Только ущемленное самолюбие заставляло ее до сих пор цепляться за телевидение, хотя Евгении предлагали возглавить популярную газету демократического толка, редактор которой, Юсупов, не так давно был застрелен на улице наемным убийцей. Но она все медлила, уже не первый месяц находясь, по ее собственному выражению, в раскоряченном положении.
И тут совершенно нежданно подвернулось загадочное дело с ее племянницей, Милой Миловской по прозвищу Миледи. Безусловно, Евгения чисто по-человечески сочувствовала своей сестре и ее мужу, сходившим с ума от волнения за судьбу дочери. Но неистребимый журналистский азарт оказался еще сильнее. Альшиц сразу учуяла сногсшибательную сенсацию, которую на этот раз никто не в силах был перекупить — ведь в ней были замешаны родственники Евгении. Упустить такой случай она не могла. Историю с Миледи можно было с блеском раскрутить на своем канале, всем утерев нос.
Однажды Евгения уже использовала Миледи на полную катушку, заставив ее рассказать в прямом эфире о своей, мягко говоря, пестрой жизни.
Гвоздем того сюжета стала видеопленка, показанная Евгенией в ее авторской программе «Разговор начистоту» без согласия доверчивой племянницы.
Это был довольно-таки грязный порнофильм, снятый в доморощенной подпольной студии. И Миледи исполняла там главную роль, зарабатывая таким образом на жизнь. Правда, ролью это назвать было нельзя. В том, с позволения сказать, фильме не было ни диалогов, ни сюжета. Был снятый словно через замочную скважину откровенный половой акт, фрагменты которого Альшиц и выставила на всеобщее обозрение. Родители Миледи этого кошмара, к счастью, не увидели, поскольку канал «ТВ-Шанс» за Уралом не принимался.
Евгению не смутило тогда, что она ославила собственную племянницу перед многочисленной аудиторией, поскольку Альшиц считала журналистику профессией беспощадной. Тем более ничто не смущало Евгению и теперь, когда речь шла, судя по всему, о каких-то грязных закулисных играх почти государственного масштаба.
Воспользовавшись своими многочисленными связями, Альшиц выяснила, кто организовал вызов супругов Мидовских из Сибири в Москву и их полет в Италию на опознание трупа. Этим действительно занималась Федеральная служба безопасности. Но с ходу поднимать шум было неразумно. Евгении постарались бы тут же перекрыть кислород. Поэтому вперед были запущены родители Миледи, что выглядело вполне естественно.
Евгения лишь помогла устроить их встречу с сотрудниками ФСБ.
Так несчастные родители вновь оказались в каком-то безликом кабинете у человека, похожего на того, который разговаривал с ними две недели назад. У этого было такое же непроницаемое лицо. Впрочем, возможно, у всех в этом здании были такие лица.
Снова последовала нудная сверка анкетных данных Верунчика и Станислава Адамовича. Потом их собеседник, назвавшийся Архиповым, спросил:
— Так, собственно говоря, чего вы хотите?
— Мы хотели бы узнать, где наша дочь, — ответил Станислав Адамович, сверля Архипова взглядом.
— Мидовская Людмила Станиславовна? — зачем-то уточнил Архипов.
— Да.
Архипов заглянул в папку, лежащую перед ним, и сказал скучным голосом:
— Мидовская Людмила Станиславовна погибла в результате огнестрельного ранения в затылок и последующего сожжения тела в районе города Террачина, Италия, в октябре сего года. Какие еще вопросы?
— Это не так, — сказал Станислав Адамович.
— Я руководствуюсь официальным документом, — пожал плечами Архипов.
— Липа ваш документ. Мы не опознали тело. Ни я, ни жена.
— Это ваши проблемы. У меня есть соответствующий акт.
— Чему соответствующий?
— Реальным фактам. Вот у меня тут и точное место захоронения указано.
— Мы видели по телевизору эти похороны. Там показали родителей погибшей. То есть нас. Но мы-то в это время уже были в Москве. На этих похоронах присутствовали какие-то подставные люди. Как вы это объясните?
— Никак, — снова пожал плечами Архипов.
— То есть?
— Этим занимались итальянцы.
Последующий разговор стал прокручиваться на одном месте. Архипов никак не хотел соглашаться с тем, что история гибели Миледи вызывает явные сомнения. С невероятным трудом Мидовским удалось добиться от него обещания запросить на телевидении кассету со съемками похорон, чтобы посмотреть ее вместе и установить истину.
Через неделю, как было условленно, несчастные родители снова пришли на встречу с Архиповым. Но в кабинете их ждал совсем другой человек.
— А где товарищ Архипов? — робко спросила Верунчик.
— Он в командировке.
— Надолго?
— Этого я не знаю. Вы по какому вопросу?
Пришлось опять рассказывать все с самого начала, поскольку новый человек по фамилии Божко был совершенно не в курсе дела. Он тоже пообещал разыскать нужную пленку на телевидении и назначил встречу на будущий четверг.
В четверг оказалось, что Божко находится в отъезде. Некий Муштаков, принявший на этот раз супругов, ничего про их дело не знал.
