— Что-то я тебе не верю, Джек, — буркнул он.
— Да там она, точно.
— Наверное, мне следует еще раз поговорить с твоим зятем, — в голосе Скейлса появилась угроза.
— Почему бы и нет?
— Или с Люси Николс.
Уолли явно наблюдал за его реакцией, но Джек просто уставился на него все с той же идиотской ухмылкой — это же не вопрос, верно, а стало быть, и отвечать ничего не надо.
— Ты знаешь, кто такая Люси Николс?
— Кто?
— Дурачком прикидываешься? Ждешь, пока я уйду?
— Разве вы не пойдете смотреть на покойницу?
Скейлс покачал головой и сдался. В конце концов, вся эта история его мало волновала — так показалось Джеку, и он почувствовал некоторое облегчение.
Проводив Уолли Скейлса, он тут же кинулся звонить Рою.
— Ты берешься за это дело?
— Да, но могу и передумать, — ответил Рой. — Тут все зависит от цифр — в смысле, сколько этот парень успел собрать.
— Что ты узнал о Криспине Рейна и Фрэнклине Божьем человеке?
— Как-как?
— Фрэнклин де Диос, Фрэнклин Божий. Что ты о нем знаешь?
— Они якобы работают на службу иммиграции, вылавливают «мокрые спины».[1] Полиции Второго округа дан приказ номер пять: это значит, что они не должны вмешиваться, даже если этот «крайслер» день и ночь будет торчать на Одубон-стрит.
— Но эти парни не из нашего штата.
— Ну и что с того? Федеральных агентов могут послать сюда и из Флориды.
— С какой стати им брать машину напрокат? Им должны были выдать автомобиль в местном отделении, разве не так?
— Скорее всего.
— Проверишь?
— Это можно.
— Я не слишком навалился на тебя, Рой? Не хочется отвлекать тебя, ты же служишь человечеству в баре.
— Да пошел ты!
— Но раз уж нам приходится иметь дело с этими парнями, надо знать их имена и кто они такие. Нельзя действовать вслепую, Рой, а то нам головы пооткусывают, а мы и не заметим, как. Зачем полковник приволок сюда из Флориды двух этих парней, которые чуть что хватаются за пушку?
— Можешь об этом не беспокоиться.
— В каком смысле?
— Я с этим разберусь.
— Говори толком, Рой.
— Проверю я их, проверю, черт побери!
— Что-то ты нынче не в настроении, Рой.
— Есть еще новости?
— Проверь заодно некоего Уолли Скейлса, тоже вроде бы из службы иммиграции. Он тоже явился сюда разыскивать эту самую Амелиту. Угадай, где мы его уже видели? Вчера, с полковником.
— Судя по виду, он и впрямь из службы иммиграции, — подтвердил Рой, — или из казначейства, из налоговой полиции.
— Ты выяснишь? Позвони мне, я буду у Люси. Сейчас поеду за Калленом, отвезу его к ней.
— Ты еще не знаешь, где будешь сегодня вечером, — сказал Рой. — Ты меня спроси, я тебе скажу: нынче ты у нас для разнообразия поработаешь, покопаешься у «объекта» в комнате.
— Рой, ты что, белены объелся или месячные вовремя не пришли?
— Я не могу больше видеть этот чертов бар!
— Вот это я понимаю.
Джек позвонил Люси и попросил разрешения привезти к ней Каллена. Пожалуйста, сказала она, в любое время. Он поинтересовался, навестил ли ее Уолли Скейлс.
— Он звонил мне утром, — ответила Люси. — Представился и сказал: «Насколько мне известно, в воскресенье вы ездили в Карвиль, чтобы забрать тело умершей подруги». Я сказала, что он ошибается.
— Первая ложь?
— По-крупному — первая. Я спросила его, откуда такие сведения.
— Что он ответил?
— Это, мол, не важно. Извинился за беспокойство.
— Вот и хорошо. Когда мы с ним беседовали, мне так и показалось, что он просто отрабатывает номер. Душу он в это дело не вкладывает.
— Да, но напоследок он сказал: «Передайте от меня привет отцу».
12
— Попытаюсь объяснить, — пообещала Люси, — но я уже столько раз пробовала и всякий раз сама понимаю — нет, не то. Что-то заставляет поступить так, а не иначе. Какое-то внутреннее побуждение подталкивает сделать выбор. Всегда есть разумные причины отказаться от своего решения, сколько угодно разумных причин. Всегда можно сказать: «Я же не сумасшедшая, в конце-то концов!» Но если ты послушаешься этого чувства, если ты сделаешь это… Тогда все будет по-другому.
Они снова сидели на застекленной террасе в доме, принадлежавшем матери Люси. За окном лил дождь, в тусклом предвечернем свете все так же вился по обоям узор из банановых листьев. Отойдя от потемневшего окна, Люси села напротив Джека и Каллена — они оба устроились на диване.
