В другой статье события излагались несколько иначе: «Поздней ночью солдаты заявились в квартиру. В двухкомнатном помещении в это время находилось восемь человек – несколько поколений одной семьи, а также некоторые родственники, приехавшие в гости. Позвонив в дверь, солдаты попросили подойти Тамару, так звали девушку. Когда дверь стала открываться, они дали в старушку у двери очередь и ворвались в квартиру. После этого они расстреляли всех спящих людей, оставив в живых только саму Тамару и двоих её детей.
Хотя солдаты пользовались подушками в качестве глушителей, автоматные очереди трудно было не услышать в ночи. И многие соседи слышали их. А одна из жительниц дома даже позвонила в милицию и сообщила о стрельбе. Но дежурный со скепсисом принял её слова, сославшись на то, что, скорее всего, рядом с домом проехал мотоцикл, а впечатлительной даме спросонья почудилась нелепица. Действительно, какая автоматная стрельба может быть в 1968 году в центре Курска? О бегстве вооружённых солдат из части в милиции ещё не знали.
После содеянного пути назад уже не было. Одно дело – это бегство из части, пусть и с оружием. В конце концов, солдаты утром могли вернуться в часть и, возможно, даже отделаться лишь дисбатом. Но убийство пяти человек гарантировало им смертную казнь. Напоследок дезертиры решили погулять вволю. Как только утром 26 сентября открылись магазины, они отправили заложницу за водкой, пообещав взамен отпустить её вместе с детьми. Однако, когда она вернулась, дети уже были мертвы. А её саму связали и бросили в ванной.
Дезертиры пьянствовали целые сутки. Когда водка закончилась, Суровцев вечером сбегал за добавкой…».
Утром 27 сентября развернулся второй акт трагедии, которая началась накануне. Вновь обратимся к тем статьям, где описывались те события:
«…Рассказывает Тамара Петровна, которая проживала в доме, где засели террористы: «Утром 27 сентября должны были везти из Косиново к поезду арестантов, отправлять по этапу. Эти звери и собирались их освободить. Устроились около окон, а когда подъехала машина, стали стрелять. Насмерть положили водителя, но охранники отогнали автомобиль из-под обстрела. А эти сволочи тогда стали палить по площади, по перрону, по вокзалу. Потом уже узнали, что у них было два чемодана патронов. Кроме того, дали несколько очередей по дому напротив. Там тоже ранили женщину, она проводницей работала. На моих глазах застрелили бабушку, которая несла сдавать бутылки. Только когда столько людей погибло, милиция зашевелилась – оцепили площадь и дом, из Орла вызвали группу спецназа, а из Москвы прилетел генерал с зелёными лампасами».
«Представляете, восемь утра, четыре электрички пришли, вся площадь забита, а они прямо по людям, – вспоминает ещё один очевидец Н. Мальцев. – Я приехал утром на работу. Выхожу на перрон, и тут меня что-то в лицо ударило. Схватился за подбородок, кровь течет, но смог дойти до вокзала и там укрыться. Потом оказалось, что мне раздробило челюсть. Вокруг крики, плач, стоны, раненые и убитые падают. Кто-то помог мне добраться до медпункта, а там кошмар. Сразу столько крови я никогда не видел. Сестрички из железнодорожной поликлиники несколько раз за бинтами и ватой бегали, мешками носили».
«В одной из комнат в моей квартире московский генерал устроил штаб, – продолжает Тамара Петровна. – Л. И. Брежнев непосредственно контролировал операцию (1-м секретарём Курского обкома в ту пору был Леонид Монашев – Ф. Р.). Меня, естественно, выставили, но всё было слышно. Начали переговоры с бандитами. Мол, сдавайтесь. Те ни в какую, и по двери стреляют очередями, она вся изрешечена была. А потом один из них застрелился, а второй выбросил всё-таки автомат в окно. В подъезде вдоль стен уже стояли солдаты, ворвались в квартиру и повязали субчика. А как его из дома выводили – отдельная история. Внизу толпа собралась, оцепление еле-еле народ сдерживало. Люди бы его растерзали. Переодели его в милицейскую форму и только так смогли вывести из подъезда. А потом сказали людям, что бандита уже увезли».
«Тогда не было ОМОНа, – рассказывает Александр Ковынев. – Задерживать преступников пришлось обычным милиционерам. В Курск вызвали начальников райотделов с подчиненными. Всю площадь оцепили. В одной из квартир дома, в котором засели дезертиры, устроили штаб. Решили вести переговоры с убийцами, но те не собирались сдаваться. Руководители операции общались с ними через дверь, требовали сдаться. Но солдаты снова принялись палить: очередью изрешетили входную дверь. Через какое-то время, когда преступники поняли, что им не скрыться, в квартире раздался выстрел. Коршунов покончил с собой. Суровцев все-таки сдался. И тут появилась еще одна проблема – как вывести его из дома. На площади собралось очень много народа, все кричали: «Смерть бандитам!», требовали отдать им преступника на растерзание. Только когда переодели Суровцева в милицейскую форму, удалось вывести его на улицу и посадить в машину. Вел он себя тихо».
