— Ты их застрелил?
— Ну да, конечно.
— Со мной никогда такого не было. — Кловис отвел взгляд, посмотрел в сторону ресторана. — Значит, ты водишь машину, и все?
Фрэнклин помедлил с ответом.
— По дому тоже что-нибудь приходится делать? Знаешь, как это бывает: гараж убрать, детей отвезти, и все такое.
— У него нет ни гаража, ни детей. У него только женщины.
— Ага, ясно. Но я вот про что спрашиваю: ты привозишь его, потом ждешь, потом опять куда-то везешь, так?
— Я вожу машину, но мне не часто приходится ждать, — уточнил Фрэнклин де Диос — Бывает, он берет меня с собой. Иногда я один иду на дело.
Повисло молчание. У Кловиса язык чесался спросить: «На дело? Что это значит?» Но тут индеец в свою очередь задал вопрос:
— Тебе нравится человек, на которого ты работаешь?
— Он неплохой, — сказал Кловис — Дерьма в нем много, но тут уж ничего не поделаешь: когда у человека столько денег, он не привык, чтобы ему отказывали.
И тут, легок на помине, мистер Николс показался в дверях ресторана, помахал своему шоферу, и на этом светская беседа оборвалась.
Если Николс не собирался в дороге говорить по телефону и работать, он садился рядом с водителем, оставляя за спиной длинный пустой автомобиль.
— Этот индеец возит одного из тех джентльменов, с которыми вы обедали, — пустился в объяснения Кловис — Он индеец из племени мискито. Сперва он не хотел мне отвечать, молчал, точно деревянный идол из табачной лавки, но потом оттаял. Я ему сказал: «Ты почему молчишь, когда с тобой разговаривают?» — а он ответил, типа, он со мной незнаком, потому и молчит. Вернее, он так сказал: «Я не знаю, кто вы такой». Я ему говорю: «Я тебе уже сказал, кто я такой». Вы можете это понять, мистер Николс? Почему он вдруг сменил пластинку?
— Он сказал, что не знает, кто ты такой?
— Вот именно: «Я не знаю, кто ты такой».
— По-моему, он старался соблюсти вежливость, — сказал Дик Николс. — Он не хотел, чтобы ты узнал, кто он такой.
— Да, но потом он сам мне все рассказал.
— Что именно?
— Он был на войне, убивал людей. Потом поехал в Майами…
— А что он теперь делает?
— Возит одного из этих никарагуанцев.
— А чем заняты никарагуанцы?
— Этого он не говорит.
— Так что же тебе удалось узнать?
Кловис плотно сжал губы и покрепче ухватился за руль. Сейчас его пассажир начнет клевать носом и проспит всю дорогу до Лафайета. Пусть ему приснится, что он всех умней. Он босс, на все смотрит со своей колокольни и даже не замечает, когда тут, на земле, что-то идет не так.
Яркий свет фар освещал простиравшееся перед лимузином шоссе. В машине было тихо.
Вдруг Николс зашевелился, и из темноты послышался его голос:
— Как это индеец попал в Майами?
Кловис усмехнулся. Все-таки его босс еще на что-то способен.
— Хороший вопрос, мистер Николс! — похвалил он его.
15
В час дня Джек с Люси шли по Французскому кварталу. Они спускались по улице Тулузы в сторону реки, то и дело натыкаясь на группки туристов. Джек пытался объяснить, откуда взялся Джерри Бойлан:
— Я не знал, что мне с ним делать. Пора было уходить, так что я взял его с собой в бар к Рою.
— Узнать его мнение? — спросила Люси.
— С сегодняшнего дня Рой там не работает. Вчера мне так и так надо было с ним повидаться, после того как я осмотрел комнату полковника. С Калленом я встретился сегодня, передал ему все данные.
— Он говорил, что вы должны встретиться. Кажется, он собирался проверить счета?
— Да, положит в банк десять долларов, чтобы проверить, не закрыт ли счет, может быть, еще что выяснит. Каллен немного не в форме после двадцати семи лет тюрьмы. Он тебе не досаждает?
— Большую часть времени он проводит на кухне с Долорес. Все эти годы он не видал приличной еды.
— Это не единственное лишение в тюрьме. Предупреди Долорес: если он начнет к ней приставать, пусть огреет его черпаком.
— Мне он нравится. Он милый.
— Ты ко всем хорошо относишься, — улыбнулся Джек.
Люси повернула голову: за тусклым стеклом витрины она увидела покрытые пылью статуи: изображение Святого Сердца, гипсовую раскрашенную Богоматерь с Младенцем, попиравшую ногами змия. Они уже прошли мимо магазина, когда она сказала:
— Вся эта атрибутика способствует вере, правда? Тебя словно окутывают ритуалы священнодействия.
— Надо как-нибудь это обсудить, — с серьезной миной ответил он.
Наконец-то она улыбнулась. Очень уж «сестра Люси» сегодня сосредоточенна — надела синюю хлопковую блузку простого покроя и юбку хаки, чтобы предстать перед Джерри Бойланом монахиней из Никарагуа, не морочить ему голову подробностями. Кстати, Джерри говорил, что в прошлом месяце побывал в Манагуа. Вот пусть Люси и проверит.
— Я повел Бойлана в «Интернейшнл». Знаешь этот стрип-бар? Экзотические танцовщицы со всего света — из Шривпорта и Восточного Техаса. Мы входим, а Рой как раз беседует с Джимми Линэхеном, хозяином этого заведения. Рой пьет рюмку за рюмкой, а Джимми ему наливает, уговаривает остаться. Жалование обещал прибавить, даже долю доходов от бара предлагал. Мы подходим прямиком к столу, слушаем, как Джимми втирает Рою, дескать, он прямо-таки создан для этой работы, никто не умеет так управляться с туристами и пьяницами.
