога Вована — сына его сменщицы — и еще половина чьей-то головы. — Пусти, мы с Сенькой с работы.
— С работы? Это, — Петрович взглянул на свои командирские часы, — в три-то ночи? Опять что ль нализались? Как есть — нализались. Ну ладно, пролезайте — только быстро! И чтоб последний раз!
Сторож привык, что эти двое часто возвращались домой через двор базы — ну, чтоб ближе. А про «последний раз» — это он так, в воспитательных целях.
— Кажись, не шуршит — спать лег.
— Как же, этот ляжет — жди! — Сеня с Вовиком притаились за бочкой с помидорами.
— Все равно пошли, может, не услышит.
Они подползли к ближайшей «Волге», разбили стекло и вытащили из салона магнитолу.
— Петровича не видать?
— Нет.
— Тогда давай еще. Видишь те «Жигули»?
— Что-то же я хотел, что-то хотел, — по обыкновению бормотал Петрович. — Ну да! — Сахар. Так куда же она его?..
Сеня уже ковырялся с дверцей «Жигулей».
— На подоконнике — точно! Она всегда кладет его на подоконник…
— Ну что?
— Готово.
— …и прячет за занавесочку, — Петрович отдернул прикрывавшую окно тряпку и… Прямо напротив окна, под освещающим стоянку фонарем, стоял Сеня, с только что выдранной из «Жигулей» магнитолой. Петрович задернул тряпку.
Надеяться, что он не станет вызывать милицию, было абсолютно бес-по-лез-но.
— Надо шо-то решать, — рассудили ворюги.
Подслеповатый Петрович успел нащупать на телефоне «О», как вдруг почувствовал удар в спину: «Меня — и моей же лопатой!», — это была его последняя мысль, потому что следующий удар пришелся уже в голову.
А вот Сеню с Вовиком, что в обычных, не экстремальных условиях было им совсем не свойственно, посетило еще много мыслей. Например, что делать с трупом? Закопать, сжечь, или сбросить куда-нибудь в канаву? На чем вывезти? Конечно же, на машине! Тут их много. Правда, две после манипуляций по вскрыванию дверей приняли непрезентабельный вид, что могло заинтриговать гаишников, поэтому Сеня с Вовиком выбрали для перевозки трупа новенькие «Жигули». Выбили в них стекло и затащили Петровича на заднее сиденье. Черт! — машина не заводилась. Ну что — пришлось вынимать тело и снова тащить. О! Вон «Мерседес» красивый — уж он-то точно заведется. Снова утрамбовали Петровича на заднее сиденье, Вовик сел за руль и… «Мерседес», как и его предшественник, упорно не хотел заводиться. Автомобили словно взбунтовались — как будто скорбили по своему ночному охраннику.