– Александр Иванович, вы заходили в захваченную квартиру?
– Конечно! До сих пор не могу забыть того жуткого зрелища, – вспоминает Ковынев. – Мы же жили в другое время, строили социализм. Я не мог понять, как при нашем строе можно такое совершить. Это просто не укладывалось в ту жизненную систему. Вся квартира была залита кровью, на полу (в прихожей, комнатах) лежали трупы. Невозможно было смотреть на тела убитых детей… За свою службу я повидал всякое, но это было самое кошмарное.
В то время в Курске не было военной прокуратуры. Сдавшегося преступника судили в Орле. Слушания по делу были закрытыми. Но когда куряне, свидетели трагедии, узнали о вынесенном приговоре – были в шоке. Слишком маленькое наказание ждало изверга – 10 лет. В ту пору это был максимальный срок…».
А вот как описаны эти же события в другом материале: «… Утром 27 сентября, после суточного кутежа, солдаты решили завершить начатое. Захваченная ими квартира находилась на четвёртом этаже, и из её окон открывался отличный вид на привокзальную площадь. Это была отличная позиция для стрельбы по беззащитным живым мишеням, которых в ранний час было очень много, как это всегда и бывает у вокзалов в областных центрах.
Около 8 часов утра Коршунов занял позицию у окна и начал стрелять по прохожим. В это время на площади было много людей, время было такое, что как раз в этот час приходило много пригородных электричек. Это была не стрельба наугад, Коршунов стрелял аккуратно и выверенно, короткими очередями. Ведь он был лучшим стрелком части и теперь впервые имел возможность попрактиковаться в стрельбе по живым мишеням.
Поначалу прохожие не обращали внимания на странный шум, но после того, как люди стали падать один за другим, стало понятно, что по ним открыли стрельбу. На площади находилось несколько человек с фронтовым опытом, благо война закончилась чуть более 20 лет назад. Они быстро сориентировались в обстановке и направили толпу в здание вокзала.
Тем временем соседи вызвали милицию. Они поняли, что стрельба идёт из квартиры на четвёртом этаже, и сообщили об этом правоохранителям. А на площадь приехал автозак, который привёз этапируемых заключённых на вокзал. Водитель, разумеется, не знал о происходящем и остановил автомобиль, который сразу же стал мишенью для стрелков. Они дали несколько очередей по кузову, застрелив одного из заключённых. Водитель решил, что происходит налёт с целью отбить заключённых, и быстро увёл машину во дворы, где стал недосягаем для огня.
К захваченной квартире стали стягиваться милицейские силы. В те времена не существовало никаких специально подготовленных штурмовых спецгрупп и даже ОМОНа, поэтому обезвредить преступников должны были самые обычные милиционеры. Привокзальная площадь и прилегающие дворы были оцеплены милицией и прибывшими на подмогу военными.
Когда группа милиционеров приблизилась к двери захваченной квартиры, солдаты услышали шум и дали несколько очередей по деревянной двери, едва не ранив правоохранителей. Штаб правоохранителей было решено разместить в одной из соседних квартир.
На место происшествия прибыл начальник городской милиции, который попытался вступить с дезертирами в переговоры. Однако очень быстро он пришёл в замешательство.
Офицер просто не понимал, что происходит. Обычно, когда преступники захватывают заложников, они делают это с какой-то определённой целью. Что-то получить взамен или хотя бы озвучить какую-то проблему. Но солдаты рвали все шаблоны, поскольку не выдвигали абсолютно никаких требований. Кажется, они и сами не до конца понимали, что им нужно и зачем они вообще всё это затеяли. Не понимая, что преступникам нужно, милиционеры никак не могли найти к ним подход. Дезертиры только становились всё более агрессивными и угрожали перебить всех заложников, включая детей. Это удерживало милиционеров от активных действий, поскольку они ещё не знали, что все они, за исключением одной женщины, уже мертвы. Это же обстоятельство заставило отменить штурм с применением слезоточивого газа «Черёмуха», который хотели пустить в захваченную квартиру через специально проделанную дыру в стене.
Тем временем о ЧП доложили в Москву и сам товарищ Брежнев потребовал разобраться, наконец, с этой чертовщиной, которая творится в Курске. Но милиционеры не знали, как объяснить происходящее. Всё, что они знали: два солдата сбежали из части с оружием, захватили квартиру с заложниками и стреляли из окна. Какими мотивами они руководствовались – неизвестно. Политика? Но они не делали никаких заявлений. Корысть? Но они ничего не требовали: ни денег, ни лимузинов, ни самолёта в Америку. Попытка освободить заключённых из автозака? Но тогда зачем они стреляли по фургону автозака, убивая тех, кого будто бы хотели освободить?
Отметим, что из окна пыталась выпрыгнуть заложница Тамара Сатарова, которая одна осталась в живых, но преступники не дали ей это сделать. Говорят, что Виктор Коршунов, который был родом из Молдавии, чтил бандеровские законы, а как известно бандеровцы, когда убивали, всегда оставляли одного в живых, чтобы тот хоронил своих погибших.