— Я ушла в монастырь из-за любовной истории, но не из-за своей, а из-за той, что случилась восемь веков назад. Был мужчина, влюбленный в любовь, и была девушка семнадцати лет по имени Клара — я уверена, она любила этого мужчину. А меня просто очаровала эта история. Мне тогда исполнилось девятнадцать, я легко могла поставить себя на место этой бедняжки, этой бедной маленькой богатой девочки — она была несчастна и сама не понимала отчего. Родители готовили ее свадьбу, устраивали всю ее жизнь за нее. У меня было что-то такое — кажется, это можно назвать мистическим переживанием. Я думала даже, если бы я жила тогда, в тысяча двести десятом году, в Италии, я была бы Кларой. Я тоже пришла на мессу в собор Святого Руфино и слушала, как тот человек, Франциск, говорит — негромко, но с величайшей верой — о Божьей любви, и моя жизнь переменилась. Я перенеслась туда, в тот собор, я чувствовала запах свечей и благовоний, я тоже влюбилась в этого человека в коричневой рясе нищенствующего монаха.
Каллен сгорбился на краю дивана, упершись локтями в колени. Джек слышал, как старик часто, взволнованно дышит — его тоже захватила эта история, покорил негромкий голос рассказчицы. Вечерний сумрак проникал в окно из-за спины Люси, окутывал ее, и уже не казалось странным, что девушка в джинсах и свитере пытается передать им свой мистический опыт.
— Если б я родилась на пять-шесть лет раньше, я бы, наверное, присоединилась к хиппи, но к тому времени, когда я созрела для побега, дети цветов уже разошлись по домам, и слава богу, поскольку мне удалось не только уйти из дому, как им, но и к чему-то прийти. Клара тоже убежала из дому — так подействовала на нее проповедь Франциска и невероятное, буквально сверхъестественное сочетание земной и небесной любви. Она основала орден Бедных кларисс, Франциск сам постриг ее, отрезал ее прекрасные русые волосы. Он и раньше беседовал с Кларой, наставлял ее, но никогда не оставался с ней наедине. Клара была необычайно, просто потрясающе красива. Наверное, он догадывался, что ею руководит любовь не только к Богу. Конечно, биографы твердят, будто Франциск не знал искушений, но я думаю иначе. В Риме у него тоже была поклонница, Жаклин де Сеттесоли, он всегда навещал ее, когда являлся в Рим к Папе, и никаких сплетен не возникало. Она-то была непривлекательна, мужеподобна, он даже называл ее «брат Жаклин». Но с Кларой все было по-другому. Я уверена: стоило им посмотреть друг другу в глаза, и они бы все поняли без слов.
Разговор этот начал Каллен: не зная, о чем вести беседу с монахиней, пусть и бывшей, он заметил, что в четырнадцать лет сам подумывал поступить в семинарию, ту, что на Карролтон-авеню, а Джек добавил, что побывал внутри этого здания, когда ему было два года: они тогда жили через дорогу, и мать отвела туда его и сестру, как в убежище, поскольку по радио предупредили о надвигающемся урагане. И тут Каллен в лоб спросил, с какой стати такая красавица — и вдруг монахиня…
— Он ведь не сразу сделался таким кротким святым, беседующим с птичками небесными. Франциск был из богатой семьи, в молодости тоже гонялся за модой, но уж когда он решил отказаться от всего, то на полпути не останавливался. Он разделся догола на центральной площади в Ассизи и роздал всю свою одежду нищим. Люди решили, что он сошел с ума. Они кидали в него камнями, дразнили «pazzo» — «дурачок». По крайней мере, он заставил их прислушаться. Можете назвать это метафизическим безумием, божественным исступлением, не важно. Главное — он проповедовал любовь к Богу, безграничную любовь к Богу, проявлять которую надо в любви к человеку. Он говорил о любви безо всяких богословских изысков, и он трогал людей, он касался их руками, он целовал язвы прокаженных.
— Господи Иисусе! — выдохнул Каллен.
— Да, во имя Него, — подхватила Люси, быстро глянув на Джека и мимолетно улыбнувшись. — Он взял деньги у отца, можно было бы даже обвинить его в воровстве. Он отдал деньги священнику на восстановление обветшавшей церкви, потому что слышал голос: «Франциск, восстанови дом Мой». Священник не решился взять у него эти деньги, наверное, боялся рассердить его отца. Франциск вернул деньги отцу, но эта церковь, церковь Святого Дамиана, стала потом первым монастырем кларисс.
— Он в самом деле целовал прокаженных? — переспросил Каллен.
— Он выкупал прокаженного, который проклинал Бога и винил Его в своей болезни, обмыл его, и этот человек исцелился.
— Ты веришь во все это? — спросил Джек. Люси посмотрела ему прямо в глаза.
— Верю, как же иначе? Он сам говорил, что не мог даже смотреть на прокаженных, а Бог привел его к ним, «и то, что казалось горьким, стало сладким». — Она передохнула и добавила: — И вскоре я тоже оставила мир.
В комнате воцарилось молчание.
Джек почувствовал, как по шее побежали мурашки. Девушка скрестила ноги, одна сандалия повисла на кончиках ее пальцев, вот-вот готовая упасть. Она совершенно не кокетничает, просто сидит на террасе, в доме своей матери, рассказывает о своем мистическом опыте, о том, как она побывала в XIII веке, о тогдашней жизни… Теперь Люси смотрела на Каллена.
— Специалистов по святому Франциску не удивляет, что он выкупал прокаженного, они спорят о другом: когда это было — до того, как у него появились стигматы, или после? Судя по рассказу, после. Но как он мог купать прокаженного, очищать его язвы от струпьев, если у него самого кровоточили запястья?
— И как же? — заинтересовался Каллен.