При обыске изымались десятки ящиков водки и коньяка, тогда, когда продукты питания изымать было нельзя – их не принимали в магазин. Изъятые спиртные напитки бесконтрольно «уничтожались» следователями следственной группы каждый вечер.
Характерный пример: по одному из эпизодов у фигуранта по протоколу обыска было изъято 812 золотых монет царской чеканки в двух банках. Обыск и изъятие проводили Гдлян и Иванов. Но когда я стал беседовать с этим фигурантом, он мне сказал: «Абдуджабор, я знаю, ты не такой, как они. Монет было ТЫСЯЧА! По пятьсот в каждой банке! Зачем мне зарывать неизвестно сколько? Я зарыл ровно тысячу! А записали меньше. Мне всё равно уже. Но ты знай – они гребут под себя. И гребут лопатами».
После этого я написал рапорт сначала начальнику Главного следственного управления прокуратуры СССР Илюхину, потом заместителю Генерального прокурора СССР Сороке о моем освобождении из группы. Гдлян всеми силами старался не отпускать меня – мои показатели были лучшими. Кому нравится, когда такая рабсила хочет уйти?
Мои рапорта оставались без ответа, и я в Бухаре свалился в сердечном приступе. Меня положили в кардиоцентр Душанбе, после лечения я снова был откомандирован в Ташкент. В первый же день приезда я снова был госпитализирован в кардиоцентр Ташкента. Пожилой профессор, осмотрев меня, помолчал, потом сказал: «Молодой человек, сердце у вас отличное. Ваша болезнь начинается с головы. Работы всё время много, а жизнь одна».
С невероятными усилиями мне удалось вырваться из группы. Позже я слышал об аресте Карташяна, о возбуждении дела против Гдляна и Иванова, и прочих перипетиях «узбекского дела». В 1989 году ко мне из Москвы приехал представитель КГБ СССР – они откопали мои рапорта об уходе из группы. Он мне задал риторический вопрос – почему я вовремя не поставил в известность руководство Прокуратуры СССР о безобразиях, творимых Гдляном и Ивановым в Ташкенте. Вопрос его остался без ответа.
Страдающий «комплексом Наполеона» Тельман Гдлян (его рост – 157 см), в отличие от других руководителей следственных групп понял: «узбекское дело» – его «звездный час», и что немаловажно – возможность сказочного обогащения. Поэтому он не принял предложение стать прокурором Армянской ССР, вернее, согласился стать им, только с условием продолжить расследование «узбекского дела». Он вцепился в дело как клещ. И когда он официально был отстранен от расследования, снял с дела копии, что для этики следователя – неслыханный поступок. Гдлян объявлял, что никто в СССР, кроме него, не может «правильно и честно» расследовать и завершить дело. На деле же он не хотел устраняться от такой возможности сказочного обогащения, и кроме того, «пройти во власть». И всё это время рядом с ним был его «боевой заместитель» – «Шестерка» Николай Иванов.
Болезненно самолюбивые, ни Гдлян, ни Иванов не терпели возражений. Однажды проиграв мне партию в бильярд, Тельман Хоренович уже больше никогда со мной в бильярд не играл. А «Борода» на мое замечание не заниматься при допросе словоблудием и не писать протоколы по 45–50 страниц машинописного текста, где ничего конкретного нет, тут же пожаловался Гдляну. Потом Тельман Хоренович мне сказал: «Ты должен понять, Коля – не следователь. Он про тактику допроса только недавно узнал. Но он хороший парень. Не придирайся к нему…»
Но вернёмся в год 1987-й.
К тому времени следственная группа Гдляна – Иванова, основательно «перепахав» Узбекистан, устремила свои взоры на «кремлевскую мафию». До этого арестовывались только высшие партийные и государственные чиновники среднеазиатской республики, а до москвичей дело не доходило. Арест Юрия Чурбанова нарушил эту традицию. Причем «добро» на этот арест выбивалось на самом верху, в Политбюро. Вполне возможно, что многие голосовавшие за этот арест надеялись на то, что зять Брежнева станет своего рода «громоотводом» для чрезвычайно активных следователей и уведет их в сторону от нынешних кремлевских мафиози. Поэтому прессе была дана установка спустить на Ю. Чурбанова всех собак и сделать его чуть ли не врагом нации номер один.
Обратим внимание, что за пять дней до ареста Чурбанова (19 января) прошёл Пленум ЦК КПСС, на котором была провозглашена «гласность». А провозгласили её не просто так, а с прицелом на то, чтобы все официальные СМИ теперь были повёрнуты на бичевание недостатков и пороков советской системы с упором на прошлое – на сталинские и брежневские годы. Под это дело и был арестован Чурбанов – бывший зять Л. Брежнева.
Между тем Ю. Чурбанов был не единственным высокопоставленным генералом МВД, кто в том году попал в опалу. В начале года, после того как в прессе поднялся шум вокруг ситуации в городе Мичуринске, где с помощью сотрудников местного УВД с завода похищались поршневые кольца, был снят со своего поста и уволен из органов заместитель начальника управления кадров МВД СССР Борис Алексеев. Весной того же года, после того как в одном из февральских номеров «Огонька» была опубликована статья «Бронированные мундиры», в которой разоблачались жестокие нравы, царящие в МВД Карелии, был снят со своего поста министр внутренних дел этой республики генерал Мяукин. В Башкирии за злоупотребления властью сняли министра внутренних дел В. Рыленко.
