— Чего?
— Лыжи ты хотя бы перед сауной сними-то!
После дружного и веселого смеха все быстро забрались внутрь дома. Там было тепло и уютно, но Серега почувствовал, что согреться после такой лыжной прогулки действительно не помешает. Они с Машей живо направились в одно из тех многочисленных помещений, которые совсем не использовались прежним хозяином дома и войдя внутрь, сразу поняли, что сделано оно на совесть. Прогрелось все знатно, тепло жадно впитывалось телами, успевшими… ну, не то, чтобы замерзнуть — в движении это практически невозможно. Однако, на поле дул сильный ветер, который таки продувал лыжные костюмы и сейчас его остаточное влияние стремительно изгонялось горячим воздухом. Серега посмотрел на Машу и с удивлением понял то, что никогда толком не видел ее полностью голой — только по частям и, большей частью, в полумраке. От такого зрелища у него перехвалило дыхание и он, с огромным трудом сдержав себя, стал не торопясь целовать и ласкать разгоряченную девушку. И как же все-таки ему повезло! Она же прекрасна абсолютно во всем!
— Сереж, дай-ка я полотенце постелю, дерево нагрелось сильно. А ты не забудь одеть…
— Ага…
Через некоторое время они сидели на полотенце, как обычно, бок о бок, обнявшись. Только вот и место и форма одежды пока что были совершенно не привычными.
— Машенька, а как это ты так научилась хорошо бегать на лыжах?
— Да я с четырех лет на них стою. Мать с отцом научили, в основном отец, он тогда еще практически не пил… — Маша погрустнела.
— Эх, Машутка моя, Машутка… Не говори ты о нем, мне вон тоже тяжело своих вспоминать…
— Ну, тут папаша хорошее дело сделал, это факт, надо быть даже к нему справедливым. Он же до того, как полностью человеческий облик потерял, пил только раз в неделю, перед выходными. А как пошли 90е, так рабочие на мебельной фабрике стали работать совсем не по пять дней в неделю, а хорошо еще, если по три. А то и вообще по одному… Конечно, повезло, что ее совсем не прикрыли, но кому ж тогда мебель была нужна, да еще из райцентра-то… Вот он и стал квасить перед каждыми невольными выходными, а результат ты видел…
— Век бы его не видеть… Хотя не заметить его сложно, вон он здоровый какой…
— Ну, это он только снаружи здоровый и сильный, а внутри уже давно сломался. Я таких в то время много видела, да с возрастом поняла, что моральных сил на то, чтобы получать максимум четверть от прежней зарплаты и то с долгом за полгода и не иметь возможности нормально кормить семью отнюдь не у всех хватило. Вот и начали пить, чтобы хотя бы после водки о всем этом не думать. Первая компания папашиных собутыльников, которые хлестали, как он, по-черному, уже давно на кладбище, только те, кто более-менее себя смог контролировать, уцелели. Вот они-то тогда в твой приезд у забора и болтались. Естественный отбор получился, прямо, как по Дарвину. А отец выжил исключительно из-за крепости организма… То еще время были девяностые, как ты там сказал… век бы его не видеть…
— Мда… Я когда в книжном час коротал, перед тем, как заехать тебя забирать, думал о том, что и мои, хоть и устроились в 90х, вроде бы сносно, тогда были очень неспокойными и взвинченными. Видно, от этого в аварию и попали, на нервах постоянно были, вот на встречку и вылетели…
— Бедный ты бедный, Сережа…
— Да какой же я бедный. Они-то, пока живы были, ко мне очень даже хорошо относились, а ты-то как с таким живешь, да годами! Матери твоей от него, небось, достается.
— Ну, с лета она было спокойно вздохнула… Он только сейчас стал после снега домой приходить, да и то не всегда. А до этого, как недовыпившим приходил, так мать, если и не бил, так считай, что насиловал, несколько раз, когда был особо пьян, даже прямо при мне начинал, пока мать его в другую комнату собой не заманивала.
Маша погрустнела и Серега живо подумал о том, как бы сменить тему. К счастью, подобрать иное продолжение разговора удалось быстро
— Так ты сказала, что он даже сейчас не всегда приходит!? Спит-то он как??? — свои опасения о том, что этому сукину сыну даже мороз нипочем и он вообще никогда не сдохнет, хоть и будет прямо в снегу будет дрыхнуть, Сергей благоразумно решил оставить при себе.
— Ну, Ленка ему еще в начале осени нашла старый матрас, а потом, как пошли дожди, Семен Васильевич ей полиэтилен старый дал. Руки-то у него работают, что надо, вот папаша и соорудил он себе в парке утепленный полиэтиленом шалаш для питья водки. От фонаря даже провод втихаря к обогревателю протянул, так что квасит он сейчас в относительном тепле и уж точно на свежем воздухе. Ленка, та как-то к нему вечерком подкралась, чтобы посмотреть, как там дела, так чуть не спалилась, еле-еле выдержала…
— А чего ж там выдерживать-то пришлось?
— Ну, я б там точно, не то, чтобы засмеялась, а даже заржала, это факт. Оказалось, что папаша, чтобы не пить одному, завел себе в собутыльники осколок зеркала.
— Это как же так?
