Следственный изолятор номер шесть, так называемая женская тюрьма, находился в Текстильщиках. Раньше я там никогда не бывал. Адрес его — Шоссейная улица, дом 92, недалеко от метро «Текстильщики».
Вскоре я свернул на неширокую улицу. Это и была Шоссейная. Теперь оставалось найти дом 92. По всей длине улицы тянулись высокие заборы. Когда-то это была промышленная зона. Промелькнула небольшая церквушка. Может быть, где-то здесь?
Я знал, что изолятор построен недавно. Доехал до церкви и действительно увидел там необычный тюремный комплекс. Он представлял собой достаточно большой квадрат, огороженный металлической оградой. Само здание следственного изолятора было из белого кирпича, по краям здания стояли круглые башенки, напоминающие шахматные ладьи, с небольшими оконцами-прорезями. Само здание прямоугольной формы, шестиэтажное, причем окна длинные, узкие и, казалось, служили лишь для того, чтобы разделять широкие бетонные плиты. Наверху находилось несколько мощных прожекторов. Забор был поверху оплетен несколькими рядами колючей проволоки. Сбоку — несколько вышек с часовыми-охранниками.
Подъехав к воротам, я увидел традиционную надпись: «ГУВД. Следственный изолятор № 6». Тяжелые ворота из черного металла, высотой около шести метров, слева — служебный вход. Я нажал на кнопку. Щелкнул замок зуммера. Дверь открылась.
Проходная была обычной — стеклянная будка, в ней — контролер. Я протянул ему удостоверение адвоката и разрешение следователя. Солдат молча взял мои документы, внимательно посмотрел на фотографию, проверил дату выдачи пропуска и так же молча протянул мне все обратно, нажав на кнопку, махнул мне рукой, показывая, что я могу пройти во внутренние помещения тюрьмы.
Я очутился в просторной комнате, напоминающей картотеку. Подойдя к окошку, протянул свое удостоверение и разрешение на встречу с клиентом. Женщина, сидящая в картотеке, взяла документы, сразу взглянула на фотографию, сличив ее с моим лицом, развернула направление и пододвинула ящик с карточками. Картотечный ящик был деревянным, в нем лежали многочисленные карточки заключенных, напоминающие обыкновенные почтовые открытки.
«Да, — мелькнула мысль, — я-то думал, здесь компьютер стоит. Нажмешь на кнопочку — тебе сразу все о заключенном. А тут — все по-старому: картотека, бумаги…»
Быстро отыскав нужную фамилию, женщина вытащила листок, вписала туда мои данные. Потом протянула мне листок с требованием.
— Заполните, пожалуйста.
Я заполнил стандартное требование: вызывается для беседы такая-то по разрешению следователя, выданному тем-то и тогда-то, и так далее. Протянул листок обратно. Женщина записала на нем номер камеры — 138 и вернула мне.
— Знаете, куда идти? — спросила она.
— Нет.
— Прямо по коридору, на второй этаж. Там следственные кабинеты.
Я взял документ и поднялся на второй этаж. Посредине стояла будка контролера. Женщина-контролер, в форме прапорщика внутренних войск, молча взяла из моих рук документы, выдала жетон:
— Идите в кабинет 41. Скоро ее приведут.
Я пошел по коридору отыскивать нужный кабинет. «Так же, как в Бутырке», — подумал я. Я знал, что до недавнего времени, еще три года назад, пока не была построена женская тюрьма, женщин содержали в следственном изоляторе номер два, в так называемой Бутырке, в женском отсеке, далеко не в хороших условиях. Лет пять назад камеры, как и мужские, были переполнены. В камере, рассчитанной на тридцать человек, находилось по 90. Когда открывали шестой изолятор и показывали по телевидению репортажи, в них хвастались, что это более современная тюрьма, приближенная к международным стандартам.
«Вот сейчас и увидим, насколько они приблизились к международным стандартам», — подумалось мне.
Вошел в кабинет, сел за стол, вокруг которого находились скамейки, намертво привинченные к полу металлическими скобами. Встал, подошел к окну. Окно было очень узеньким. Стены, в отличие от «Матроски» и Бутырки, были выкрашены не в темно-синий мрачный цвет, а в бежевый. «Почти как евростандарт», — ухмыльнувшись, подумал я.
Всегда, когда ждешь клиента, мысленно представляешь, какой человек появится перед тобой. Однако мои мысли не успели зайти далеко. Дверь открылась, и в кабинет вошла стройная девушка небольшого роста, в спортивном костюме. Она протянула мне листок вызова. Я указал ей на скамейку. Судя по всему, она подумала, что перед ней следователь или оперативник, а не адвокат.
Я посмотрел на нее внимательно. Кристина была лет двадцати — двадцати двух, невысокая, с короткими темными волосами, большими голубыми глазами и длинными ресницами. Лицо очень симпатичное, можно сказать, красивое. Сидела спокойно на уголке скамейки, положив руки на колени, молча, дожидаясь моих вопросов.
— Ну что, Кристина, давай знакомиться, — предложил я, сразу перейдя на «ты». — Я твой адвокат, — и назвал себя.
