— В Москву? — изумленно переспросил Алеша. — Тебе-то туда зачем?
— Хочу в Москву! — упрямо сказал Товарисч.
А дальше захмелевший бандит, постоянно прикладываясь к бутылке, начал открывать перед пленниками душу. И выяснилось, что жизнь в России оставила в его сердце неизгладимый след. Наверное, любой цивилизованный европейский город навечно сразил бы Товарисча, но он был по-настоящему болен Москвой.
Он тосковал по ней. Ему снились асфальт и огни московских улиц, грибные дожди и пушистый снег, сливочный пломбир в стаканчиках, веселые посиделки с водкой и гитарой, рестораны и театры, шумные магазины и сказочное метро. Но чаще всего ему снились красивые русские девушки, дарившие ему свою ласку, будто он был таким же белым, как они. За возвращение к той райской жизни Товарисч готов был пожертвовать всем на свете.
— Да он наш человек! — воскликнул Артур, прикладываясь к бутылке под свирепым взглядом Гордея.
— Ваш, ваш! — пьяно кивал Товарисч. — Я вас отсюда вытащу, если возьмете с собой.
— Какой разговор! — кивнул Гордей. — Заметано!
Повеселевший Артур снова глотнул изрядную порцию джина.
— Раз такое дело, — сказал он, — надо бы на прощанье черненькую трахнуть. А то я уже на пределе. И черненьких у меня еще не было.
— Я тебе трахну! — рявкнул Гордей. — Трахалку оторву и акулам выброшу!..
Наконец Товарисч оставил их, но пленники еще долго не могли уснуть, обсуждая его неожиданное предложение.
Алешу разбудил толчок в спину. Разлепив глаза, он увидел над собой встревоженное лицо Гордея.
— Артур пропал! — сказал Гордей. — Не удержался все-таки кобель сраный! По бабам пошел. Надо искать. Он нам все дело загубит!
Едва Алеша поднялся, как из зарослей раздались громкие крики. Алеша и Гордей бросились туда. На бегу они услышали жуткий вопль и следом за ним — автоматную очередь…
Прошитый пулями Артур лежал, раскинув руки, и луна освещала его залитое кровью лицо. Рядом с ним сжалась в комочек трясущаяся черная девушка.
Пьяный бандит обернулся на звук шагов, вскинул автомат и нажал на курок…
Исчезновение Ксюши встревожило Семена. На ее судьбу Семену было наплевать, но если девчонки начнут бесследно пропадать, весь его непыльный бизнес накроется медным тазом. Он это хорошо понимал.
Выждав три дня, Семен решился на отчаянный шаг. Когда возле автовокзала в очередной раз появился знакомый милицейский «козлик», Семен осмелился вступить в переговоры. Он сразу определил в Гурнове старшего и обратился к нему с заискивающей улыбкой:
— Командир, можно тебя на минутку? Разговор есть.
— Говори при всех, — ответил Гурнов. — У нас друг от друга секретов не бывает.
— Вы тут три дня назад одну девчонку сняли, — сказал Семен, помявшись.
— Что значит «сняли»? Задержали для проверки документов.
— Ну да, ну да, — торопливо согласился Семен. — А потом-то с ней что стало?
Менты переглянулись.
— Отпустили, наверно, — сказал Гурнов. — У нас таких шалав по десятку за день бывает. Я их помнить не обязан.
— Само собой, — согласился Семен. — Но эта такая была… На других непохожая. Стрижена коротко. Как пацан.
Он, конечно, не стал напоминать, что остригли Ксюшу сами менты.
— Не помню, — отрезал Гурнов и отвернулся.
— А кто она тебе? — спросил Петя Тарханов. — Сестра, что ли? Или дочка?
— Да это же ихний сутенер, ребята! — усмехнулся Сакеев. — Ты, мужик, тут хвостом не крути. Она на тебя работала? Давай колись!
И Семен раскололся. Эти менты видели его насквозь. Разумеется, ничего внятного про Ксюшу Семен от них не услышал. Но разговор тем не менее оказался полезным. Менты предложили Семену стать его «крышей» за соответствующую мзду. «Черные субботы» при этом не отменялись, но зато Семен мог отныне рассчитывать на надежную защиту. Менты даже согласились доставлять на служебном транспорте живой товар к клиенту по телефонному звонку. Это избавляло Семена от утомительных дежурств возле автовокзала и вообще делало его бизнес куда солиднее.
Некоторое время все шло гладко, но однажды произошел неприятный случай. В тот день только к концу дежурства появилась единственная заявка на девочку. А у ментов в ожидании работы парились две — Галка и Люська.
— Впарим клиенту обеих! — решил Гурнов. — Иначе навар будет жидковат.
— А если он не захочет двоих? — спросил Петя.
— Тогда вообще никого не получит!
Заказчиками оказались два сопляка, напившихся до икоты. Они упрямо требовали оставить им только одну девчонку. На вторую у них не хватало денег.
— Или двоих берите, или ни одной! — отрезал Гурнов. Он видел, что от выпитого сопляки разгорелись не на шутку. Петя краем глаза приметил висевшую в прихожей роскошную кожаную куртку как раз своего размера и снял ее с вешалки.
— Ладно, — сказал он. — Я вот это возьму в качестве калыма.
— Не… — запротестовал один из сопляков. — Это отцовская.
