— Что это ты мне подсунула? — гневно спросил Станислав Адамович.
— Ты посмотрел кассету? До конца? — Евгения потянулась за сигаретами.
В соседней комнате спала Верунчик, и поэтому они говорили полушепотом.
— Нет, — сказал Станислав Адамович. — У меня сил не было до конца смотреть эту мерзость. Зачем ты мне дала эту кассету?
— Я ведь тебе объяснила. Чтобы ты знал правду.
— Какую правду? О чем?
— О своей дочери, Станислав.
— Какое она имеет отношение ко всей этой грязи?
— Подожди… — изумленно сказала Евгения. — Разве ты ее не узнал?
— Где?
— Да на кассете же!
— Конечно нет. И не мог узнать. Я не стану отрицать — девушка на этой кассете действительно ее напоминает. Что-то общее у них есть. Но это не моя дочь.
— Это она, Станислав! Она! Как это ни печально.
— У тебя-то откуда такая уверенность? Ты что, на съемке была? Свечку там держала?
— Разумеется, нет.
— Вот видишь! А берешься утверждать!..
Евгения даже растерялась. Такой реакции она не ожидала. Конечно, отцу не хочется верить, что его дочь способна выделывать такое с мужиками, да еще перед камерой.
Но ведь не настолько же он слеп, чтобы отрицать очевидные факты!
— Давай разберемся спокойно, Станислав, — сказала Евгения, закуривая. — Ты знаешь, как ко мне попала эта кассета?
— Как?
— Ее мне дала твоя дочь. Сама дала.
— Ну вот! — парировал Станислав Адамович. — Она тебя просто разыграла.
— Разыграла?…
— Глупо, конечно. Ей попала в руки кассета с похожей девицей. А ты все за чистую монету приняла.
— Невероятно!.. — пробормотала Евгения.
— Невероятно другое. Сама посуди: если бы на этой пленке была Мила, она ни за что не показала бы тебе кассету. Любой нормальный человек спрятал бы такое подальше.
— У нее тогда был очень сложный момент в жизни. Ей необходимо было кому-то открыться. Она искала душевного покоя.
— Странный способ искать покоя, согласись.
— В жизни много странного, Станислав.
— Но не такого!
— Всякого. Или ты думаешь, что я тебе вру?
— Нет, в этом тоже нет смысла. Просто ты что-то неправильно поняла. Или не поняла совсем.
— Да все я правильно поняла! — в отчаянии воскликнула Евгения. — Ты просто боишься узнать правду.
— Нет, как раз я хочу ее узнать. Очень хочу. И не успокоюсь, пока не выясню, кому и зачем это понадобилось.
— Господи! Что понадобилось?
Станислав Адамович задумался, кусая губы. Его мозг лихорадочно работал.
— Хорошо, примем как версию, что на кассете действительно она, — заговорил он. — Но не мне тебе объяснять, Евгения, какие возможности есть сегодня у видеозаписи. Вон Парфенов в своем «Намедни» вместе с Хрущевым у костра на охоте выпивает. А ведь Никита Сергеевич умер, поди, еще до его рождения.
— К чему это ты?
— А к тому, что этого Парфенова вмонтировали в старую кинохронику. Да так, что комар носа не подточит.
— Ты хочешь сказать, что и твою дочь вмонтировали в эту порнуху?
— Я ничего не утверждаю. Я просто говорю, что это возможно. Как возможно, кстати говоря, подобрать двойника для съемки.
— Опомнись, Станислав! Кому это нужно? Зачем?
— Вот это я и хочу выяснить. Тем более что это наверняка связано с ее якобы гибелью в Италии. И пока я не буду знать все, мы отсюда не уедем!..
Евгения поняла: муж ее сестры возвел вокруг себя такую неприступную стену, что штурмовать ее не было никакого смысла.
— Ладно, — сказала Евгения устало. — Поступай как знаешь!..
Дежурство на этот раз выдалось спокойным: ни одного тревожного вызова в пожарную часть не поступало. Но от вынужденного безделья Глотов устал сильней, чем от самой тяжкой работы. Бойцы целый день просидели в прокуренном помещении, не зная, чем заняться. Травили старые анекдоты, лениво перебрасывались в картишки, поглядывали телевизор. И бутылку тайком распить было нельзя. У сволочного начальника нюх был как у овчарки.
Наконец явилась смена, и Глотов, переодевшись, вышел на улицу. Спешить ему было некуда. Его сожительница, Верка, сегодня работала в ночную смену, и, стало быть, дома Глотова никто не ждал.
Глотов немного постоял в раздумье, а потом зашагал в сторону станции. Там круглые сутки работал ларек, где можно было разжиться спиртным.
Сумерки уже спустились на поселок, и в домах одно за другим зажигались окна. В тихом переулке Глотов услышал за спиной шаги и невольно обернулся. Неясная фигура следовала за ним по пятам. Глотов равнодушно пошел дальше. Он был тертым калачом и никого здесь не боялся. Когда-то Глотов сам держал в страхе Кратово. Ну не лично он, а местная банда, в которой Глотов был не последним человеком.
Давно это было. Много лет назад менты изрядно потрепали банду. Глотов схлопотал приличный срок и долго поправлял здоровье на свежем воздухе, на лесоповале.
В родные места он вернулся уже зрелым мужиком и пошел в пожарные с нищенским окладом, но лихих дней своей юности не забыл. И вскоре нащупал золотую жилу. Прежние занятия и лагерная школа закалили его прочно. Страха Глотов не ведал.
И все же незнакомец, следовавший за ним, немного его встревожил. Самую малость. Глотов забыл о нем, только когда начал разглядывать освещенную витрину с бутылками. Но едва он открыл рот, чтобы обратиться к продавщице, сзади раздался негромкий голос:
— Привет, Джамайка!..
Глотов вздрогнул.
Когда-то он был просто помешан на этой песенке в исполнении итальянского пацана Робертино Лоретта и сам то и дело мурлыкал: «Джамайка! Джамайка!..» Но прежние кореша, знавшие его старую кличку, все сгинули невесть куда.
Глотов медленно обернулся — и замер. На него с холодной усмешкой смотрел Сильвер, единственный, быть может, человек, перед которым Глотов испытывал робость.
— Не узнаешь? — спросил Сильвер.
— Узнал, — ответил Глотов севшим голосом.
По давней привычке он сразу и беспрекословно подчинился Сильверу. Уже через полчаса они сидели в глотовской квартире за литровой бутылкой «Абсолюта», купленной Сильвером в ларьке.
— Кучеряво живешь, — заметил Сильвер, осматриваясь. — Мебель импортная. И бытовая техника на уровне. Женился, что ли?
— Да так, живу тут с одной мочалкой, — неохотно признался Глотов.
— Где же хозяйка?
— У нее сегодня ночная смена. Она заправщица на бензоколонке.
— Это хорошо. Удачно.
— В каком смысле?
— Поговорим без помех.
Глотов напрягся. Он уже понял, что это не случайная встреча.
— Я вот смотрю, как ты прибарахлился, — с усмешкой продолжил Сильвер. — Может, и мне в пожарные податься, раз там так хорошо платят?
Глотов угрюмо молчал.
— Чего язык проглотил, Джамайка? — спросил Сильвер. — Не рад старому корешу?
— Уж больно ты перекрасился, — выдавил из себя Глотов. — Понять не могу, какой ты масти.
— А зачем тебе это знать?
— Затем, что мне не все равно, с кем ханку жрать.
— Осторожным стал?
— Ты попарься с мое на нарах.
Глотов тем не менее допил свой стакан до конца. Сильвер только пригубил.
— Ты бы не со мной осторожничал, Джамайка.
— Не пойму, о чем базар, — сказал Глотов и снова налил себе до края.
— Где, ты говоришь, твоя сожительница трудится? На бензоколонке? — безразличным тоном спросил Сильвер. — У нее горючим разживаешься?
— Каким таким горючим? — насторожился Глотов.
— Для поджогов, Джамайка. Для поджогов.
Глотов поперхнулся водкой. Глаза его полезли из орбит.
— Знаю, Джамайка. Все знаю, — усмехнулся Сильвер. — Вычислил тебя один человечек. Но ты не гоношись. Я тебя сдавать в ментуру не собираюсь, хотя и могу рассказать, как ты дошел до жизни такой. Сначала тебе просто повезло на одном пожаре. Может, ты там хрусты нашел или ружье припрятанное. Случайно. Потом каждый раз искать стал. Но удача — баба капризная. Вот ты и скумекал, что надо богатеньких подпалить. Чтобы наверняка свое взять. В одиночку работаешь или с подельником?
Сильвер, конечно, блефовал. Но по реакции Глотова он понял, что не ошибся.
— Фуфло это все, — пробормотал Глотов. — Порожняк гонишь, Сильвер.
— Какой уж тут порожняк! Ты ведь и на мокруху пошел, Джамайка.
— Не было этого! — хрипло выкрикнул Глотов. Глаза у него стали безумными.
— А Сычиху кто замочил?
Под безжалостным взглядом Сильвера Глотов вдруг обмяк, словно из него выпустили воздух.
— Ладно, — сказал Сильвер, выдержав паузу. — Я про это забуду. И тому человечку, который тебя вычислил, заплачено за молчание. Только ты мне, Джамайка, сейф верни.
— Какой сейф?
— Который ты в доме Сычихи взял.
— А я его это… В речке утопил.
Лицо Сильвера исказила гримаса.
— Не вскрывая? — спросил он совсем тихо.
— Вскрыл. Да там ничего не было. Кассеты одни.
— А где они? Тоже выбросил?
Глотов почувствовал, что спина у него стала мокрой. Он и правда хотел сразу же выбросить кассеты, да Верка не позволила. Оставила, чтоб на них с телевизора кино записывать.
— Да здесь они где-то! — торопливо заговорил Глотов. — У марухи моей припрятаны!..
Он перевернул вверх дном всю квартиру, и кассеты отыскались. Сильвер облегченно вздохнул.
— Ну, Джамайка, — сказал он, — ты сейчас, считай, во второй раз родился. За это и выпить не грех.
Сильвер опять только пригубил, а Глотов разом махнул полный стакан. От ощущения миновавшей опасности его развезло. Он не обратил внимания на то, что Сильвер, поднявшись, бесшумно подошел к нему сзади. Внезапно Глотов почувствовал холодные пальцы на своей шее и подбородке. От сильного рывка хрустнули позвонки, и голова Глотова бессильно упала на грудь.
Сильвера слегка передернуло. Он не привык убивать. Но оставлять Глотова в живых было нельзя. Сильвер с трудом оттащил тело на кухню и открыл все краны в газовой плите. Потом поколдовал над лампочкой в кухонном плафоне, сделав так, чтобы при щелчке выключателя произошло короткое замыкание. Убедившись, что все окна плотно закрыты, Сильвер тихонько выскользнул из квартиры с кассетами в руках.