— Когда ты меня с ним познакомишь?
— Погоди, может быть, даже сегодня вечером. Ну так вот, мы садимся. Я сразу понял, Бойлан сойдется с Линэхеном, Линэхен такой весь из себя ирландец, а Бойлан прямиком оттуда. Линэхен его слушал, открыв рот, пока тот заливался, какие в Дублине знаменитые бары, а Рой возьми и скажи: «Чем знаменитые? Пьяницами?» — Он уже был наполовину пьян, и в глазах у него чертики играли. Бойлан на это: «Затем и идут в паб, чтобы напиться», — и пошел дальше рассказывать, про «Маллиган», про «Бейли», про то, что Джеймс Джойс прославил их на весь мир. Ну, уж о Джойсе Рой, наверное, слышал, хотя не поручусь. Да один черт, стоит при Рое заговорить о книгах, как он решит, что ты задаешься. Я сразу понял, как только Бойлан раскрыл рот, что Рой станет его задирать. Вот Рой и говорит: «Пойду-ка я отсюда, а то как бы новый вид СПИДа не подцепить». Бойлан купился: «Что это за новый вид?» — спрашивает. А Рой ему: «Ушной СПИД. Можно подцепить его, когда слушаешь задницу».
— Так при нем и сказал?
— Прямо ему в лицо. Потом посмотрел на меня и говорит: «Откуда ты притащил этого парня?» Я ему сказал: «Ты все равно не поверишь, если я скажу, где мы встретились». А Рой на это: «Я про этого человека ничему не поверю. И свой дерьмовый акцент он тоже подделал».
— И что сказал на это Бойлан?
— Бойлану не привыкать. Можно доверять ему, пока он рассказывает про дублинские кабачки, но все остальное — пятьдесят на пятьдесят. Одно я знаю точно: он отбывал срок. Я понял это с первого взгляда.
— И как ты это узнал?
— Есть что-то такое. Кто сидел, тот сразу это увидит. — На пороге «Ральфа и Каку» Джек придержал Люси за руку и предупредил: — Но он ничего не знает о наших планах. Постарается выведать у тебя.
— Я буду сама невинность, — захлопала ресницами Люси.
— Важно понять, сможем ли мы его использовать. Постарайся разобраться.
Джерри Бойлан ел устрицы, поливая их лимонным соком. Когда мясо начинало отслаиваться от стенок раковины, он подносил раковину ко рту, стряхивал в рот устрицу и принимался жевать, запивая пивом. Джек и Люси быстро расправились с устрицами и крабовой запеканкой, Люси задумчиво помешивала чай со льдом. Они оба были почти зачарованы этим обрядом: две дюжины устриц одна за другой проскальзывали между губ Бойлана, а он жевал, запивал, глотал и болтал — язык непрерывно двигался у него во рту.
— Присматриваетесь ко мне, сестрица? — сказал он Люси. — Хотите знать, зачем это я ездил в Никарагуа, а спросить стесняетесь? Одна моя родственница постриглась в монахини под именем Виргинелла. Я ей говорю, — тут Бойлан сурово нахмурился: — «С какой стати ты назвалась Виргинеллой, „маленькой девственницей“? Хочешь быть девственницей, — говорю я ей, — так будь большой девственницей, девственницей мирового класса». Видите, в чем проблема, сестра? Один ваш обет мешает другому. Она так смиренна, что не смеет громко заявить о своем целомудрии. — И новый кусочек французской булки с маслом исчез у него во рту.
— Я бы хотел кое о чем спросить, — вмешался Джек.
— Прошу вас.
— Зачем вы ездили в Никарагуа?
— Прямо в лоб, да? Я отвечу, не сомневайся, Джек. — Бойлан удовлетворенно откинулся, не выпуская из рук стеклянную кружку с пивом. — В пасхальное воскресенье, всего лишь месяц тому назад, я посетил кладбище Миллтаун. Это под Белфастом, на Фоллс-роуд, по дороге в Антрим, — пояснил он. — Мы отмечали семидесятую годовщину восстания тысяча девятьсот шестнадцатого года. Собрались под дождем в лютую стужу, чтобы почтить наших мертвых…
— Зачем вы ездили в Никарагуа? — повторил Джек.
— Спрашивай-спрашивай, на этот раз пистолета в руках у тебя нет, — усмехнулся Бойлан. — Ты славный парень, Джек, только нетерпелив, а оттого все время допускаешь промахи, верно? Сам не смог разобраться ни во мне, ни в этой ситуации, вот и привел эту красавицу-монахиню посмотреть на меня. А неуверенность в себе заставляет тебя перебивать мой рассказ как раз в тот момент, когда я пытаюсь объяснить, как я познакомился с никарагуанцами. Может показаться, — теперь он снова обращался к Люси, — будто я все хожу вокруг да около, будто я склонен к излишнему красноречию, что вообще свойственно революционерам, но я опускаю подробности. Вас интересует, что сандинисты делали в Ирландии холодным пасхальным утром?
— Что они вообще там делали? — уточнила Люси.
— Если вам кто-нибудь скажет, будто мы связаны с террористами, не верьте. Эти парни из Никарагуа — музыканты, их ансамбль называется «Герои и мученики». Они сражались за свободу, как и мы, они победили и приехали к нам, чтобы в песнях, в балладах рассказать нам о своей борьбе. Эти песни находят отклик в душе каждого человека, сражающегося за свою страну. Я был вдохновлен и решил поехать в Никарагуа вместе с «Героями и мучениками», тем более что у меня там старший брат, я его не видел почти десять лет. Скромный священник-иезуит, пасет свою паству в деревушке Леон.