— Ну и что тут нового? — устало спросил следователь. — Приходила подружка. Что это меняет?
Верунчик посмотрела на мужа.
— Я скажу, Стасик… — Она повернулась к следователю. — Дело в том, что это была она. То есть наша дочь. Она просто назвалась Вероникой.
— Минутку!.. — Следователь взялся за голову. — Что значит «назвалась»? Ведь вы не могли не узнать родную дочь?
— В том-то и дело…
— В чем? Вы узнали ее или нет?
— И да, и нет, — вмешался Станислав Адамович. — Понимаете, она изменила внешность, или ей ее изменили.
— Вы зачем пришли? — снова начал заводиться следователь. — Сказки мне тут рассказывать? Прямо триллер какой-то!..
Дальнейший разговор стал прокручиваться на одном месте. Семенов никак не хотел поверить в версию супругов.
— Хорошо, — сказал он наконец. — Вы можете мне внятно объяснить, почему вы решили, что это была она?
— Я это сердцем почувствовала… — тихо сказала Верунчик.
— Ах, сердцем!.. — Следователь откинулся на спинку стула. — Ваши материнские чувства, увы, к делу не подошьешь. Так что никаких новых обстоятельств я не усматриваю.
Гриша понял, что больше делать в этом кабинете нечего. Следователь определенно решил, что родители от горя тронулись умом.
— Ладно, оставим чувства в покое, — сказал Гриша. — Но вы можете хотя бы найти эту Веронику? Что, если все-таки родители правы?
— Мы по таким фантазиям не работаем, — сухо ответил Семенов. — Я думаю, у вас в Америке то же самое. Так что до свиданья!..
Дождавшись ухода посетителей, следователь Семенов тем не менее тут же побежал к начальству. Он не знал всей истории, выстроенной генералом Пановым, и потому доложил, что Мидовские вместе с каким-то американским жиденком снова ворошат давний «висяк». Начальство обещало принять соответствующие меры.
Через пару дней Гриша пришел к родителям Миледи с опущенной головой.
— Меня выдворяют из России, — объявил он с порога. — В двадцать четыре часа.
— Как выдворяют?! — ахнула Верунчик.
— Как в добрые советские времена, — слабо улыбнулся Гриша. — Я хотел сфотографировать на память дом, в котором жил раньше. Не успел щелкнуть — подлетели два голубя, заломили руки. Потом объявили, что у меня на пленке какие-то важные объекты. В общем, чушь собачья. Но потребовали, чтобы я убрался в двадцать четыре часа, если не хочу крупных неприятностей.
— Невероятно!.. — прошептал Станислав Адамович.
— Я теперь ничему не удивлюсь, — вздохнул Гриша, — Даже тому, что Мила действительно жива. Каюсь, я не очень-то в это верил. Просто надеялся. Я боюсь, что теперь они и для вас что-нибудь придумают, чтобы вы им не портили игру.
— Какую игру? — спросил Станислав Адамович.
— Если бы я знал!..
Наступил день, когда личная встреча Сильвера с генералом Пановым стала необходима.
Сильвер ни секунды не сомневался в том, что от генерала в любой момент можно ждать подвоха, поэтому отказался от переговоров в штабе движения «Отчизна». Он назначил Панову встречу днем в затрапезном ресторанчике «Толстый Мо», неподалеку от Дорогомиловского рынка, куда Панов должен был прийти пешком, оставив машину на пересечении Кутузовского проспекта с улицей Дунаевского. Генерал скрипнул зубами, но согласился. Пока что все козыри были на руках у Сильвера.
Опасаясь, что Панов может заранее расставить у «Толстого Мо» своих людей, Сильвер встретил генерала на полпути, посреди немноголюдной улицы Дунаевского. Он неожиданно вышел из-за угла и негромко сказал:
— Добрый день, Владимир Иванович!
Генерал остановился как вкопанный, сверля шантажиста злым взглядом.
— Я тот самый Марьямов.
Генерал молча кивнул.
— Погода роскошная, — продолжал Сильвер. — Вот я и подумал — чего нам в душном помещении париться, верно? Тут рядом есть чудесный тихий дворик.
Посидим там, не возражаете?
— Что за шпионские игры? — пожал плечами Панов, разгадав уловку Сильвера.
— Просто разумная предосторожность.
Дворик действительно был уютен и пуст, если не считать женщины в шлепанцах и халате, выгуливавшей микроскопическую болонку. Мужчины присели на скамейку. В этой непривычной обстановке генерал чувствовал себя не совсем уверенно, что еще больше разозлило его.
— Рано или поздно вам все равно придется выйти из тени, — бросил он Сильверу. — Вопрос с вами, в общем, решен положительно. Теперь вам нужно подписать кое-какие бумаги. В частности, заявление о вступлении в ряды «Отчизны».
— Я готов, — сказал Сильвер, вынимая авторучку.
— Но это не все, — остановил его генерал. — В нашем штабе вас практически никто не знает. Вы, так сказать, темная лошадка. Необходима какая-то значительная общественная акция, чтобы ваша фамилия была на слуху.
— Какая именно акция?
— Придумайте сами. Лучше всего что-нибудь гуманитарное, на что обратила бы внимание пресса. Материальная помощь больнице, например. Подарки ветеранам войны. Благоустройство района или, может быть, компьютеры для школы. Да мало ли у нас прорех!
— И на какую же сумму?
— Это вам решать. Но акция должна быть звонкой. Только при этом условии вы можете войти в наш список.
— В первую десятку, — уточнил Сильвер.
Панов поиграл желваками, но ничего не ответил.
— Не переживайте вы так, Владимир Иванович! — Сильвер улыбнулся. — Почему вас это коробит? Нормальный торг.
Генерал не принял дружеского тона и на прощание, не удержавшись, одарил Сильвера таким свирепым взглядом, что стало ясно: Панов непременно попробует отыграться.
Через несколько дней, просматривая свежие газеты, Сильвер наткнулся на щемящий душу репортаж из приюта для беспризорных детей, собранных туда с московских улиц. Автор подробно рассказывал о нищенском существовании приюта, о трагических судьбах брошенных мальчишек и девчонок.
Сильвер сразу решил, что это как раз то, что ему нужно.
Находившийся на каких-то мрачных задворках, приют носил официальное название «Пункт социальной реабилитации несовершеннолетних». В сырых темных комнатах с облупившимися потолками стоял удушливый запах подгоревшей капусты. Половицы под ногами ходили ходуном. Рассохшуюся колченогую мебель словно собирали по свалкам.
Но дети ничего этого не замечали. Малыши увлеченно доламывали старые игрушки. Те, кто был постарше, визжащей оравой носились по пыльному дворику. В большой комнате прямо на полу устроилась компания голенастых акселераток. Они упоенно смотрели по телевизору какой-то мексиканский сериал.
Директриса, увидев перед собой импозантного Сильвера, поначалу испугалась. Она приняла его за нового начальника, явившегося с инспекцией, и торопливо начала показывать ему наивные детские рисунки и поделки, что-то лепетать о недавно проведенном приютском КВНе и готовящемся турнире по шахматам.
Сильвер пропустил все это мимо ушей и спросил неожиданно:
— А что у вас сегодня на обед? Щи?
— Щи… — растерянно сказала директриса, понимая, что капустный аромат говорит сам за себя.
— А вчера тоже щи были? И завтра щи?
Директриса побагровела от незаслуженной обиды. Весь скромный штат приюта вкалывал здесь не за страх, а за совесть.
— Да, щи! — сказала она с вызовом. — А что мы еще можем на свои гроши? Осетрину покупать? Паюсную икру с бананами? И обуви для детей нет. И одежды. Перебиваемся тем, что добрые люди пожертвуют. Магнитофон дети просили, так мне пришлось свой из дома принести.
Неожиданно из глаз директрисы брызнули слезы. Видно, настрадалась она изрядно.
— Вы мне тут сырость не разводите, мадам, — грубовато сказал Сильвер, не выносивший женских слез. — Вы лучше составьте список того, что вам необходимо в первую очередь.
— Зачем? — испуганно спросила директриса.
— Попробую вам помочь.
— А вы… вы от кого?
— Я от себя, — нетерпеливо пояснил Сильвер. — От себя лично. Моя фамилия Марьямов. Запомните?
— На всю жизнь! — воскликнула она.
Директриса не верила в сказки про добрых спонсоров и потому была ошеломлена до крайности. Тем не менее список занял две страницы, исписанных нервным почерком. В приюте не было практически ничего. Но Сильвер не собирался жадничать. Журналистам нужно было дать весомый повод для создания портрета доброго бизнесмена Марьямова.
— Хотите с нашими детьми познакомиться? — спросила взволнованная директриса.
Сильвер этого не хотел, но следовало поддержать имидж. Началось тягостное знакомство с детьми, вызвавшее у Сильвера нарастающее раздражение.
И вдруг его словно пронзил электрический разряд. Сильвер увидел сидящую на подоконнике девушку с короткой стрижкой и огромными черными глазами. Она полоснула взглядом по незнакомому мужчине и равнодушно отвернулась к окну. Этот взгляд сверкнул как черная молния, и Сильвер невольно вздрогнул.
— А это кто? — спросил он осевшим голосом. — С ней можно поговорить?
— Нет, — покачала головой директриса.
— Почему?
— Она не говорит.
— Как не говорит? Глухонемая?
— Нет, слышать-то она слышит. Но не разговаривает. Доктор считает, что это последствие шока. С ней, видимо, случилось что-то ужасное.
Но что, мы не знаем. Она у нас уже восемь месяцев и ни разу слова не сказала.
— Я попробую с ней поговорить… — Сильвер сам не понимал своего волнения. — Можно?
— Попробуйте, — пожала плечами директриса. — Оксана! Ксюша, подойди сюда!
Черноглазая девушка соскользнула с подоконника и пошла на зов.
Сильвер не отрываясь следил за необычайной грацией ее движений. Во рту у него пересохло. Он не мог разобраться в нахлынувших чувствах, но до сих пор ни одна женщина не производила на него такого впечатления.
— Здравствуй, Ксюша, — сказал Сильвер, с трудом ворочая языком.
И опять черная молния вонзилась в него. Взгляд у девушки был совсем взрослый, полный невыразимой печали. В душе Сильвера словно все перевернулось.
— Что это ты сидишь одна? — заговорил Сильвер неестественно сладким голосом. — Разве у тебя тут нет подруг?