себя как бандиты. Имейте в виду, с ними надо уметь обращаться, чтобы они не причиняли вреда. Если не говорить о нескольких действительно жестоких парнях, они не причиняют вреда, если только полиция не висит у них на хвосте{75}.
Обособленные имения в таких областях давно научились устанавливать дипломатические отношения с разбойниками. Женщины из хороших семей вспоминают в своих мемуарах, как, будучи детьми, они отсылались прочь, когда вечером на гасиенду прибывал отряд вооруженных мужчин; хозяин дома вежливо и гостеприимно принимал их и столь же вежливо и со взаимным уважением прощался с ними, когда они отбывали в неизвестном направлении. Каких еще действий можно было от него ожидать?
Каждому приходится о чем-то договариваться с заметными, прочно себя поставившими бандитами. Это значит, что они до какой-то степени интегрируются в сложившееся общество. Идеалом, конечно, является формальный переход браконьеров в егери, что не столь уж необычно. Русский царь и помещики давали казакам земли и привилегии в обмен на отказ от грабительства в пользу охраны территории и интересов своего хозяина.
Гаджрадж, предводитель бадхаков, «из обезьяньего дрессировщика стал робин гудом Гвалиора» в 1830-х годах, и «стал таким сильным, что дурбар назначил его управлять переправами через Чамбал, что он и делал крайне выгодным для них образом». Мина, еще одно «преступное племя» Центральной Индии, наводили ужас на Алвар, но в Джайпуре они получили землю, освобожденную от уплаты аренды, в обмен на обязанность сопровождать конвои с ценностями, и всячески прославлялись за верность радже. В Индии, как и на Сицилии, деревенские и полевые (или пастушеские) профессии часто были взаимозаменимы с бандитской долей. Рамоси, небольшая дакоитская община в Бомбейском президентстве, получила землю, еще различные привилегии и право взимать плату со всех проезжающих в обмен на охрану поселений. Что может быть лучшей мерой против неконтролируемого бандитизма, чем такие договоренности?{76}
Оформляются ли такие договоренности на бумаге или нет, у обитателей таких охваченных бандитизмом областей зачастую нет другого выбора. Местные чиновники, которые хотят выполнять свое дело спокойно и без суеты — а кто же этого не хочет? — наладят контакт и достигнут разумных договоренностей с бандитами или будут рисковать неприятными инцидентами, которые создадут их области ненужную известность, а у вышестоящих чиновников создадут плохое мнение об их подчиненных. Этим объясняется то, почему в действительно зараженных бандитизмом регионах кампании против него столь часто проводятся специальными силами, привлеченными извне.
Местные торговцы достигают своих договоренностей, чтобы уберечь свой бизнес от постоянного ущерба. Даже местные армейские гарнизоны и полиция могут предпочитать простое удерживание преступности (явным или неявным соглашением с бандитами) ниже определенного уровня, чтобы не привлекать внимания столицы, что оставляет бандитам очень большое пространство, поскольку в доиндустриальный период взгляд центрального правительства не проникал слишком глубоко в заросли сельского общества, если только для того не находилось особого повода.
Однако местные представители власти и богатства не только вынуждены договариваться с бандитами, но и во многих сельских обществах у них есть к этому отчетливо выраженный интерес. Местная политика в областях, управляемых землевладельцами докапиталистического склада, включает в себя отношения соперников и сторонников между ведущими феодальными семьями, их вассалов и клиентов. Власть и влияние главы семьи в конечном итоге зиждется на численности людей, находящихся в его подчинении и под его защитой и отплачивающих ему преданностью и зависимостью. Это становится мерой его престижа и, следовательно, его способностью к созданию альянсов: боевых, предвыборных или каких-то еще, в зависимости от того, что определяет местную власть. Чем в большей глуши находится область, чем дальше, слабее и незаинтересованнее центральная власть, тем сильнее в местной политике (или даже в национальной, в зависимости от влияния местной политики на общую) эта способность магната или аристократа мобилизовать «своих». Если в местной политической калькуляции у него окажется достаточно клинков, стволов или голосов, ему даже не нужно быть особенно богатым, богатство имеет значение в преуспевающих регионах с развитой экономикой. Конечно, богатство способствует расширению клиентуры, но только богатство, распределяемое щедро и даже напоказ, с целью показать аристократический статус и силу протекции. С другой стороны, большая и сильная масса сторонников больше способствует увеличению владений и денег, чем умение считать; хотя, конечно, целью этой политики является не преумножение капитала, а рост влиятельности семьи. Действительно, как только погоня за богатством отделяется от семейных интересов и даже превосходит их, эта политическая система рушится.
Эта ситуация идеально подходит для бандитизма. Она создает естественный спрос на разбойников, на определение их политической роли как местный источник вооруженных людей, не связанных никакими обязательствами, которые, если их убедить перейти под крыло знатного или богатого человека, сильно прибавят к его престижу, а в подходящей ситуации могут обеспечить ему перевес в военной или электоральной силе. Вдобавок вассальная система, образуемая знатью, обеспечивает подходящее занятие для отдельных бандитов, реальных или потенциальных.
Мудрый предводитель разбойников позаботится о том, чтобы примкнуть только к господствующей местной силе, гарантирующей реальное покровительство; но даже если он не принимает покровительства, он может быть вполне уверен в том, что местные заправилы рассматривают его как потенциального союзника, а следовательно, как человека, с которым лучше сохранять хорошие отношения. Именно поэтому в областях, далеких от сильного центрального правительства, подобных захолустным районам северо-востока Бразилии вплоть до 1940 года, прославленные разбойничьи банды могли действовать на протяжении удивительно долгого времени: Лампион продержался почти двадцать лет. С другой стороны, Лампион использовал эту политическую ситуацию, чтобы создать такое мощное формирование, которое могло выступать не просто усилением какого-нибудь большого захолустного «полковника», но и быть заметной самостоятельной силой.
В 1926 году колонна Престеса, мобильное повстанческое формирование под предводительством мятежного армейского офицера (впоследствии ставшим лидером Бразильской компартии), достигло северо-востока после двух лет боевых маневров в других внутренних частях страны. Федеральное правительство обратилось за помощью к Мессии Жуайзейру, падре Сисеру, чья влиятельность сделала его крупной политической фигурой штата Сеара, отчасти потому, что Мессии удалось уберечь верующих от социально-революционной притягательности Престеса и его людей. Падре Сисеру, которого отнюдь не приводило в восторг присутствие федеральных войск в его вотчине (он указывал, что его паства вовсе не готова отвернуться от любого, кого правительство назовет бандитом, а колонна Престеса не отталкивала верующих своей антиобщественной позицией), принял это предложение. Лампиона пригласили в город Жуазейру, так называемый Иерусалим падре Сисеру, где приняли со всевозможными почестями; самый старший местный чиновник (инспектор министерства сельского хозяйства) официально пожаловал ему капитанское звание, а также по винтовке и 300 патронов каждому бойцу и велел гнать мятежников[50].
Великий бандит был сильно воодушевлен этим мгновенным переходом в законный статус. Однако дружески к нему настроенный «полковник» объяснил, что он просто становится пешкой в игре правительства, которое безусловно тут же отзовет его чин, как только Престес будет изгнан, и со столь же высокой вероятностью откажется соблюдать обещание об амнистии прошлых преступлений. Эти рассуждения, по-видимому, смогли убедить Лампиона, который с готовностью бросил преследование Престеса. Без сомнения, он разделял распространенное в местности мнение о том, что всем понятно, как иметь дело с мобильными вооруженными формированиями, а вот правительство — это что-то куда более непредсказуемое и опасное.
Единственные, кто не мог извлечь выгоды из такой удачной политической ситуации, были бандиты с отчетливо выраженной репутацией социальных бунтарей, настолько выраженной, что их смерть для любого землевладельца или аристократа была самым предпочтительным вариантом. Таких банд всегда было наперечет, их малое число определялось той легкостью, с которой крестьяне-бандиты могли установить отношения со значимыми фигурами.
Кроме того, политическая структура таких сельских обществ обеспечивала еще одно, и, возможно, самое серьезное, усиление для бандитизма. Если главенствующие семьи или партии оказывали ему покровительство, то проигрывающим, оппозиционным группам оставалось только прибегать к оружию, что, в крайних случаях, означало самим создать и возглавить бандитские формирования.
Тому есть многочисленные примеры. Слиман в своем «Путешествии по царству Ауда в 1849–1850» приводит список таких людей, как, например, Имам Букш, который продолжал держать шайку и заниматься грабежами, «хотя и восстановил владения на своих условиях». Эта же практика была в ходу (если не неизбежна) на Яве. Хорошим примером подобной ситуации является перуанский департамент Кахамарка в начале XX века, который породил немало «оппозиционных» бандитов, в частности Элеодоро Бенеля Сулуэта, против кого в середине 1920-х годов предпринимались развернутые военные кампании{77}. В 1914 году землевладелец Бенель сдал в аренду гасиенду Льяукан, что вызвало негодование среди местного индейского крестьянства, подстрекаемого братьями Рамос, которые занимались субарендой этого имения. Бенель обратился к властям, которые по обычаям того времени жестоко расправились с индейцами, еще более укрепив оставшихся в живых в их ненависти. Рамосы решили покончить с Бенелем, но смогли только убить его сына. «К сожалению, правосудие оказалось не на высоте, и преступление осталось безнаказанным», как тактично сформулировал историк, добавляя, что убийцы пользовались поддержкой некоторых личных врагов Бенеля, например, Альварадо Санта-Крус. Затем Бенель продал свое имущество, чтобы финансировать «внушительный легион своих подчиненных