Кто-то истошно заорал:
— Чепая конь понес!
«Почему мне совсем не страшно? — думал Лёнька. — Меня конь тащит, может расплющить башку подковой, а я еду, будто с горы на собственном заду».
Тут он остановился, а Чалый умчался куда-то в ночь. Лёнька, будто его не мотало только что из стороны в сторону, вскочил на ноги. Стало понятно, почему приключение закончилось — Чалый стянул с его ноги ботинок.
Из-за угла выскочил казак, и Лёнька выстрелил ему меж глаз прежде, чем осознал, что казак — это Милентий.
Несмотря на размер, пистолетик делал свое дело: Милентий свел глаза к переносице, будто хотел посмотреть на дырку от пули, и упал, накрыв собой Лёньку. И вовремя, потому что рядом разорвалась граната. Несколько осколков пробили тело мертвого казака. Теплая кровь полилась на Лёньку.
Выкарабкавшись из-под мертвеца, Лёнька кинулся бежать. «Он же был мой друг, — думал Лёнька, в лабиринте заборов выбирая лучший путь к своим, — как это у меня так получилось? А если бы тут Зиновий был?»
Вместо Зиновия он столкнулся с Николаем.
— Бедовый? — обомлел казак. — Ты что здесь...
Враг, подумал Лёнька и вскинул руку. Но он ведь и друг, пронеслась шальная мысль, мы же из одной миски ели! Меня совесть мучить будет!
Пустое. Сердце бьется ровно, пистолет в руке не дрогнул.
«Второй, — подумал Лёнька. — Я убил двух людей, и оба были моими друзьями... Ну и хрен с ними».
С разных сторон раздавались крики, непрерывно гремели выстрелы, напоминая треск дерева во время пожара.
Лёнька выскочил на площадь. Пулемет лупил с голубятни, там были свои, своим надо помочь.
Не обращая внимания на стрельбу, на мелькающие тени врагов, на потерявшийся ботинок, Лёнька, почти не хромая, приблизился к штабу, и вовремя: двое казаков уже карабкались наверх.
— Я здесь, — крикнул Лёнька врагам.
Казаки оглянулись, и Лёнька выстрелил каждому в сердце.
Плечо обожгло. Лёнька упал и пару раз выпалил наугад.
• Пистолет оказался пятизарядным, шестой выстрел получился пустым щелканьем курка по бойку. Всматриваться, попал он или нет, было некогда, нужно быстрее добраться до упавших с лестницы тел и снять с них оружие.
У него ничего бы не получилось — его преследовал конный казак, но сверху раздался одиночный выстрел — и мертвое тело упало в грязь, а лошадь, промчавшись мимо Лёньки, остановилась возле колодца и начала мирно щипать траву, не обращая внимания на стрельбу.
— Эй, там, внизу, живой? — послышался голос Петьки.
— Живой, — ответил Лёнька, разоружая убитых. Теперь в его распоряжении появились пятизарядный карабин, два револьвера и три бутылочные бомбы.
— Прикрывай, шпион, у нас патроны закончились, — крикнул Чепай.
— Есть прикрывать.
Пока Чепай с Петькой спускались с крыши, Лёнька успел сделать три прицельных выстрела и два навскидку, все удачные.
— А ты, я гляжу, бедовый, — похвалил Лёньку Петька.
— Мне уже говорили.
— Хватит языками чесать, надо людей собирать, — оборвал разговор Чепаев.
Послышался звук работающего мотора, улица осветилась желтым теплым светом, и, громко скрипнув тормозами, рядом остановился автомобиль.
— Козлов, ты? — крикнул Чепаев.
— А то кто ж?
— Быстро все в драндулет.
Один за другим они запрыгнули в автомобиль. Заднее сиденье «форда» водитель выдрал с мясом, чтобы влез большой ящик с оружием.
— Как обстановка? Наших много? — спросил Чепаев Козлова, когда тот, лихо выкрутив баранку, повернул на главную улицу.
Ответил Козлов не сразу. Вдавил в забор казака, сдал назад, выехал из колеи и помчался вперед, выключив фары.
— Плохо, Василий Иванович. Наших мало. На северной половине голяк, казармы горят, мясом воняет, вой стоит. Нечего там ловить, Василий Иванович.
— Ладно, гони на юг.
Там, судя по всему, кипел нешуточный бой.
Батурин
Батурину повезло — на бедняцкой улице, где он квартировал, жило больше сотни старых че- паевцев, которые предпочитали селиться не в казармах, а небольшими группами по три-четыре человека. Они, чтобы не быть в тягость хозяевам, помогали по дому или же пайком.
Здесь еще с вечера свернули все караулы и патрули, собираясь отоспаться перед походом. Батурин закрыл на это глаза — одна ночь ничего не решит, только попросил держать оружие рядом с собой, а не в пирамидах, как было положено в казарме.
Бедняки слишком утеплили маленькую избенку, и к трем часам ночи внутри стало нечем дышать. Батурин проснулся, глянул на часы со светящимся циферблатом и пошел на улицу проветриться и покурить.
Только старая привычка — сначала выглянуть в окно, а потом выходить — спасла ему жизнь.
Трех незнакомцев с белыми лентами на рукавах он увидел прежде, чем они бесшумно проникли во двор. Они явно шли по его душу и, скорее всего, готовились перебить в доме всех, чтобы не было шума.
