еть телевизор?
Влад внимательно всмотрелся в ее глаза и ответил:
— Запросто! Ловим такси!
— Хорошо. Станем по разные стороны дороги, так быстрее поймаем. Кто первый — загадывает желание, второй — исполняет.
— Считай, — сказал Влад, — что ты мое уже исполнила.
— Тогда, — она громко засмеялась, — у меня одно уже остается, а в худшем для тебя случае их будет два.
— Согласен и на три.
— Ой, молодец, не спеши!
— Хорошо, — ответил Влад.
Они быстро дошли до проспекта, и, пока Жанна, стоя на своей стороне, высматривала огоньки фар какого-нибудь автомобиля, он перебежал Невский, махнул рукой мимо проезжающей машине, она и затормозила. Влад жестом позвал спутницу, а когда она подошла, шепнул ей на ухо:
— Получилось одно!
Она засмеялась, забралась на заднее сиденье, он вслед за нею, хлопнул дверцей, кинул взгляд на женщину и взял ее ладонь в свою. Суббота, поздний вечер, машин мало, дороги свободные, автомобиль не старый, ехали быстро, уж вот-вот должны были быть на месте, но Жанна вдруг предложила:
— Давай не сразу к тебе — я хочу еще чуть-чуть прогуляться.
— О’кей! — ничуть не удивился Влад, обратился к водителю: — Тормози, командир!
Вышли на перекресток Политехнической улицы с Курчатова — грязно, сыро, мокро. Весело. Счастливо.
— Смотри, — вдруг указала она на небо, — сколько звезд!
— Это, наверное, потому что ветер сильный, вот облака и прогнал, — предположил он. — Но думаю, нам недолго радоваться: как прогнал, так и нагонит. Впрочем, у природы нет плохой погоды.
И на самом деле, в эти минуты обычно серая улица благодаря искусственному освещению, непривычной тишине, могучим деревьям вдоль улицы, ветру, усыпанному звездами небу казалась загадочной, интересной, красивой. Что-то его изнутри толкнуло, и, даже не успев понять, зачем он это делает, — очевидно, потому, что это как нельзя лучше отвечало создавшемуся настроению, Влад начал читать:
— Наш час настал. Собаки и калеки
Одни не спят. Ночь летняя легка.
Автомобиль проехавший навеки
Последнего увез ростовщика.
Близ фонаря, с оттенком маскарада,
Лист жилками зелеными сквозит.
У тех ворот — кривая тень Багдада,
А та звезда над Пулковом висит…
Прошла секундная пауза.
— Красиво, — сказала Жанна. — Кто это?
— Набоков.
— А, понятно. Раз ты столько всего помнишь, поэзию, наверное, любишь. Посему вопрос: а сам-то не пишешь?
— Ой, что ты! — отмахнулся он от нее. — В юности, правда, пытался из-за избытка лирических чувств по поводу, как казалось, обретенной или утерянной любви бумагу марать, но скоро обратил внимание на то, что все мои рифмы в основном сводятся к типу: «пошел — не пошел» и «встал — упал», да и прекратил.
— Хорошо, но хоть что-то можешь сейчас вспомнить?
— Ой, — Влад попытался напрячь память, — это уж сколько лет назад было? Разве что-либо без рифмы?
— Давай-давай! — обрадовалась она так, будто он сейчас откроет ей главную тайну бытия или изречет какую-нибудь полезную истину. Заметив это, Влад внезапно почувствовал волнение, сродни тому, что испытывал в давние времена, выводя в качестве командира свой 2-ой «А» на конкурс строя и песни. Действительно хотел припомнить что-либо стоящее, но на ум ничего не приходило, и вдруг что-то такое всплыло.
— Ну вот, допустим:
Он жил как жил — не разбавлял вина,
Не слушал докторов, не сторонился женщин…
— И все? — удивилась Жанна.
— Но это же отрывок. Далее следует бестолковая рифма, потом появляется некто следующий:
Другой не пил, не видел сигарет,
Ходил к врачам, от дам бежал раз всякий…
Он опять замолчал.
— И все? — уже осторожнее спросила спутница.
— Что — все? — Влад вдруг ощутил невесть откуда взявшуюся злость. Не надо было поддаваться на ее просьбу — вышло глупо, как и можно было предположить.
— Хорошо, — Жанна шла на шаг впереди него, повернув голову в его сторону, — пусть без рифмы, но хоть чем твое «произведение» заканчивается?
— А чем все заканчивается? Померли оба. В один день.
— Печальная история. — Она вдруг ойкнула, ибо не заметила лужу и чуть в нее не вступила. — Да, ты не поэт. Но помнишь стихи других…
— Не так уж и много, как хотелось, — сказал Влад. — Я, конечно, могу читать по поводу и без оного, но мой запас быстро кончится. Как набрал стишков в детстве, так они и остались в памяти, затем уж ее не пополнял.
— Почему?
— А чем? Все, что могло понравиться, проглотил, сейчас же на меня вряд ли нечто сможет произвести такое сильное впечатление, что заставит учить наизусть. Да и недосуг. Кстати, вот мой дом, — и указал на него.
— Да это же совсем рядом с моим! — словно обрадовавшись сему факту, проговорила она. — Минут десять — пятнадцать ходьбы! А мы во дворе Ильиных встречались — смех!
Влад, соглашаясь с нею, кивнул.
