Он поднялся, надел тапочки, тут в голове заработала электрическая дрель, на самых высоких оборотах, пытающаяся с помощью двенадцатимиллиметрового сверла пробиться к свету. В такие минуты хотелось приложить к виску холодное дуло пистолета и без сомнений спустить курок. «Как жаль, что кончились патроны, и пистолета, жалко, нет», — вспомнился стишок. Оружие, впрочем, было, но газовое. Правда, говорили, будто с близкого расстояния убить из него можно, но Влад им не пользовался ни разу и даже не знал, как это правильно делается. С тайной надеждой отправился на кухню, раскрыл холодильник и мрачно начал исследовать его содержимое, с ужасом видя, что припасенная для подобных случаев поллитровая бутылка «Гессера» куда-то пропала. «Когда же это я?» — только и подумалось. Сделал над собой усилие, опустил голову еще ниже, увидел пустую бутылку, издал стон, который включал в себя все страдания мира, захлопнул дверцу, пошел в душ, включил воду, встал под тугие струи, простоял так несколько минут, кое-как оклемался. Пытался вспомнить предыдущий вечер, но картина не складывалась — только на миг вспыхивали какие-то его части, как будто из ленты вырезаны отдельные кадры, эпизоды, общее же содержание фильма неизвестно.
— О-о, черт! — простонал он, надел футболку, натянул спортивные трусы, вышел на лестничную площадку, позвонил в соседнюю дверь. Спустя несколько секунд она отворилась, и веселый седовласый мужичок, щупленький, низкого роста, поприветствовал его:
— A-а, сосед! Заходи!
— Не зайду, Михалыч, — стуча зубами, сказал Влад и почувствовал, как тяжело далась ему эта фраза, — я по делу.
— Понял, Владик, понял! Тебе как — покрепче или послабже?
— Как считаешь нужным.
— Считаю нужным, чтобы зашел, — и, не выслушивая ответа, крикнул, повернувшись в сторону комнаты: — Маша! Ты одета?
— Одета! — послышалось из глубины квартиры.
— А ну заходи, герой-молодец! — втащил его за руку внутрь старикашка, провел в одну из комнат, усадил за стол. — Пять минут! — и опять исчез.
Через указанное время перед гостем появились маринованные опята, соленые огурцы, холодная говядина и бутылка «Столичной».
— Двести граммов разом можешь? — спросил хозяин.
Влад вспомнил вчерашний вечер, неуверенно кивнул головой. Михалыч достал граненый стакан, наполнил почти доверху, протянул гостю, не забыл плеснуть чуть и себе в рюмку:
— Ну, с Богом!
Глоток за глотком затолкнул в себя эту жидкость гость, ухнул, поочередно отправил в рот закуску из разных тарелок, после секундной паузы ощутил, как жадно стенки желудка впитывают в себя алкоголь, как быстро разносится он кровью по всему организму, как замедляет свой, казалось бы, неумолимый ход дрель, как остывает кипящее варево в чугунном — нет, каком уже чугунном — алюминиевом горшке, как по всему телу бегут чудесные токи, возрождающие его к жизни.
— Вот, правильно, молодец, так вот, вот так! — глядя на него, приговаривал Михалыч.
Вошла хозяйка, пристально посмотрела на Влада, сказала:
— Ой, не бережешь ты себя, соседушка! Так и до лиха недалеко! Взглянуть на тебя больно!
— Это обстоятельства, — пытался оправдаться гость, — вчера с одним громилой пришлось соревноваться насчет того, кто больше выпьет.
— Ну, судя по твоему виду, — со смешком произнес хозяин, — ты не только победил, но тебе еще и мало было.
— Точно! — рассмеялся Влад.
— Женить тебя надо, сосед, женить! — сказала супруга Михалыча. — Тебе через десять лет уже внуков можно иметь, а ты у нас все холостой да бездетный. Вот найти тебе такую, чтоб и любила, и в кулаке держала, — тут тетя Маша, сжав пальцы, продемонстрировала крепкий кулак, — тогда и сам бы за ум взялся! Говорила я тебе, Петя, — обратилась она к мужу, — давай с Таниной дочерью познакомим, а ты мне все «нет» да «нет»! Так ведь и красавица, и хозяйка какая!
— Тебе все, кто круглощекие да пышногрудые, — красавицы! Полно сватать, чай, не мальчик, сам себе отыщет! Правильно, Влад?
— Да что-то не ищется никак, — сказал он.
— Это ты, сосед, зря. Ты, наверное, ждешь, что вдруг придет к тебе какая-нибудь Клаудиа Шиффер и скажет: будь, мол, моим! — ехидно предположил Михалыч, ловко орудуя ножом, приготавливая себе бутерброд.
— Клаудиа Шиффер, — ответствовал гость, — между прочим, мне не нравится.
— Ох! — всплеснула руками хозяйка. — Петь! Ему и Шиффер не нравится! Так ты никого не дождешься!
— А черепиц-ца тебе нравится? — повернулся к нему с вопросом сосед.
Рассмеялись вдвоем, ибо это был намек на шутку из программы «Городок», которую недавно вместе смотрели. Влад уж и не помнил, как так получилось, что подружился он с Михалычем, что послужило тому причиной, — как приобрел квартиру, год прошел, прежде чем узнал по именам соседей по лестничной площадке, да и то не всех. С ним же сошлись без натуги, спокойно, как тот выразился, «органично». Петр Михайлович был человек интересной судьбы, впрочем, не многим отличавшейся от судеб других представителей его поколения, — и повоевать успел, и поучаствовать в строительстве новой жизни, естественно, «сидел» — как же без этого? — к своим годам пришел бодрым, внешне здоровым (хоть и любил иногда жаловаться то на ревматизм, то на сердечные боли, однако самым любимым и надежным лекарством была стопочка крепкой водки) мужичком со множеством — Влад даже не знал их точного количества — детей и внуков, которые иногда, в дни особенно важных юбилеев, собирались в квартире главы семьи, и тогда весь подъезд гудел и сотрясался. За свою многолетнюю жизнь сосед выстрадал единственное кредо: «от добра добра не ищут» — и строго его придерживался. Любил выпить. Хотя вроде бы всегда знал меру, случались иногда запои, краткосрочные, но сильные. Говорил, что от скуки, а после оных и вовсе пить прекращал, иногда до месяца, так что тетя Маша в такие периоды их жизни нарадоваться не могла — был Михалыч тогда и «голубком», и «соколиком», хотя стоило ему употребить «двести пятьдесят», как сразу делался «змеем», «иродом» и «алкашом проклятым». Сосед был умным, интересным человеком и обладал той житейской мудростью, которая приходит только вместе с жизненным опытом, посему Влад всегда внимательно выслушивал его замечания и советы, хотя тот давал их редко и весьма неохотно.
— Ну вас, черти! — махнула рукой хозяйка. — Пошла-ка я обед готовить, а ты смотри, старый, больше ему не наливай, опохмелился — и хватит, часок-другой пусть соснет, будет как огурчик! А то нажретесь с утра вдвоем — ходи за вами потом весь день, следи, как чего не вытворили бы!
Как только тетя Маша вышла, собутыльники понимающе переглянулись. Как быстро Михалыч по стопкам разлил, так же быстро и выпили.
— Ты мне скажи, молодежь, — обратился к Владу сосед, — как там настроение у нового поколения?
— Какая же я тебе молодежь, Михалыч! Вон твоя благоверная говорит, что мне через десятилетие внуков иметь пора, а ты меня в «новое поколение» зачисляешь! «Новое» — это которое в бейсболках козырьком назад по улицам на роликовых коньках бегает и под афроамериканскую музыку пляшет!
— Ой, неправ ты, соседушка! Вот ты — и есть новое. Кто у нас был у власти до этого, да и есть сейчас? Коммунисты! Ты же ко времени так называемой «перестройки» сформировался уже вполне зрелым мужчиной и потому мог правильно осмысливать все то, что происходило все последние годы, и ближайшее будущее принадлежит таким, как ты: через лет так десять — пятнадцать, когда этот смутный период в истории России, дай Бог, закончится или хотя бы начнет угасать, люди твоего поколения будут делать политику и вершить судьбы нации, а эти, как ты говоришь, «в бейсболках», только начнут постигать истины жизни, а я уж, поди, буду лежать в земле сырой, а если Бог простит, — и тут хозяин перекрестился, — и Царство небесное обрящу, хотя нельзя мне на это надеяться, недостойному! — и опять перекрестился.
— Может быть, и есть тут твоя правда. Но, ты знаешь, меня вся эта суета мало занимает — я, наоборот, поменьше об этом думать стараюсь.
— Ага! — Чувствовалось, что соседу подобный ответ только и был нужен. — Страна летит к черту, земли по республикам распихали, в Чечне наших мальчиков убивают, американцы нами командуют, по Питеру спокойно ходить нельзя — а тебе по фигу?
— Михалыч, — попытался отмахнуться от него Влад, — отстань, не начинай, у меня голова еще не прошла, и, ты же знаешь, спорить я на такие темы не люблю.
— Вот они, нынешние! — сказал хозяин. — В стране бардак, а им — хоть бы хны! Маша! Иди на нашего аполитичного соседа полюбуйся!
— Да ну вас! — донеслось из кухни. — Пили бы меньше, а политический, не политический — мне все одно.
— Михалыч, — вдруг осенила гостя внезапная догадка, — а ты тоже, что ли, на старые дрожжи…
— Тс-с! — поднеся палец к губам, предостерег его от продолжения фразы сосед. — Не выдавай! И действительно, шел бы ты спать: час-другой — и оклемаешься.
— Твоя правда. — Влад поднялся, подал хозяину, как бы благодаря его за прием, руку. — До свидания, теть Маш! — крикнул.
— До свидания, соколик! — услышал в ответ, еще раз махнул Михалычу да отправился к себе. Конечно, поспать было бы совсем неплохо, но прежде решил собрать раскиданную вокруг одежду, поочередно повесил на плечики пиджак, брюки, убрал носки, на всякий случай — ничего не потерял? — пошарил по карманам пиджака, вынул вдруг скомканную бумажку, расправил — аккуратным женским почерком на ней были выведены семь цифр и имя: «Жанна». «Позвонить, что ли? — пронеслась мысль в голове. — Хотя: зачем? Взяла вчера, отправила куда подальше, как мальчика. И для чего телефон дала? Из вежливости? А, возьму да позвоню — за спрос денег не берут».
Подошел к телефону, снял трубку, стал набирать номер, но сбился. Набрал опять. После двух длинных гудков услышал.
— Здравствуйте, вас слушают!
Голос был женский, но явно не походил на голос новой знакомой, а Влад знал, что живет она с отцом и сыном, других дам у них в семье не было, так что вполне уверился в том, что просто не туда попал, но на всякий случай сказал: