А вот что Чапела по-настоящему тревожило, так это молниеносно полученный его коллегами доступ к счету в Национальном банке Хантса. Они не имели права совать нос в его частные дела без постановления суда. Свидетельства того, что Чапел мог получать деньги от выявленного или предполагаемого террориста, следовало вручить федеральному судье, и только тот мог выписать соответствующий ордер. Если бы ему дали возможность оправдаться, он благополучно представил бы свои ежемесячные выписки со счета, показывающие поступление одних федеральных чеков — его жалованье, и ничего больше. Если бы они обратили внимание на средства, которыми он располагал, то все тоже сразу бы стало понятно. Два миллиона долларов, вложенные в государственные облигации, и участок земли площадью пятьдесят акров на склонах потухшего вулкана Халеакала, на острове Мауи. Нелегальных денег Габриэля они не смогли бы отыскать нигде. Отказав Чапелу в законном праве на защиту, американское правительство предстало очередной жертвой обмана, на который оказался так горазд Марк Габриэль, очередной слепой пешкой в его хитроумной игре под названием «Хиджра».
Вы знаете мою поговорку: «Если мы не нарушаем чьи-то права, значит, плохо работаем». Это была излюбленная шутка Гленденнинга, и к Чапелу она была применима больше, чем к кому-либо. Если ему требовалась информация, он желал получить ее тотчас, не терзаясь раздумьями о правах и законах. Чапел вынужден был признать, что до сих пор и сам придерживался двойных стандартов. В какой суд он обратился, чтобы получить доступ к счетам Талила? И как еще мог он объяснить свой гнев, когда Манфред Визель отказывался надавить на банк «Дойче интернационал», чтобы тот показал ему выписки по счетам клиентов?
— Вы не оставляете нам иного выбора, как обратиться к Габриэлю-младшему, — объявил Гадбуа, направляясь к двери. — Чего у нас нет, так это времени. Боюсь, ему придется еще туже, чем вам. Опять-таки он не гражданин ни Франции, ни США, так что с ним нечего церемониться. Кто за него спросит? Просто еще один черномазый говнюк. Разве не так выразилась бы мисс Черчилль?
Чапел напряг мускулы.
— Он ни при чем, — взмолился он. — Отец им манипулировал.
— Он ни при чем, и вы ни при чем. Два сапога пара. — Гадбуа с быстротой кобры метнулся к Чапелу и вновь изо всех сил вдавил прут, наступив на него пяткой. — В чем состоит план «Хиджры»? — выкрикнул он, когда Чапел перестал громко стонать.
— Бомба… они хотят взорвать бомбу.
— Где именно?
— Не знаю.
— Когда?
— Скоро.
— Насколько скоро?
— Не зна… — Губы Чапела одеревенели, зубы обнажились, мускулы свело болью. Свет померк.
Его уносило к синеве моря, назад, к гавайскому шоссе на Большом острове. Быстрей, говорил он самому себе. Еще быстрей. Он ринулся вперед, налетая грудью на финишную ленточку, и провалился в темноту.
53
На этой неделе груз, отправляемый в филадельфийский офис Всемирной организации здравоохранения, состоял из трех сотен коробок атарбина, четырехсот пятнадцати коробок с препаратом «Зет-Пак», каждая из которых заключала в себе пятидневный курс азитромицина, и четырехсот тысяч таблеток аспирина. Всего восемьсот тысяч доз препаратов, срок действия которых истек и которые поэтому подлежали возврату производителям для последующего немедленного уничтожения. Мировой трафик просроченных лекарств, перевозимых отдельными сомнительными дистрибьюторами в бедные страны, за последние пять лет успел превратиться из тонкой струйки в стремительный широкий поток. Для того чтобы защитить невинные жертвы, требовалось принимать срочные меры, и Клэр Шарис оказалась на переднем крае этой борьбы.
— Документы сегодня в порядке, Билл? — спросила она, стоя в офисе транспортно-экспедиционной компании «Глобал транс», расположенном на территории Международного аэропорта Женева-Куантрен.
— Все тип-топ. Осталось лишь вам поставить автограф, и груз можно отправить.
Клэр черкнула подпись и забрала свой экземпляр. Выглянув из окна, она увидела, как вилочный погрузчик помещает поддон с коробками в контейнер с логотипом компании «Глобал транс». Теперь контейнеру предстояло пройти самую поверхностную проверку перед погрузкой, а затем попасть на борт самолета, утром вылетающего в Филадельфию. Вообще-то, считалось, что все контейнеры, ввозимые в Соединенные Штаты, должны пройти через инспекционно-досмотровый комплекс, сокращенно ИДК, предназначенный для выявления контрабанды и оснащенный специальными станциями досмотра транспортных средств и грузов. В этих ИДК использовались излучатели, применяющие гамма-лучи, испускаемые цезием или кобальтом, а также сотни высокочувствительных датчиков, предназначенных для обнаружения аномалий в плотности содержимого контейнеров и способных создавать что-то вроде рентгенограммы. Главной целью этой процедуры являлся поиск незаконно провозимых радиоактивных веществ, однако поскольку эти лекарства изначально были классифицированы как радиоактивные и к тому же являлись собственностью одного из подразделений ООН, то они не подлежали проверке на ИДК и поступали непосредственно к таможенному инспектору, в чьи обязанности входило просто убедиться, что на них имеются соответствующие документы.
