наю, что поставлено на карту, я знаю, во что нам обойдется победа. Это вам не Вьетнам, тут у противника есть и эти чертовы вертолеты, и до фига оружия.
— Вы были с индейцами? — уважительно переспросил Джек.
— Да, приятель, а мне-то уж давно не двадцать лет. Суровая жизнь у этих ребят. Всё сандинисты виноваты.
— Странные они?
— Они правильные ребята. Ни во что не лезли, занимались своими собственными делами еще с доколумбовых времен, а тут являются сандинисты и хотят их поиметь. Знаете, на кого эти комонисты похожи? Тупоголовые, узколобые, точь-в-точь ку-клукс-клан. Они друг друга стоят.
— Поедете туда еще?
Элвин Кромвель с тоской оглядел свой полупустой магазинчик.
— Жена не пускает. Я ей говорю: «Золотце, там у меня дел побольше, чем здесь». На меня работают две дамочки и один парень, мне столько и не нужно. Сейчас они на обед ушли. Я им говорю: «Ребята, обедайте, не торопитесь. Потом пойдите домой и поспите». Отец всегда приходил среди дня домой, обедал и ложился отдохнуть. Времена изменились, да? — Он снова огляделся по сторонам, потом обернулся к Каллену и Джеку: — Я вам еще кое-что скажу, только не выдавайте. Есть возможность отправиться туда в ближайшие выходные, и, черт меня подери, упускать этот шанс я не намерен. Каждый должен что-то сделать в этом мире.
— Полетите на самолете? — спросил Джек.
— Нет, это чересчур дорого. Надо везти оружие, припасы. У нас тут полно «банановых лодок». Эти повезут любой груз, лишь бы не возвращаться порожняком.
— Интересная у вас жизнь, — сказал Джек.
— Ага, — подтвердил Элвин Кромвель. — Когда удается вырваться отсюда.
Они вышли из магазина, щурясь от яркого солнца.
— Неужели ты поверил ему? — спросил Джек. И тут Каллен вновь удивил его.
— Ты не был на войне, Джек, так что помалкивай.
— Да при чем тут это?…
— Только идиот может не поверить такому человеку, как Элвин Кромвель. Из таких ребят получаются самые лучшие солдаты. Они всегда наготове, случись война. Только они нашу задницу и спасают.
— Чего ты разошелся?
— А то, что ты у нас больно умный. Если парень верит в свою страну и готов умереть за нее, значит, он тупица, урод?! А ты где был, когда мы воевали во Вьетнаме?
— Я же тебе говорил: я пытался завербоваться.
— Чушь собачья!
— Я не прятался в Канаде, не сжигал повестку. Меня забраковала медицинская комиссия.
— А ты и рад.
— Рад, конечно. Да что с тобой, Калли? Я всего-навсего спросил, можно ли ему верить.
— Слышал я, как ты спросил.
Они подошли к оставленному на улице «мерседесу», открыли дверцы, постояли, дожидаясь, пока машина хоть немного проветрится. Солнечный луч, отражаясь от крыши, попал Джеку прямо в глаза. Прищурившись, он попытался разглядеть выражение лица Каллена.
— Я и не знал, что ты был на войне. Ты никогда об этом не говорил.
Каллен не ответил. Он внимательно всматривался в здание напротив.
— Ты всю войну оттрубил?
— Три с половиной года, — отозвался Каллен. Теперь он осматривал улицу, взгляд его скользнул мимо немногочисленных автомобилей, припаркованных возле склада, потом Каллен повернулся, посмотрел в сторону маленькой гавани и пирса, где причаливали рыболовные суда.
— Господи Иисусе! — На это раз в его голосе звучало неподдельное изумление.
— Что такое?
— Самый первый банк, который я грабанул, взял в одиночку, был тут, в Галфпорте.
— В самом деле?
— Прямо тут и был. А теперь нету. Куда он мог подеваться?
— Мы проходили мимо большого нового здания, это и есть банк.
— Не, то был старый банк.
Джек сделал шаг вперед, прикрывая глаза ладонью от солнца.
— Вон, Калли, по ту сторону новостройки вывеска: «Банк Хэнкок».
Каллен подошел и стал рядом с ним позади машины.
— Господи, так и есть. Мы прошли мимо него.
Джек обернулся к машине, теперь его взгляду открывалась вся широкая Двадцать пятая авеню. Шагах в двадцати от него, возле черной машины, припаркованной на той же стороне улицы, стоял какой-то человек. Джек пригляделся к нему и понял наконец, что прямо на него смотрит все тот же креол.
— Да, точно, — сказал Каллен. — Те самые колонны у входа.
Фрэнклин де Диос был в темном костюме и белой рубашке, пиджак расстегнут. Стоит неподвижно, смотрит в упор.
— Поехали, Калли, — позвал Джек.
Они сели в машину, сдали назад. Теперь он видел индейца через ветровое стекло. Парень так и не сдвинулся с места, только повернулся, когда они проезжали, посмотрел на них, сделал еще полоборота и продолжал смотреть им вслед. Теперь Джек видел его в зеркало заднего вида.
— Калли! — позвал он.
— Я вот думаю: служба в армии — это было лучшее время моей жизни! — вздохнул Каллен.