Шашкой в тесном домишке с низким потолком орудовать было не с руки, зато на полке лежала остро заточенная сечка для шинкования капусты.
Дверь отворилась неслышно. Первого диверсанта Батурин пропустил мимо, а второму нанес короткий и точный удар сечкой в переносицу. Тот хекнул от неожиданности и замертво упал на пороге, перегородив дорогу третьему.
Сечка застряла у него в голове.
Первый отреагировал мгновенно — развернулся и кинулся на Батурина, но домашняя утварь вновь пришла на помощь комиссару. Маленький чугунный утюжок удобно лег в руку, и Батурин, блокируя нож левой рукой, правой ударил врага в висок.
Третий не учел низкой притолоки. Пока он вваливался внутрь, Батурин успел перегруппироваться после схватки с первым и утюжком приголубил третьего по затылку. Несколько раз.
В избе проснулись, бабы хотели поднять визг, но Батурин страшно шикнул на них, и хозяева просто забились в угол.
Батурин вытащил трупы в сени и отправился проведать остальных бойцов.
К ним тоже наведывались гости, но чепаевцы оказались не промах.
Довольно быстро они собрались вокруг комиссара. Шума никто не поднимал — боялись, что белых вокруг много, а они остались одни.
— Надо идти выручать Чепая, — сказал Батурин, когда у его ворот сбилась без малого рота.
В этот момент в воздух взвилась красная сигнальная ракета, раздался взрыв где-то в центре станицы, и следом затарахтел пулемет. Тут же послышался гул, свист и гиканье, который человек, встречавший конные атаки, ни с чем не спутает — звук казачьей конной лавы.
— Борисов, Леонов — пулеметы к бою, держать центральную улицу, не пускать конных. Буткеев и Бескудников — держать тыл, диверсанты могли уйти к центру. Со мной Васильев и Петров, остальные — держим фланги!
Батурин с артиллеристами Васильевым и Петровым отправился выкатывать пушку. Конечно, в темноте стрелять из гаубицы глупо, но если постараться не лупить по дворам, где могут засесть свои, а накрыть снарядами дороги — должно помочь.
Слаженный заградительный огонь нескольких пулеметов остановил лаву, конный отряд рассосался по узким улицам и переулкам Лбищенска.
Гаубица выкатилась на центральную улицу одновременно с чепаевским драндулетом. Чепаев с Петькой и каким-то сопливым красноармейцем — видимо, из курсантов — выгрузили ящик с оружием, Козлов отогнал «форд» на пару сотен шагов к северу и перегородил дорогу.
— Сколько нас? — спросил Чепаев у Батурина.
— Около сотни, перекличку делать некогда.
— Ладно, давайте зададим им перцу, любись они конем. Васильев, Петров — кройте все северное направление, там уже никого из наших нет. Кто спасся, если не дураки, сами нас найдут. Станковый пулемет тоже развернуть на север и держать тыл во что бы то ни стало! Патронов не жалеть, белых не больше тысячи, мы их разобьем, не будь я Чепай! Остальные — за мной, в атаку, марш!
Сплошная стена огня накрыла северную часть станицы. Мирное население давно сидело по подвалам и молило Бога, чтобы все скорее закончилось.
Бог был на стороне мирного населения, финал уже близился.
Лёнька
Белые испугались.
Отряд Чепаева быстро перешел в контрнаступление и почти вытеснил южную группировку казаков из Лбищенска.
Лёньке было весело. Он проявлял чудеса меткости и реакции, с каждой минутой бил все точнее
и быстрее. Он грыз ореховый приклад карабина, оставляя клыком царапину всякий раз, когда снимал очередного казака. Тридцать шестой. Тридцать седьмой. Тридцать восьмой.
— Бедовый, звать-то тебя как? — спросил Петька. — А то все «шпион», «шпион»!..
— Лёнька я, Пантелкин, из Тихвина.
— Даже не слыхал никогда. Большой хоть город?
— Побольше, чем эта дыра.
— Почему дыра? Здесь ведь тоже люди живут.
— Здесь они умирают.
— Твоя правда. Вон того, у бруствера, сними.
Есть. Тридцать девятый.
Белые все реже высовывались из укрытий и предпочитали дальний бой ближнему. Солнце уже показалось из-за горизонта, окрасив станицу в нежно-розовый, а они все никак не могли занять южных окраин.
У чепаевцев заканчивались патроны. Все реже строчили пулеметы, прикрывающие тыл, замолчала гаубица, контратака начала захлебываться, потому что стену огня нечем было обеспечить.
К восьми утра огонь с позиций белых вдруг прекратился.
— Так, братцы, — Чепаев собрал вокруг себя отряд. — Сейчас у нас есть хорошая возможность раздавить всю южную группировку, главное, не давать им передохнуть. Идем в штыковую. По моей команде...
— Чепаев, ты меня слышишь? — послышался голос Белоножкина.
— Слышу, слышу, — отозвался Чепаев и спросил у Лёньки: — Это тот, что меня в избушке прихлопнуть пытался?
— Он самый.
— Настырный, любись он конем.
— Чепаев! — крикнул Белоножкин. — Отдай льва, и я тебя отпущу.
— А где твой командир, сосунок? Яс порученцами не разговариваю! — Чепаев подмигнул Петьке.
Белые помолчали.
— Полковник Бородин убит. Я теперь за него.
— Так я и тебя прихлопну, малой! Дырку от бублика ты получишь, а не льва.