— Мы тебе живую бабу даем, — ответил Петя, — а ты кусок звериной шкуры жалеешь. Ты мужик или нет?
Не слушая слабых возражений, менты вышли из квартиры, оставив Галку с Люськой на растерзание пьяным соплякам.
Прошла неделя, и Петя Тарханов позабыл этот случай. Поэтому он страшно удивился, когда однажды вечером к нему домой внезапно нагрянула целая компания пацанов. Их было шестеро. Все нетрезвы и агрессивны.
— Куртку верни! — с порога заявил один из них, в котором Петя с трудом узнал недавнего заказчика.
Думать о том, как эти сопляки вычислили, где он живет, у Пети не было времени.
— Какую куртку? — спросил он, стараясь выиграть время.
— Отцовскую!
Куртка висела у Пети в шкафу, но отдавать ее он не собирался. Совсем рядом, в тумбочке, только руку протяни, лежал табельный «Макаров», придававший Пете уверенности.
— Вали отсюда, шелупонь! — грозно сказал Петя.
— Лучше верни, что взял, мент поганый! — крикнул приятель пострадавшего сопляка. — Иначе мы тебе глаз на жопу натянем!
— Да врежь ему в табло! — посоветовал другой.
Поняв, что дело плохо, Петя протянул руку к тумбочке, но достать пистолет не успел.
— Мочи гниду! — заорал кто-то.
С шестерыми Тарханову справиться было не под силу. Его повалили на пол и начали яростно молотить, пока он не отключился.
В чувство Тарханова привела льющаяся на голову ледяная вода. Он застонал, пытаясь пошевелиться.
— Живой… — облегченно вздохнул кто-то над головой Пети.
— А теперь запомни, мусор! — угрожающе произнес другой голос. — Будешь возникать — добьем. И про дружков твоих сообщим куда надо, как они блядей по клиентам развозят. Уноси отсюда ноги, падла, иначе тебе кранты. Усек?…
Тарханов усек. Отлежавшись несколько дней дома, он написал заявление с просьбой уволить его из рядов милиции по собственному желанию.
Ненависть к людям, убившим ее нерожденного ребенка, была так велика, что навсегда избавила Миледи от страха перед ними. Она больше не боялась ни слежки, ни допросов, ни избиений.
Придя в себя, Миледи прежде всего спустила в унитаз бумажку с номером телефона, по которому должна была позвонить в случае появления Олейника. Отныне, решила она, люди, преследовавшие ее, ничего не услышат, кроме проклятий.
Потеря ребенка, остававшегося единственной светлой надеждой в жизни Миледи, в одночасье состарила ее. Внешне это было не очень заметно. Разве что скорбные морщинки залегли возле рта и глаз. Но внутри Миледи что-то неисправимо надломилось, и она чувствовала себя старухой, чье дальнейшее существование потеряло всякий смысл, даже мысль об Олейнике отодвинулась куда-то на десятый план, больше не тревожа воображения.
Миледи, может быть, и наложила бы на себя руки, но для такого шага она была слишком слабохарактерной. Целую неделю после случившегося Миледи искала случая, который оборвал бы ее неудавшуюся жизнь. Она словно в прострации бродила ночами по самым глухим переулкам или вдруг неожиданно ныряла в ревущий поток автомобилей… Но судьба была против ее случайной смерти.
Как-то, провожаемая визгом тормозов и криками разъяренных водителей, Миледи в очередной раз благополучно пересекла улицу и с удивлением обнаружила, что ноги сами привели ее к знакомому дому на Поклонной улице.
В этом доме находилась ее прежняя квартира, и Олейник категорически запретил ей туда возвращаться. Но теперь запреты не имели для Миледи никакого значения. Ключ от старой квартиры остался на связке вместе с новыми ключами, и ей вдруг захотелось оказаться в своем прежнем жилье, где она хоть и недолго, но была по-настоящему счастлива.
Немного волнуясь, Миледи отомкнула дверь квартиры, вошла в темную прихожую — и вздрогнула, услышав звук торопливых шагов.
— Кто? Кто там?… — раздался взволнованный голос, и в прихожей вспыхнул свет.
Миледи невольно отшатнулась. Перед ней в наспех запахнутом халате стояла ее мать. Постаревшая, поседевшая, совершенно растерянная.
— Мила!.. — дико вскрикнула Верунчик, хватаясь за сердце. — Стасик!..
В прихожую выскочил Станислав Адамович и, увидев Миледи, оперся рукой о стену, чтобы не упасть.
— Дочка… Ты?… — простонал он.
При виде родителей в Миледи вдруг разом проснулись все прежние страхи. Она была абсолютно не готова к этой встрече, к необходимости рассказать всю правду о себе. Она чуть опрометью не бросилась обратно. Но растерянные взгляды родителей напомнили Миледи, что теперь у нее совершенно другое лицо.
— Извините… — пробормотала Миледи, отступая к двери. — Я не знала…
Но Верунчик уже бросилась к ней, схватила за плечи, жадно вглядываясь в ее черты.
— Извините… — повторила Миледи шепотом, чтобы голос не выдал ее.
Станислав Адамович тоже подошел поближе. Его глаза, озарившиеся было сумасшедшей надеждой, постепенно угасли.
— Это вы нас извините, — слабым голосом сказал он. — Мы просто… Мы ждем свою дочь…