— Ну, он сначала сосредоточенно и очень внимательно с насупленным видом смотрится в зеркало, затем, не прекращая туда смотреть, берет пластмассовый стаканчик, ударяет им о зеркало, говоря при этом «Дзынь», выдает тост «Ваше здоровье, Юрий!» и только после этого пьет… Это ты, Сережа, еще слабовато смеешься, мы дома вдвоем матери по спине колотили, она никак икать не прекращала. Правда, Ленка нам всю сцену в лицах на зеркале очень даже натурально показала…
— Да… Против такого собутыльника Семен Васильевич точно возражать не будет…
— Это уж стопроцентно!
— Машутка, моя любимая, Машутка… Как все-таки здорово, что ты на него не похожа!
— Ну, справедливости ради, кое-что у меня от него все же есть…
Серега подумал, что, учитывая предыдущий разговор, его шутка будет явно на грани фола, но решил рискнуть. С широкой усмешкой на лице он продолжил:
— Давай-ка хорошенько изучим, нет ли у тебя от него чего-то более стремного. Например, тщательно проверим то, что ты насилуешь противоположный пол только в трезвом виде!
К счастью для Сергея, в зеленых глазах у Маши заплясали веселые чертики
— А ты сам-то хочешь быть изнасилованным? Хотя… это явно становится все заметнее и заметнее…
Серега, вовсю и совершенно беззастенчиво любовавшийся Машей, со смехом заключил ее в объятия и жадно прижал ее к себе, а затем откинулся на расстеленное полотенце…
Семен, заключивший с собой пари на то, что Серега с Машей не выберутся из сауны раньше, чем через час, выиграл с очень большим запасом…
Сам неоднократно упомянутый в разговоре дочери Юрка в это время икнул пару раз, сидя в своем шалаше и слушая свист ветра в кронах деревьев. Ну, справедливости ради, временами посвистывал еще и аккуратно уложенный в четыре слоя полиэтилен, однако, так как шалаш был сделан на славу, ветер внутрь совершенно не задувал, обогреватель грел вовсю и ему бы было вполне комфортно, если б не боль внизу спины, от которой он изрядно зверел. Хотя… если побольше выпить, все это забывалось… Да и, в общем-то, дела шли не плохо, Ленка с недавних пор выбила ему скидку у хозяина палатки и ему частенько доставалось даже по четыре пузыря с закуской. Домой после такого угощения идти ему совсем не хотелось, поэтому пришлось устроить себе шалаш, который был даже намного покруче, чем у Ленина в Разливе. Да и рады ли ему дома? Он там появляется пару-тройку раз в неделю, да и только. Жена, как он к ней не подкатывался, все равно смотрит волком. Бабы, они ох какие злопамятные! Ведь, считай, что почти полгода не трогаю, а все равно злится… А дочка к своему на выходные в дальний дом на холме смоталась… Чего же ради ему мотать ногами почем зря? Отсюда, кстати, и до палатки намного ближе! Вот только справлять нужду холодновато, вылазить из шалаша страсть, как неохота… Ну, да и ладно, это все же поближе, чем до дома по тому же самому морозу топать. Выйдя отправить малое дело и закинуть в снег опорожненную бутылку, Юрка быстро вернулся обратно, не успев остыть. Бутылок там, кстати, образовалась уже изрядная куча… Свое проворство понравилось вернувшемуся в тепло донельзя и он стал распевать песню «Я убью тебя, лодочник» услышанную им давеча в припарковавшейся у палатки машине. То, что иных слов песни, кроме этих, Юрка не знал, ему совершенно не мешало. Безусловно, с содержательной точки зрения его исполнение явно уступало оригиналу, однако с точки зрения экспрессии, искренности и даже хриплого вокала… Если б вставить в оригинальное исполнение песни Юркин припев, состоящий из четырех повторений фразы «Я убью тебя, лодочник» — Профессор Лебединский просто сдох бы от зависти. К тому же, у звукорежиссеров был бы очень богатый выбор разнообразнейших оттенков исполнения, так как Юрка пропел, или, в соответствии со строгими вокальными вкусами, прорычал эту фразу не менее полусотни раз. Искренность исполнения объяснялась не только характером певшего, который вполне мог бы и в самом деле прибить пресловутого лодочника под настроение, но и болью в почках. Поэтому певцу пришлось прерваться пару раз для того, чтобы накатить стакан болеутоляющего. На сей раз его собеседник в зеркале произнес тосты за певцов и за этих, как их там… композиторов! В конце концов, после еще нескольких стаканов боль отпустила и Юрка растянулся на матрасе, укрылся старым, но очень теплым ватным одеялом, переданным ему заботливой Ленкой и стал проваливаться в сон. Не, к бабам его тянуло, но как-то не так, как раньше. Хотя, Ленка, она страсть какая заботливая! И матрас дала и одеяло, и полиэтилен где-то нашла, хоть и бывший в использовании, а еще недавно и обогреватель притащила. Он даже пытался к ней подкатиться, она-то со своим развелась, однако та отказалась, сообщив, что не хочет мешать личную жизнь, да ни с чем нибудь там, а с бизнесом! Экие слова умные разучила, вместе же в школе учились, она там была… ну, не то, чтобы совсем дурой, но и явно не в первых рядах. А тут эвона как ее понесло! Ну, да и ладно, одна с ними с бабами морока, хотя по смазливости она с женой в школе уж точно в первые ряды пробились, это факт… Было хоть жестковато, но довольно тепло, а после водки даже и жарко, поэтому Юрка повернулся на живот, за