все почувствовали себя кем-то вроде испанских инквизиторов, сжигавших еретические трактаты. Оставшийся старшим подумал, что сходство действительно есть — при распространении ересей доходы церкви действительно бы упали… Да и вообще, жечь книги — занятие явно не лучшее, однако, выхода нет. Квалификации проверить все эти сочинения у них не хватает, а мало ли что там для понимающих людей между строк написано? Спалить — надежнее. Бумага прогорела быстро, по еще горячему пеплу как следует потоптались и присыпали кострище снегом. После этого председателю правления была отправлена СМС об успешном завершении последнего этапа операции и все разъехались по домам, будучи, как один, чрезвычайно усталыми. Завтра надо будет еще и дачу прошерстить, но молодому с председателем об этом знать необязательно, сами справимся…
Усталость и, не простую, а страшную, опустошающую усталость почувствовал и находящийся дома Николай, которого обнимала жена. Визит не кого-нибудь, а председателя правления, человека, который хоть и не часто, но все же неоднократно светился по телевидению, его благодарность мужу за решение в высшей степени важного и конфиденциального вопроса по крупному международному мошенничеству, а также изрядная куча денег сделали свое дело… Кстати, а последний штрих в деле-то я и не завершил!
— Питер?
— Yes, Peter is speaking[20]. Придется продолжать по-английски. Поди, не может по-русски на работе…
— Питер, проблема, о которой мы говорили, решена. Самая главная часть выполнена мной лично.
— Уверены?
— Абсолютно. Большая вам благодарность за указание об электричестве, я сам видел потреблявший его прибор. — Раздался отчетливый вздох облегчения
— Great thanks to you, Nikolay!
— Thank you too!
— Bye![21]
В трубке раздались короткие гудки.
— Мда, теперь я сама слышала, что дело международное… Ну ты, Коля, и вымотался!
— Не то слово…
— Такое впечатление, что тебе там от этих жуликов отстреливаться и убивать пришлось…
— Да, убил двоих, из немецкого Люгера…
— Всего-то навсего двоих? — раздался женский смех… Николай, осознав что от неимоверной усталости сказал чистейшую правду, вначале заставил себя смеяться. Мгновением позже, после осознания того, что одно из самых великолепных в мире развлечений, хоть и очень небезопасных — это говорить правду, смех хлынул из Николая могучим потоком, унося с собой изрядную часть усталости.
— Значит, из немецкого Люгера?
— О, я, я…
Смеясь вместе с женой, Николай по достоинству оценил чрезвычайно стремный юмор ситуации… Пожалуй, не стоит в дальнейшем акцентировать внимание на исключительной правдивости сказанных им слов…
Однако, эти слова не были правдой. Во всяком случае относительно количества убитых — точно. Сергей Артемьев открыл глаза и, как практически все проснувшиеся в больнице, увидел белый потолок, подсвеченный уличным фонарем.
— Сережа! Проснулся!
— Машутка… Спасибо тебе…
— Семену Васильевичу спасибо, он, пока там дурака валял и завещание писал, дал мне время уйти потихоньку.
— А он…
— Был второй выстрел и они навряд ли еще раз промахнулись. Кстати, он тебе все оставил, у меня фамилия нотариуса записана.
— Да что мне все… Пускай бы жил да жил… И тебе, кстати, он и тебе тоже все оставил — хоть нового отца у меня нет, но жена-то тут. Как же ты меня в одиночку вытащила? Меня ж двое волокли…
— Пришлось… Ладно, Сережа, ты спи, во сне быстрее выздоравливаешь. Я боялась, что ты не проснешься, сама вон только встала…
— Моя ты Машутка… Сама спи, вон умаялась как, даже в темноте видно…
— Мне-то легко оклематься, а в тебе была дырка насквозь и это куда как посложнее! Спи давай.
— Слушаюсь! — произнес Серега после поцелуя. Он закрыл глаза, с любовью подумал о Маше и под эти приятные мысли вновь провалился в исцеляющий сон.
Глава 100
Если молодой человек только залечивал свою рану, то два более старых солдата только подбирались к поводу вспомнить о них.
— Эх, хороша белая…
— Ну, это она из Москвы, да качественная.
— И не горчит…
— Вообще, Русский Стандарт — он очень даже неплох…
— Да уж, действительно неплох. В Афгане был? Или где попозже?
— В Афгане, дед.
— Толковал я несколько лет назад с одним оттуда. Херово там было, Ваня…
— Эх дед, кто бы говорил… По сравнению с твоими масштабами — так почти не война. Там же у них ни танков, ни авиации, ни артиллерии… Тебя-то небось накрывало?
— Бывало такое… И минометами, и артиллерией, по воронкам прятался… Но у нас была линия фронта, а с ней все проще, знай, пали за нее и все. А вот у вас, когда местные по ночам калаши откапывают…
— Если б только ночью. И днем бывало…
— Вот я ж и говорю — когда толком не знаешь, где свои, а где чужие, это намного хреновее.
— Да мы как-то над этим не думали, повелось так и все. Сам, дед, знаешь — служба… Приказали воевать так — ну, придется и так…
— Мда, с приказами на войне спорить — дело неблагодарное…
— Это уж точно! — собеседники усмехнулись друг другу.
— А чего ты, дед, говорил про калаши? Не, спору нет, они там тоже есть, и много, но в меня пару раз попали из трехлинейки.