— Расскажите-ка мне все по порядку, — сказал он.
— Почитайте наши предыдущие показания, — устало ответил Станислав Адамович. — Там все подробно изложено.
— Где ж я их возьму? — удивился Муштаков. — Тут у нас у каждого свой сейф. Не стану же я взламывать.
Еще через десять дней Мидовские уже не удивились, вновь увидев за столом незнакомого человека.
— Муштаков, конечно, надолго уехал? — спросил Станислав Адамович, заранее зная ответ.
— Да. А что? — сказал очередной человек с непроницаемым лицом. — У нас и кроме вашего есть кое-какие дела. Да что за проблемы? Вы введите меня в курс дела.
Супруги автоматически рассказали ему все, уже потеряв надежду, и подавленные ушли восвояси.
Евгения поняла, что пора подключаться самой. За один день она установила, по какому каналу был показан репортаж о похоронах, и выяснила, что его перегнал из Италии работавший там собкор. Но запись, естественно, была давным-давно стерта. Ничего не дал и звонок итальянскому собкору. Никаких материалов у него не сохранилось.
Но Евгению не так-то просто было остановить. Всеми правдами и неправдами она добилась личной встречи с генералом Пановым. Он выслушал Альшиц, глядя ей в переносицу пустым, немигающим взглядом, и спросил:
— У вас в этом деле какая-то личная заинтересованность?
— Нет, — твердо ответила Евгения. — Это журналистское расследование.
— Разве мать погибшей Мидовской не является вашей сестрой? — Он хорошо подготовился к встрече.
— Она действительно моя сестра, — сказала Евгения. — Но для меня в журналистике нет родственников. Тем более в таком деле.
— А никакого дела нет. — Панов выразительно взглянул на часы. — Значит, нет и вопросов.
— Это у вас, — упрямо сказала Евгения. — А у меня они есть. Вы хотите, чтобы я их задала через газеты и телевидение? Хорошо, я так и сделаю. И вам обещаю такой грандиозный скандал, что мало не покажется.
— Только не надо меня путать, — Панов усмехнулся. — Здесь у нас пугливых не держат.
— Я просто рассчитываю на ваш здравый смысл.
— А я — на ваш. С нами дружить выгоднее.
Евгения с трудом удержалась от резкого ответа.
— Так давайте дружить, — сказала она, — я не против. Только дружба предполагает взаимную помощь.
Генерал замолчал, барабаня пальцами по столу. Руки выдали его, он все-таки чуточку нервничал. По нынешним временам ссориться с прессой было себе дороже.
— Хорошо, — сказал Панов. — Я дам команду проверить.
— Буду ждать. Надеюсь, это не займет много времени, — закончила разговор Евгения.
Тем не менее она вышла из генеральского кабинета, вовсе не уверенная в своей победе.
Едва за ней закрылась дверь, Панов смачно выругался. Разве раньше эта сука журналистка посмела бы так с ним разговаривать? Все эти демократические свободы были генералу как нож острый. Да не станет он ничего делать для этой Альшиц! Поручит кому-нибудь сочинить формальную отписку, и все дела.
Панов попытался выбросить из головы визит журналистки, но вместо этого с тяжким вздохом нажал кнопку селектора и рявкнул:
— Соловьева ко мне! Пулей!..
Он и не предполагал даже, в какую запутанную интригу ввязывается сейчас.
Глава третьяОхотник и его дичь
Под суровым взглядом пограничника ему стало немного не по себе, хотя он точно знал, что паспорт у него в полном порядке.
Его новая неброская фамилия — Марьямов — не могла значиться в компьютерных файлах ни одной из спецслужб. Материалы по его делу четырехлетней давности, где он проходил под кличкой Сильвер, были списаны в архив. Об этом месяц назад сообщил по телефону человек, которому Сильвер верил как самому себе. Четыре года Сильвер отсиживался на кипрской вилле, оттуда контролируя свой российский бизнес. Теперь возвращение на родину стало возможным.
Наконец пограничник шлепнул штемпель на соответствующей страничке и вернул паспорт. Сильвер, приволакивая левую ногу, вышел к автомобильной стоянке возле аэропорта. Его чуть заметная хромота была, конечно, особой приметой. Но избавиться от нее Сильвер так и не смог. Милицейская пуля в давней перестрелке навсегда сделала его калекой.
И хромота была еще не самым печальным последствием того случая. Куда хуже, что другое ранение лишило его возможности спать с женщинами. Впрочем, это случилось так давно, что Сильвер успел смириться со своей ущербностью.
На стоянке он отыскал синюю «Вольво» с известным ему номером. Возле машины со скучающим видом покуривал парень в дутой синтетической куртке.
Сильвер, не обращая на него внимания, распахнул дверцу и сел на водительское место. Ключ торчал в замке зажигания. Сильвер врубил стартер и вырулил со стоянки. Парень в дутой куртке даже ухом не повел, продолжая курить.
Через минуту синяя «Вольво» уже мчалась по новому многорядному отрезку дороги к Ленинградскому шоссе. Путь до Брянской улицы был неблизким, и Сильверу хватило времени, чтобы еще раз подумать о своих первых шагах в Москве.