Если за весь 1986 год в центральной прессе было опубликовано около 800 статей о сотрудниках МВД, то за пять первых месяцев 1987 года таких статей набралось уже 520. Большинство из них были критическими, разоблачительный пафос их преследовал только одну цель: выставить сотрудников милиции в самом неприглядном виде. Ретивые авторы подобного рода статей, радеющие на словах за новую демократическую Россию, пока не догадывались, что рубили сук, на котором сами и сидели.
В то время как престиж органов МВД в глазах общественности падал, преступность в стране видоизменялась и росла. Ведь свобода, которую несла с собой перестройка, раскрепостила всех, в том числе и преступников. И с вступлением в силу 1 мая 1987 года Закона об индивидуальной трудовой деятельности для отечественных преступников открылось еще более широкое поле для деятельности.
Преступность менялась, а тогдашние власти, кажется, делали все от них зависящее, чтобы этого не замечать. И лишь узкая группа специалистов МВД работала над изучением этой проблемы. А. Волобуев, вспоминая об этом, писал: «В 19861987 гг. действовавшие независимо друг от друга три немногочисленные группы ученых, представлявшие ВНИИ МВД СССР, ВНИИ Прокуратуры СССР и Омскую высшую школу МВД СССР, неожиданно для себя (но, по-видимому, вполне закономерно) пришли к одному и тому же выводу – в стране сложилась ситуация организованной преступности. Результаты исследований были вынесены на суд специалистов. Три научно-практических семинара больше напоминали поле боя, нежели традиционный спокойно-умиротворяющий обмен мнениями».
Однако отметим, что дальше дискуссий дело тогда так и не пошло. Тем временем в 1987 году в стране начался бум антикварных преступлений. В связи с небывалым интересом к СССР на Западе резко подскочили цены на нашу старину. В связи с этим в 1987 году таможня пресекла вывоз 11 тысяч предметов старины и искусства, имеющих историческую ценность. Однако многие ценные вещи тогда все-таки были вывезены за пределы СССР.
«Любера»
В 1987 году в стране резко подскочила кривая молодежной преступности. Еще в конце 1986 года центральная пресса заговорила о люберах – накачанных ребятах из подмосковных Люберец, которые ездили в Москву «наводить порядок». «Наведение порядка» заключалось в том, что любера нещадно били металлистов, панков, хиппи, да и обычной московской молодежи от них тоже изрядно доставалось.
История люберов началась в июне 1986 года, когда газета «Советская Россия» рассказала на своих страницах о неких молодых людях, которые вечером 9 мая хулиганили на Красной площади. Они шли стройной колонной и хором скандировали: «Люберцы! Люберцы!» и на глазах у опешившей публики избивали попадавшихся им на пути подростков-москвичей. После этой публикации Люберецкое УВД и горком комсомола занялись этой проблемой всерьез и провели рейды по подвалам не только Люберец, но и всего района. Некоторые спортивные залы, где «качались» ребята, закрыли. В июле 1986 года, в ходе подготовки к Играм доброй воли, работники уголовного розыска Москвы и Московской области, работники органов внутренних дел на транспорте составили даже специальный план совместных мероприятий по предупреждению групповых преступлений и иных правонарушений несовершеннолетних и молодежи – жителей Люберецкого района. Ни один другой район Московской области такой «чести» удостоен больше не был.
Казалось, что с проблемой удалось справиться и любера навсегда остепенятся. Однако это оказалось не так, и с осени 1986 года о люберах заговорили буквально все центральные газеты, включая «Комсомольскую правду», «Ленинское знамя», «Литературную газету». В январе 1987 года огромную статью на эту тему опубликовал в «Огоньке» тогда еще журналист Владимир Яковлев. Статья эта называлась: «Контора «люберов». В ней сообщалось: «Контора» – организованные группы подростков, знакомых между собой, придерживающихся общих взглядов, – и только? Возможно, и так. Но так ли? Есть странное, будто продуманное единообразие в действиях люберов, и молодых, и старших. То, что в самих Люберцах происшествий типа московских не бывает, и то, что привлекают внимание люберов лишь те группы подростков, представители которых не могут по тем или иным причинам обратиться за помощью к органам милиции. Все это неизбежно наталкивает на мысль: их действия не случайны; не управляет ли ими умелая и опытная рука?»
Если читатель помнит, подобная проблема с молодежной преступностью была зафиксирована в середине 70-х в Казани (казанский феномен). А там, как выяснилось позднее, за спиной подростков стояли именно взрослые люди с уголовным прошлым за плечами. И вот прошло десять лет, и такая же ситуация сложилась в Московском регионе, а также в Йошкар-Оле, где тоже с 1986 года стали возникать молодежные группировки криминального толка. Правда, Казань и тогда все равно ходила в лидерах: против 60 ее молодежных группировок Дзержинск мог выставить лишь 30, а Йошкар-Ола – 11. К этому с