Дорогу до подъезда преодолели молча. У крыльца он сказал:
— Этаж — восьмой. Дама согласится на лифт или будет требовать, дабы я отнес ее туда на руках?
Жанна, услышав это, стала смеяться столь заразительно и громко, что он уж не был рад своей неожиданной шутке.
— Что-то не так? — спросил он.
— Почему же? Все идет замечательно! — продолжала смеяться она. — Но как ты себе это представляешь? По-моему, если ты чуть ли не каждый день пьешь водку, донести тебе женщину наверх все же будет нелегко, а если и донесешь, то все оставшееся время у тебя мы не чай и кофе будем пить «под музыку», а я просижу с нашатырем у твоего носа.
— И вовсе я не каждый день водку пью, — обиженно пробурчал кавалер, но сразу же расслабился и улыбнулся. — Ну зачем ты так, прекрасная Даная? А как же потенциал, во мне заключенный?
— Давай просто не ставить экспериментов. Доберемся на лифтике, как порядочная пара.
— На лифтике, так на лифтике.
Доехали. Влад заметно волновался, посему долго копошился с ключами и замками. Наконец вошли, Жанна осмотрелась.
— А ничего. Уютно.
— Ну я же не зря хвалил тебе домашний уют, — ответил он. — Маленькая, но своя квартира — и мне уже хорошо.
— Ничего себе маленькая! С такой-то кухней!
— Кухня — предмет моей особенной гордости. Каждая вещь в ней несет на себе печать нужности, она не только внешне сочетается с другими, но и имеет постоянное практическое применение — будь то разделочная доска, на гвоздике висящая, кружка, половник или вот эта полочка для приправ. А комбайн у меня — просто как выставочный образец. Если находит вдохновение, с радостью готовлю борщи-супы, баклажаны с орехами жарю, тушу телятину в помидорах…
— Серьезно? Как интересно! А ну-ка поделись рецептом блюда из телятины!
— Да ничего особенного. Мясо молодого бычка разрезается на равные, сантиметра по два-три, части, после чего в сковороду за ним поочередно отправляются репчатый лук, чеснок, укроп, петрушка и, наконец, измельченные на моем замечательном комбайне помидоры. Пятнадцать минут — и все готово!
— Понятно. Ну а кофе-то даме сумеешь сварить?
— Для такой дамы я и звезду с неба достану, не то что кофе сварю.
— Это намек на симпатию?
Влад приблизился к ней, хотел обнять, но постеснялся, просто взял ее за руки, сказал серьезно:
— Более чем намек. А для кофе у меня даже есть настоящая бронзовая турка.
Жанна внимательно посмотрела на него, сказала:
— Ну вот и прекрасно. Ты пока готовь сей чудесный напиток, я же, с твоего позволения, отправлюсь в ванную. У тебя есть халат?
— Ты знаешь, нет, — только и ответил он, чувствуя, что кровь ударяет ему в голову. — А большое, огромное такое полотенце не устроит?
— Из двух зол… — И, развернувшись к нему, она тихо произнесла: — Можно я тебя поцелую?
— Целуй, — зная, что все к тому шло и тем более идет, однако сам не ведая почему, оторопел от ее вопроса.
Она приблизила свое лицо к нему и нежно-нежно, легким движением губ прикоснулась к его щеке.
— Я быстро, — сказала Жанна. — Не забудь тут о кофе и о музыке, — и отправилась в ванную.
Влад бросился к шкафчику, отыскал ту самую турку, быстро бросил в нее две ложки кофе, аккуратно залил водой, поставил на огонь, помчался в комнату. Так, музыка, музыка… Какая? Может, «Radiohead» — там есть несколько замечательных медленных песен… Какой, к черту «Radiohead» — там других песен еще штук шесть — и все с «элементами концепции», как говорит Семеныч. Так вот же, Том Петти — «ай, нет, не хочу» — подумалось. Ну что ж, старый друг Брайан Ферри, альбом «Taxi» — чем не музыка для вечера с женщиной, тем паче такой? Поставил. Вернулся на кухню, кофе как раз подошел. Разлил в две маленькие чашечки, установил их на маленькие же блюдечки, подошел к двери в ванную, крикнул:
— Тебе сколько сахару?
— Что? — и она высунула голову, судя по обернутому вокруг тела полотенцу, тому самому, большому, будучи уже совсем готовой.
— Сахару в кофе — сколько? — переспросил он уже тише и отметил про себя, как любуется ее голыми плечами, шеей, выдающейся из-под полотенца грудью.
— Ложечку. Да я уже готова. А ты — давай на мое место.
— Так? — удивился Влад. — А кофе с кем ты будешь пить?
— С тобой, — спокойно отреагировала она. — Ты забирайся в ванную — я уж и воды тебе набрала — и пей свой кофе, хочешь — я буду пить рядом, нет — в одиночестве на кухне.
— Нет, конечно, лучше с тобой, вместе, но я же, э-э, должен обнажиться перед тем, как залезть в ванную, не так ли?
— А как ты собирался обнажиться потом?
— Все, тихо, тихо, мне все ясно. Лезу в ванну.
Быстро разделся, покидав всю одежду на стул, прошел в ванную комнату, бухнулся в воду, которая приятно радовала его тело своей теплотой. На время выходившая Жанна вернулась с чашечками, подала ему еще не успевший остыть кофе, сама уселась на стиральную машину и, сделав глоток, спросила: