Внимание матери к Ривере привлек Альфред Барр, молодой директор Музея современного искусства. Барр и Ривера недолго жили в одном и том же общежитии в Москве в 1928 году, и на Барра произвели впечатление талант и личность мексиканца. Когда Барр предложил, чтобы Музей современного искусства устроил выставку Риверы в 1931 году, мать и Нельсон отнеслись к этому с энтузиазмом. Мать заказала ему картину и, кроме того, купила несколько акварелей, которые он написал в Москве в 1927 году. На эти деньги Ривера смог впервые посетить Нью-Йорк.
Мать и Нельсон подружились с Риверой, и он часто бывал в доме моих родителей, где я несколько раз встречал его. Внешне это была весьма импозантная, харизматическая фигура, он был высокого роста и весил более 135 кг. Помимо испанского языка он прекрасно знал французский, но по-английски почти не говорил. Один или два раза он приходил вместе со своей женой Фридой Кало. Фрида была интересной и экзотической молодой женщиной, обладавшей не меньшим художественным талантом, чем ее муж. Сейчас цены за ее работы на нью-йоркских аукционах даже более высоки, чем цены за работы Диего.
Выставка в Музее современного искусства в декабре 1931 года утвердила репутацию Риверы в Соединенных Штатах. И когда пришло время заказывать фреску для вестибюля только что завершенного здания РКА, мать и Нельсон убедительно высказались за то, чтобы предложить эту работу Ривере. Он представил набросок для рассмотрения, и после долгой дискуссии среди архитекторов и административного персонала в отношении того, насколько Ривера надежен, проект был одобрен. На основе наброска был составлен контракт, который подписали все стороны, и Ривера согласился на гонорар в 21 500 долл. за проект, который, по его оценке, должен быть завершен через три месяца.
Ривера приехал в Нью-Йорк в начале 1933 года, чтобы начать работать над фреской после неприятностей в Детройтском институте искусства, где его только что законченные фрески подверглись нападкам как антихристианские и антиамериканские, причем со стороны многих, включая знаменитого «радиосвященника» Чарльза Кофлина.
Создается впечатление, что Ривера решил использовать фреску в Рокфеллеровском центре для того, чтобы сделать крупное политическое заявление. «Человечество на распутье», как назвал Ривера свою работу, было заполнено фигурами, построенными по марксистскому канону на принципе контраста: классовый конфликт, угнетение и война - в качестве темы на «капиталистической» стороне фрески; мир, сотрудничество и человеческая солидарность - на «коммунистической» стороне. Решение этих конфликтов, по крайней мере с точки зрения Риверы, должно прийти за счет использования науки и технологии для блага всех. Он заполнил фреску микроскопами, телескопами, киноэкранами и гигантскими шестеренками и рычагами, чтобы подчеркнуть свою мысль. Когда фреска была почти завершена, он добавил большой, легко узнаваемый портрет Ленина, который смыкал руки с рабочими со всего мира. Эта идиллическая и несколько причудливая группировка была сбалансирована плоско сделанной сценой на «капиталистической» стороне, где хорошо одетые мужчины и женщины танцевали, играли в карты и пили мартини на предметном стекле микроскопа, которое было заполнено возбудителями «социальных болезней». Фоном для этого была сцена полицейских, избивающих рабочих, в то время как католические священники и протестантские проповедники смотрели на это с одобрением.
Фреска была великолепно выполнена, однако не подходила для вестибюля здания РКА. Нельсон попытался убедить Риверу удалить по меньшей мере портрет Ленина, однако художник отказался менять что бы то ни было, говоря, что вместо того, чтобы калечить свою великую работу, он предпочтет уничтожить всю фреску. Нельсон заметил, что Риверу приглашали не для того, чтобы он рисовал коммунистическую пропаганду, и что на основании исходного, гораздо менее провокационного наброска не было оснований принимать работу в том виде, в котором она была окончательно исполнена. В конце концов, когда компромисса достичь не удалось, Ривере полностью заплатили и отпустили на все четыре стороны. Была предпринята попытка удалить фреску со стены и сохранить ее, однако это оказалось невозможным, и произведение искусства было уничтожено.
В конце 1930-х годов Ривера воспроизвел фреску с дополнительными пикантными деталями, включая портрет отца, пьющего мартини с группой «накрашенных дам». Эта фреска расположена на видном месте на центральной лестнице Дворца изящных искусств в Мехико. Непосредственно после уничтожения фрески Риверы представители художественных сообществ Нью-Йорка, Мексики и кое-где еще выразили свое негодование. Они обвинили семью в том, что она совершила святотатство против искусства и нарушила свободу выражения Риверы. По мнению художников и либеральных мыслителей вообще, то обстоятельство, что художник был виноват в обмане, хитрости и публичном оскорблении семьи, которая вступила с ним в дружеские отношения и помогла ему в карьерном продвижении, представлялось несущественным9'
НА ВЕЛОСИПЕДЕ ЧЕРЕЗ БРИТАНИЮ
Хотя я и знал о переживаниях отца в связи с Рокфеллеровским центром, будучи подростком, жил другими интересами и заботами. Подарком, сделанным мне в связи с окончанием в июне 1932 года школы, было путешествие на велосипеде по Британским островам. Я отправился туда вместе со школьным другом Уинстоном Гартом и Освальдом Гоклером, французским студентом-теологом и моим гувернером. Эта поездка была навеяна историями, которые мне рассказывал отец об аналогичной поездке, предпринятой им по Англии, когда он был примерно в том же возрасте, что и я.