— Да вы только гляньте! — проговорил Билл Мастерс. — Для обычной субботы вы разодеты прямо-таки в пух и прах. Любо-дорого посмотреть! По какому, любопытно, случаю?
— Я улетаю, — сухо ответила Клэр.
— Вы? Из Женевы? А как же ваша работа? Они там без вас зашьются.
— Я не сомневаюсь, что мне найдут замену.
Лицо Мастерса омрачилось, и он посмотрел на нее участливо:
— Вы уезжаете насовсем?
Внезапно Клэр Шарис почувствовала, что ей трудно говорить. Так ничего и не ответив, она повернулась и выбежала из офиса.
— Эй! — крикнул ей вдогонку Мастерс. — Я ведь даже не успел с вами попрощаться… — При этих словах он перевел взгляд на Догерти, своего помощника. — Мне она нравилась. Никому спуску не давала.
54
Замо́к заскрипел, когда в нем повернули ключ, и Адам Чапел остался в камере один. Он свернулся калачиком у холодной как лед стены, подобрав к подбородку колени, словно приготовившись принимать удары. Он знал, что они вернутся. Как мог, он попытался морально подготовиться к новому раунду расспросов, неотвязных и тщетных. Ему хотелось, чтобы его рациональное мышление перестало функционировать. Он разорвал связь с нынешними крайне опасными для него обстоятельствами. Отступил в самые дальние закоулки своего существования, где лишь биение сердца говорило о том, что он еще жив, и где не осталось боли.
Прошло несколько часов с тех пор, как ему швырнули отсыревший, полусгнивший матрас и он без сил повалился на него. Последним желанием перед тем, как забыться мертвым сном, было стремление придумать что-то такое, после чего они бы от него наконец отвязались. Он тщетно пытался найти какое-нибудь драгоценное средство, которое доказало бы его невиновность раз и навсегда, обеспечив немедленное освобождение. Какое-нибудь универсальное решение, которое бы помогло стереть пятно с его честного имени — пятно, оставленное Габриэлем. Но ничего не приходило на ум. Что можно противопоставить доказательствам вины, если ты их в глаза не видел? И что проку в словах, когда никто ничего не слушает?
Дверь, распахнувшись настежь, с шумом ударилась о стену. Прищурившись и скосив глаза, он поднял руку, прикрывая их от света, и стал ждать очередного требования, которое окажется для него заведомо невыполнимым.
— Кажется, тебе здесь пришлось нелегко?
Чапел поднял голову. Этот голос… Сухой английский выговор… Как обещание любви, сочувствия, возвращения в лоно рассудка.
— Да уж, тут у них не отель «Плаза».
Ее руки обняли его. Он почувствовал запах ее волос, и его, будто током, пронзило острое ощущение радости. Сара жива. Непонятно как, но ей удалось выбраться из клуба «Клеопатра». Хотелось улыбнуться, но он знал, что если позволит себе это, то сломается, а потому просто держал ее руки в своих и пытался заставить себя дышать ровно.
— Как же?.. — начал он. — Что слу…
Она приложила палец к его губам, призывая молчать:
— Ш-ш-ш. Тебе поесть. Потом мы тебя вымоем под душем и побреем.
При этих ее словах вошел солдат и поставил на скамейку поднос с дымящейся едой. Спагетти болоньезе. Приготовленный на пару шпинат. Хлеб с маслом. Две бутылки лимонада «Оранжина». Аппетитные запахи пробудили в нем жгучее чувство голода. Схватив ломоть хлеба, он обмакнул его в мясную подливу и с довольным видом принялся жевать.
— Я его видел, — проговорил он, переводя дыхание. — На втором этаже. Он пытался выйти через пожарный выход, но дверь была заперта.
— Я тоже пыталась, — сообщила Сара.
— Он все-таки выбрался.
— Да, знаю. А теперь ешь. Нам пора в дорогу.
— Мы уезжаем? — Он сразу же почувствовал перемену в ее тоне.
— Разумеется, — ответила она так, словно это было запланировано уже давно. — В полдень самолетом компании «Эр-Франс» из аэропорта «Руасси — Шарль де Голль». Мы летим к тебе домой, Адам. В Вашингтон.
Самолет оказался загружен полностью, все места и все полки для багажа, равно как и вообще каждый квадратный дюйм имеющегося пространства, были заняты жаждущими летать в летний туристический сезон, а также их пожитками. Они сидели в задней части салона и разговаривали, в то время как мамаши с малышами сновали по проходу то туда, то обратно, а шустрые дети постарше скакали по сиденьям. Освещение было притушено, а на экранах демонстрировали один за другим какие-то второсортные фильмы.
— Это все Леклерк, — пояснила она после того, как они съели по упакованному в пластик обеду и заказали коньяк «Курвуазье», чтобы поскорее забыть вкус самолетной стряпни. — Он взял жесткий диск, найденный в квартире Талила, и передал своему другу. Его имя тебе ничего не скажет. Один отставной профи. Диск был в ужасном состоянии, развалился на три части, но все-таки удалось выудить с него некие электронные письма. Зашифрованные, как водится. Ну, сам знаешь, «завтра еду на пляж» или «встретимся, поедим мороженого». Казалось бы, обычный треп. Конечно, расшифровать можно все, но на это уйдут недели. И вдруг мы натыкаемся на нечто куда более вразумительное. На переписку «открытым текстом» между Талилом и некой женщиной по имени Нур. — Сара прикончила последние капли коньяка и поставила б