Кристина продолжала сидеть неподвижно, только кивнула головой. Я почувствовал, что она не верит мне. Вероятно, наслушалась рассказов мужа о тюрьмах, о возможных провокациях. Тогда я вспомнил о записке Эдика, молча полез в карман, достал листок бумаги и, зажав его в кулаке, посмотрел на потолок и на стены, отыскивая аппаратуру, установленную в следственном кабинете. Не увидев ничего подозрительного, я медленно протянул ей листок, показав на него глазами: это, мол, для тебя.
Кристина осторожно взяла листок, развернула, прочла записку. Я всматривался в ее лицо. Сначала она читала очень сосредоточенно. Наконец стало заметно, как расслабилось ее лицо. Она улыбнулась.
— Здравствуйте. А я вас знаю.
— Откуда? — удивился я.
— Мне муж про вас рассказывал, и Эдик тоже.
— Надеюсь, только хорошее? — пошутил я.
Она улыбнулась и кивнула головой.
— Ну как ты тут сидишь?
— Ничего, — сказала она. — Вначале было тяжело, конечно, непривычно.
— А в камере много народу? — задал я обычный вопрос.
— Нет, камера нормальная, тридцать человек.
— А коек сколько?
— Столько же, перебора нет. В принципе, камеры тут все такие.
— А контингент?
— Контингент? — задумчиво переспросила Кристина. — Пестрый.
— Пестрый?
— Да. Всякие есть. Но ничего, более-менее… Хорошего, конечно, мало.
— А условия какие?
— Те, кто часто бывает в этих местах, говорят, — медленно подбирала слова Кристина, — что по сравнению с Бутыркой — небо и земля. Условия отличные. Но для меня и эти условия ужасные. Холодная вода — представляете, что это значит для женщины?
Я, конечно, не представлял, что это значит для женщины, но можно было догадаться…
— А с точки зрения… — я стал намекать на разборки, лесбиянство и прочее.
— Нет, — покачала головой Кристина, — в этом плане тут все очень строго. Есть свои, кто следит за порядком.
— Короче, тебя никто тут не обижает?
— Я стараюсь держаться особняком. А как на воле? — сменила она тему разговора.
— На воле? Там хорошо. — Тут же из левого кармана я достал подарок для нее. Это был стандартный набор, который я приносил заключенным, — пачка сигарет, маленький пакетик сока и шоколадка. Положил все это на край стола.
Кристина бросила взгляд на подарок и тут же отвела его в сторону. «Скромно держится! — подумал я. — Даже не притронулась!»
— На воле хорошо, — повторил я. — Лучше, чем тут…
— Ничего, я понемногу привыкаю. Что следователь говорит?
— Говорит, что нужно ждать результатов экспертизы.
— Как долго?
Далее мы говорили с ней о деле. Я высказал свои соображения о том, что необходимо дождаться результатов экспертизы, сказал ей о возможности перечеркнуть данные первоначальных показаний, уточнив, что пистолет она приобретала как газовый. Кристина слушала меня очень внимательно.
— А от него никаких весточек не имеете? — неожиданно спросила она, имея в виду Игоря, своего мужа.
— Нет пока, но сегодня он, может быть, позвонит мне…
— А вы можете потом прийти ко мне и передать, что он сказал?
— Конечно. Я постараюсь прийти послезавтра, а может, даже и завтра.
— Это было бы здорово! — обрадовалась Кристина. После этого она осторожно дотронулась до шоколадки. — Можно? — спросила она.
— Конечно, я же для тебя принес!
Она молча взяла шоколадку и спрятала ее в потайной карманчик. Сок выпила тут же.
— А почему не ешь шоколад?
— Нет, я в камеру ее возьму, с чаем пропустим с девчонками…
«Да, действительно, она держится на удивление скромно», — подумал я.
— А сигареты?
— Я не курю. Но если будет возможность пронести в камеру, я с удовольствием их возьму — девчонок побалую.
Она взяла пачку.
— Да, у меня к вам еще одна просьба… Если будет возможность, может, принесете мне кофе? И что-нибудь из книжек почитать.
— Какие? Про любовь? — с иронией спросил я.
— Нет, что-нибудь серьезное, типа Шелдона…
— Я постараюсь.
— Да, еще что… Если вам нетрудно будет… Может быть, через Эдика… Вы кое-что из вещей можете мне принести?
— Я попробую.
— У Эдика есть ключ от нашей квартиры. Если будет возможность, то вот… — Кристина взяла листок бумаги и быстро стала составлять список нужных ей вещей. — Вот, передайте, пожалуйста, Эдику. Если можно, только сами не читайте…
— Нет, что ты!
«Смущается, наверное, что-то из белья просит, — подумал я. — Эдика не стесняется, а меня… Странная психология у женщин!»
Вскоре мы расстались. Кристину увела контролерша, я покинул стены следственного изолятора.
Выйдя на улицу, поехал в сторону Центра. Мысли о том, как Кристина вошла в камеру, что сейчас делает — пьет ли чай с шоколадкой, или сидит и думает, заполнили мою голову.
Тут заголосил мобильный. Звонил Эдик.
— О, Эдик! — обрадовался я. — Нам нужно срочно встретиться.
— Где?
— Давай подъезжай к консультации.
Через сорок минут Эдик был уже в консультации.
— Вот, — протянул я ему листок, — тебе нужно собрать кое-что для Кристины.
— Может, вместе поедем? — предложил Эдик. — Я сразу же и передам вам…