Мы отплыли в туристском классе на лайнере компании «Кунард» в Саутгемптон, после чего на поезде приехали в Лондон. Как только мы прибыли в наш отель, зазвонил телефон, и обладательница весьма английского голоса объявила, что является маркизой Кру, она и ее муж маркиз только что вернулись из Нью-Йорка, где принимали участие вместе с моими родителями в открытии здания «Бритиш эмпайр билдинг» в Рокфеллеровском центре. Мои родители рассказали им о нашем планировавшемся путешествии на велосипедах, и маркиза звонила, чтобы проинформировать меня о том, что сегодня вечером герцог Йоркский, который позже стал королем Георгом VI, устраивает обед с танцами во дворце Сент-Джеймс и что я приглашен вместе с ней. Это мероприятие проводилось в честь его брата принца Уэльского, который должен был сесть на трон через несколько лет как король Эдуард VIII, а затем отречься от престола, и других членов королевской семьи. Обед начинался в 8 час. 30 мин., форма одежды - во фраке. Мне надлежало заехать за маркизой в 8 час.
Я был ошеломлен и нервно ответил, что у меня с собой нет вечерних туалетов и я, вероятно, не смогу прийти, на что маркиза ответила с достаточным напором, что речь шла о королевском предложении и отказаться я не могу. Я пробормотал что-то в смысле того, что я посмотрю, что смогу сделать, и повесил трубку, смотря в оцепенении на своего друга Уина, который приглашен не был.
К счастью, моя тетушка Люси была в городе, и я в отчаянии позвонил ей. Она сказала, что речь шла о замечательной возможности, и я должен пойти. Далее она сказала, что следует обратиться к консьержу по поводу аренды вечерних туалетов и распорядиться, чтобы гостиница заказала «Даймлер» с шофером в ливрее, на котором мне надо было заехать за леди Кру. День был загублен, однако я последовал инструкциям и приехал вовремя, чтобы взять маркизу, но когда я появился в Крухаусе, ее большом доме в районе Мэйфэар, я узнал, что нужно ехать с ней в ее «Роллс-Ройсе». Мой «Даймлер» может поехать следом.
Дворец Сент-Джеймс представляет собой каменное строение XVI века, находящееся в конце улицы Сент-Джеймс и выходящее на Грин-парк и улицу Пэл-Мэл. В течение веков дворец служил резиденцией для старших членов королевской семьи. По прибытии нас приветствовали гвардейцы Колдстримского полка, вытянувшиеся по стойке смирно в красных куртках и высоких бобровых киверах - впечатляющее начало для вечера.
Мы вошли во дворец и пошли по длинным коридорам с панелями из темного дерева. В то время как мы медленно шли вперед по направлению к гигантской гостиной, где нас должны были вместе представить, со стен на нас смотрели короли и королевы династии Стюартов и Ганноверской династии.
Я был принят с необыкновенной обходительностью герцогом и герцогиней Йоркскими, которые немало постарались, чтобы я чувствовал себя удобно. Однако светский разговор с 17-летним молодым человеком -американцем был для них нелегкой задачей, а беседа была трудной и для меня. Леди Кру представила меня другим «королевским особам», приглашенным на этот вечер, и огромному числу герцогов, виконтов и графинь. Единственной моей соотечественницей была леди Нэнси Астор, жена лорда Уолдорфа Астора, сама являвшаяся виконтессой. Леди Астор, первая женщина, когда-либо избранная в Палату общин, была необыкновенно интеллектуальной, лидером печально известной Кливденской группы, которая позже была обвинена в пронемецких симпатиях10. Она также делала все от нее зависящее, чтобы я чувствовал себя легко, однако после нескольких напряженных пауз леди Кру подхватила меня, чтобы я познакомился с ее братом, лордом Роузберри, отец которого был премьер-министром в 1890-х годах.
Прежде чем я уехал - один, в своем взятом напрокат «Даймлере», - лорд Роузберри пригласил меня и двух моих друзей посетить его в замке на севере Англии. Этот визит дал мне первое представление об условностях жизни английского сельского поместья с его иерархией слуг, возглавляемых напоминающим Дживса 11 дворецким, который распаковал наши седельные мешки, наполненные грязным бельем, с таким видом, как будто мы были британскими королевскими особами.
Путешествие на велосипеде было замечательным приключением, совершенно не похожим на короткое и неожиданное представление королевской семье. Мы проехали значительную часть Британии, от Корнуэлла на юго-востоке до гористых Хайлэндс в Северной Шотландии, останавливаясь по дороге главным образом в небольших тавернах. Мы чередовали несколько дней езды на велосипеде с поездками на поезде в следующее место, которое мы хотели посетить. В те дни это было просто, поскольку поезда ходили без соблюдения особых формальностей. Надо было купить один билет на пассажирское место, и другой - на велосипед. Когда поезд приходил на станцию, нужно было поставить велосипед в багажный вагон и найти место в пассажирском вагоне. Никаких формальностей не было, никто даже и не думал о том, что велосипед могут украсть.