— Да быть того не может! До сих пор в ходу? Я ж с ней всю войну прошел, еще обычным стрелком начинал…
— Да там у них чего только нет. И англичане есть разные, некоторые вообще с 1914 года и еще много всякого. Но трехлинейка у них ценится сильно, а в опытных руках сам знаешь, как стреляет. Когда рикошетом по мне попало, один, который не ушел, так с более, чем двух километров на удачу выстрелил.
— Экой стервец удачливый…
— Ну, он был удачливым, на этой глупости удача у него кончилась… Сам понимаешь, когда в тебя стреляют, начинаешь стреляющим очень интересоваться. И не только ты один, а все расположение части… Уйти он не смог, так потом принесли снайперскую образца 1942 года…
— Сам с такой ходил. А интересовались мной немцы знатно… Порой по целому квадрату лупили, только успевай прятаться в воронку, второй раз снаряд в одно место не попадает… Один раз оказался недостаточно проворным, но уцелел…
— Много набил, отец?
— Ну, до лучших мне очень далеко, поменьше сотни. Но ненамного…
— Однако… Далеко мне до тебя…
— Так я ж и говорю, что у нас во всех за линией фронта стрелять было можно… Может, ты, Ваня, и получше меня был бы-то…
— Ладно уж, чего гадать… Давай, дед, за Мосина и его оружие трех столетий. С трехлинейки снайперские винтовки, по-моему, еще в 80-х финны срисовывали…
— Ну, давай за Мосина… Знатно его винтовка била. И даже сейчас бьет, как ты говоришь. А вообще, Ваня, зачем ты сюда приехал? Что-то не верю я тебе, глаза у тебя бедовые…
— Эх, дед, глазастый ты излишне, хоть уже и старый. Другие люди б тебя за такие вопросы тово….
— Думаешь, я этого боюсь в моем-то возрасте? А снайперы они, сам знаешь, глазастые, куда ж в нашем деле без этого. Просто любопытно…
— Как бы тебе сказать… Деталей не раскрою, но нужно кое-кого порасспросить…
— Ага… Расспрашивать будешь как, с паяльником или с утюгом?
— Ты, скорее всего, мне и не поверишь, но совершенно без них.
— А почему не поверю… Ты ж не врешь, только вот странно это…
— Так с паяльником и утюгом расспрашивают, когда кто-то что-то спрятал и выдавать не желает. А у меня сейчас материя другая, человек должен вспомнить то, что на самом деле было, а не то, что хотят услышать, чисто для того, чтоб утюг отнесли…
— Эх, прошли уже те времена, когда пытали, но при этом ничего не выдавали… А сейчас все разболтают.
— Тогда, дед, была большая и светлая идея, за которую помереть было не жалко. А как пришел этот долбаный Горбачев…
— Да чтоб он, сука, сдох в страшных мучениях! Все просрал, ублюдок…
— Вообще, дед, у меня идея! Давай-ка за него выпьем!
— Чего!???
— Поспорю с тобой, что ты за него выпьешь. Проспоришь — перестанешь мне вопросы разные нескромные про мои дела задавать.
— Да я в жисть за него не выпью, спорим!
— Выпьешь, выпьешь… Вот они две полные рюмки, я одну поднимаю и говорю: «За Горбачева Михаила Сергеевича». Вот только чокаться с тобой я не собираюсь…
— Выиграл ты, Ваня… Старый я стал, соображаю уже не быстро. Давай, за Горбачева, пусть земля ему будет пухом… Да побыстрее, побыстрее…
— Не, земля пухом — это ему слишком мягко. Вот стекловатой — в самый раз…
— Или вообще немецкой колючей проволокой…
— Хорошо ты сказал, уложить бы его в колючку… Ладно, я завязываю, завтра к вечеру мне свежая голова нужна.…
— Понятно… Ну ложись на диван, простыни там, в шкафу, плед вот…
На следующее утро Хуан проснулся с легкой головной болью, но иных последствий вчерашней выпивки не было. Накупив продуктов деду, он расспросил его, где находится районная больница и получил точный и исчерпывающий ответ. Прогулявшись до места и потихоньку использовав остронаправленный микрофон на пустых праздничных улицах, Хуан живо сообразил, где в больнице какие комнаты и узнал, что Сережа лежит на втором этаже. А голос-то у девки красивый… Пройдя поближе к больнице и заглянув в окна, Хуан заметил расположение лестницы и хорошо представил себе план здания. Он прикинул то, как будет действовать вечером, приметил, где на первом этаже находятся туалеты и вернулся к хозяину.
— Что, Ваня, ждать да догонять — хуже некуда?
— Есть такое дело…
— Ну ладно, почитай, книги вон есть, старые, правда…
— А, что бы и не почитать-то?
Если Хуан читал с подсознательным напряжением, то в другом полушарии Питер Джексон полностью расслабился. Да и было от чего… Премия и несколько свободных дней от руководства… Благодарность и еще одна премия от предыдущей работы и даже приглашение к президенту в Кэмп-Дэвид. В Белый Дом нельзя, журналистов слишком много, а там место потише… Могут ведь русские решать «проблемы», когда захотят… Он налил себе полстакана виски с содовой и поставил на просмотр скачанный фильм, но тут пришла в гости Мэри. А пробел, ставивший фильм на паузу, то ли не нажался, то ли задребезжал и сработал дважды.