Они добрались до порта и свернули направо, проехали мимо трейлеров, ожидавших во дворе бананового склада, потом проехали мимо причала, принадлежащего компании «Стандард фрут», мимо маленькой гавани для рыболовецких судов и лодок, владельцы которых занимались ловлей креветок. Вскоре они уже любовались белым песчаным пляжем, протянувшимся вдоль берега Мексиканского залива. Тогда Джек снова посмотрел в зеркало заднего вида, потом сквозь ветровое стекло на мчавшегося по поверхности бухты серфингиста, на яхты под голубыми и оранжевыми парусами, а потом снова в зеркало заднего вида.
— Сколько моих приятелей погибло там, на острове. Он всего-то миль семь в длину, на хрена он нам понадобился, сесть посрать и то негде, но война — это когда все вместе, и такого я больше никогда не испытывал. Там мы знали, что мы кому-то нужны, что мы что-то делаем. Маленький остров или большой, не в том дело.
— Мы и сейчас что-то делаем, — подбодрил его Джек.
— Я сомневаюсь, выгорит ли у нас это дельце, но знаешь что, Джек? Даже если и не выгорит, наплевать.
— И все же нам есть о чем беспокоиться, Калли. У нас на хвосте кто-то сидит.
— Коп? С какой стати? Ты еще ничего не сделал.
— Не коп, а индеец. Тот самый, помнишь?
— Да-а? — протянул Каллен. Его это нисколько не интересовало, он даже головы не повернул, только спросил с ленцой: — И что ты собираешься делать?
— Доберемся до той стороны залива… — Джек снова посмотрел в зеркало.
— Там такие большие дома, мне они всегда нравились, — сказал Каллен. — Я все думал, вот бы в таком пожить.
— Вот там я и оторвусь от него, — решил Джек, — выжму все сто двадцать.
— Там крутой поворот, — предупредил его Каллен, — как раз перед тем, как снова выскочить к берегу.
— Черт, ты прав, — признал Джек. — Ладно, сперва пройду поворот, потом оторвусь. Пролетим по мосту, быстренько свернем на Норт-бич, и пусть он поцелует нас в задницу.
Так они и сделали.
20
Джек свернул на тенистую аллею, к старой полуразвалившейся дамбе, и покатил по пустынной улице, тянувшейся вдоль берега. По одну сторону стояли старые деревянные дома, укрытые тенью замшелых дубов, по другую — цементные ступени пирса, все в трещинах, — когда-то в детстве они забирались сюда, забрасывали в неглубокую бухту сетки и ловили крабов. Далеко в залив уходили деревянные мостки для прогулок. Каллен и Джек проехали мимо дома, обтесанного ураганами за добрую сотню лет.
— «Камилла»[2] унесла у нас крыльцо, — сообщил Джек, — и в доме было грязи по колено.
Они свернули на боковую улочку. Джек впервые обратил внимание на ее название: Леопольд-стрит. Он остановил свой автомобиль позади дома, рядом с «шеветтом» Риджины и чьей-то новехонькой ярко-голубой машиной, на которой вместо названия красовались лишь цифры да слово «турбо». С веранды из-за занавески на гостей взирала какая-то женщина. Другая женщина, покрупнее, не слишком отчетливо видная из-за занавесок, скользнула мимо первой и распахнула раздвижную дверь. Это была сестра Джека Риджина. Выходя из машины, Джек услышал, как она выкрикивает детскую дразнилку:
— Кто стучится в дверь моя? — и, обращаясь к матери: — Мама, это Джек.
На задней веранде был накрыт стол на пятерых. Все говорили разом, Джек представил Каллена, обнял мать, вновь ощутив, какой маленькой и хрупкой она сделалась, и мама тихонько спросила:
— Как поживает мой славный большой мальчик?
Джек похлопал ее по спине и спросил, как у нее дела, постаравшись, чтобы голос его и впрямь прозвучал заинтересованно, заботливо.
— Прекрасно, — сказала она.
У нее и в семьдесят пять все было прекрасно: волосы, отчасти еще не седые, а русые, уложены волнами, очки и те сияют, белые сережки как нельзя лучше подходят к бусам. Но все-таки она семидесятилетняя старомодная старушка, и в данный момент ей было явно не по себе. Когда Джек спросил, в чем дело, оказалось, ее тревожит, что за столом на всех не хватит места. Да ладно, сказал Джек, расскажи лучше, как ты, что поделываешь. На это мать снова отвечала, что у нее все хорошо, вот только на прошлой неделе она слегла в постель с «артиритом».
— С кем-кем ты была в постели? — переспросил Джек. — С Арти Ритом?
И мать засмеялась, стараясь не выставлять напоказ вставную челюсть и приговаривая, что Джек — копия своего папочки, ее славного ирландца. А за спиной у Джека Риджина рассказывала Каллену, что на обед будут креветки и еще остался суп из стручков фасоли, и Каллен причмокивал в ответ.
— Знаешь, кто у нас сегодня в гостях? — спросила Риджина, и Джек тут же догадался по интонации, так что мать могла и не сообщать ему печально-многозначительным тоном:
— Морин с мужем.
— Давайте-ка я налью вам по стаканчику и выйдем на крыльцо, — предложила Риджина.
— Морин спрашивала про тебя, — продолжала мать. — Я сказала, ты по-прежнему трудишься на Лео. Морин сказала, это хорошо. Ее муж приехал вместе с ней, этот врач, как его?
— Харби, — подсказал ей Джек.
— Такая прелестная девушка, — вздохнула мать.
Риджина сказала, что Лео обещал освободиться пораньше. Улучив момент, она спросила Джека: