обычный дом, к которому присоединен гараж для обычного американского «форда». Техник не преминул показать «симпатичным большевикам» и убранство нескольких комнат, которые он заснял с не меньшей тщательностью: перед взором Демьянова и Чиваркина предстали бесчисленные комоды, диваны, ковры, радиоприемники и расставленные повсюду фарфоровые собачки («хобби май уайф, феллоуз!»). «Май велф, — несколько раз то ли в шутку, то ли всерьез повторил затем этот парень, аккуратно складывая свой мир в огромный кожаный бумажник и пряча его в кармане куртки. — Май литтл велф…»
Вспомнив о тех разноцветных фото, вдруг подумал Чиваркин, что все его, разложенное по двум полкам в казарменной тумбочке, «богатство», его, так сказать, «личный мир» — три пожелтевшие, словно от гепатита, фотографии, на которых запечатлен он пятнадцатилетним с отцом и матерью, а также свитер, кальсоны, запасная гимнастерка, книга «Как закалялась сталь» и кое-что еще по мелочи, вроде ниток и пуговиц, — легко уместится в лежащий сейчас перед ним вещмешок. Больше ничего из своего имущества Вася так и не смог припомнить, как ни напрягался. Даже худой избы, в которой он родился и вырос под Смоленском в деревеньке Броды, вполне возможно, уже не существовало в природе: был вариант, что беспощадно сожжена она прокатившейся в тех местах войной. Следовательно, осталось у коммуниста и капитана одно только казарменное койко-место, которое, стоит ему сгинуть, тотчас займет другой такой же, как и он, «строитель справедливого общества». Но совершенно по этому поводу Вася не расстраивался: такое спартанство его устраивало. Впрочем, иной жизни он и не знал, вот почему и кредо было простым: все, что нужно человеку, должно умещаться в его вещмешке. И если суждено, скажем, Васе погибнуть и кто-нибудь, допустим, присвоит себе тот же его свитер — что же, пусть забирает! Тревожился он совершенно по иному поводу: вдруг исчезнувший Демьянов возьмет да и польстится на обитый рейками сарай, именуемый американским домом, и на самоходный железный ящик с колесами, именуемый автомобилем «фордом». Хотя, несмотря на все Алёшкины выкрутасы, не могло этого быть. Просто не могло!
Вздохнув, Чиваркин присовокупил к выложенному перед собой «богатству» брошенную особистом банку. Осмотрел свой ТТ, выхватил и вновь вставил обойму, с хрустом съел найденную в мешке половинку луковицы, запил ее речной водой, переодел носки, сложил все обратно в сидор и, отвернувшись от шумной реки, начал медленное восхождение на хребет, который поначалу был скрыт густым лесом, а затем, по мере подъема, когда череда сосен и елей заметно поредела, открылся во всем своем мрачном великолепии — кое-где даже блестел на нем снег. И конечно же не подозревал Чиваркин о духе зла, которого как огня боялись местные алеуты, и делянку с растерзанным мертвецом благополучно миновал, ее не заметив, и направлялся теперь, оборванный, взмыленный, по самому короткому, но опасному пути, стремясь перевалить с северной стороны хребта на южную, а там и непременно нагнать непутевого Алёшку Демьянова.
Часто монолит сменялся острым щебнем, по которому даже в ботинках неловко было ступать. Иногда ноги чуть ли не по щиколотку утопали в бесчисленных мелких камнях, разъезжались, скользили, и схватиться-то было не за что — через несколько часов подъема внизу остались даже самые мелкие кустики. Приходилось опираться руками на всю ту же щебенку.
Опустившись передохнуть, Чиваркин заметил еще одну напасть: на почтительном расстоянии за ним бесшумно следовал огромный гризли. Чиваркин медведю не удивился: на Севере часто чуть ли не вплотную приближались к заполярным аэродромам полутораметровые в холке белые хищники. Гризли пока не собирался прибавлять ход; стоило летчику остановиться, останавливался и зверь — но положение осложнилось: мало того, что ТТ все время теперь должен был быть под рукой — таяли шансы на безопасный отдых.
После еще нескольких передышек, когда окончательно выяснилось, что гризли не шутит, стало Васе не по себе: тем более, перспектива в любую минуту остаться босым оказалась более, чем вероятна. Последними словами обругал он Алёшку, из-за которого претерпевал истинные нравственные и физические муки на этом нескончаемом каменном склоне. Медведь упрямо болтался сзади, словно привязанный невидимой нитью, и Вася не выдержал. Пальнул он, конечно же, мимо. Впрочем, Чиваркин и не старался попасть: для подобной туши пистолетная пуля на таком расстоянии, что дробина слону. Гризли чуть подался назад и сел на задние лапы, мотая тяжелой башкой и жадно принюхиваясь. Затем лениво, вразвалочку, продолжил преследование, иногда останавливаясь и нюхая воздух.
— Что увязался? — крикнул человек, заметив, что расстояние между ним и зверем пусть не намного, но все-таки сократилось. — Захотел девять грамм?
Медведь, естественно, не ответил.
На медленный подъем ушел целый день. Вечером опустившееся облако скрыло долину: туман чуть ли не подползал к Васиным ногам. Иногда преследователь терялся в этой вате. Наверх задыхающийся Чиваркин боялся смотреть — пути конца-краю не было. Ботинки чудом еще держались. Гнуса здесь не оказалось, однако распаленность тела уступила место ознобу, от которого не спасал насквозь пропитанный влагой комбинезон — и ни щепки, ни прутика. Чиваркин пытался закурить — без толку. Все без толку!
Гризли не отставал.
XVIII
Что касается лейтенанта Бессела, лодка с мотором — собственность местного полицейского — была в полном его распоряжении. Данилов предложил также и свой, внушающий уважение надежностью, помповый «Ithaca model 37», от которого, впрочем, Смит отказался.
Несколько ранее взлетел и растворился в тучах пятнистый «грумман»: Корт досконально запомнил данную ему инструкцию и слово в слово ее повторил.
Рыбаки Майткона, их женщины и собаки собрались на берегу Тэш и толпились чуть поодаль, молчаливо провожая двух янки. Данилов снял сапоги, закатал штаны и зашел в воду, помогая Смиту и доктору стащить лодку с песчаной отмели.
— Что касается вас, Фрэнк, — сказал Неторопливый Бесси алеуту, — то я не буду сейчас перечислять вам ваши обязанности, от которых вы уклонились. Замечу только — за неисполнение должностных полномочий вас не просто могут уволить. Вы пойдете под суд.
— Что касается мотора, заводится он не так уж и легко, — в свою очередь заметил полисмен Смиту, снимая моторный кожух, — нужно приложить кое-какие усилия. Но если уж завелся…
Данилов стоял рядом с Бесселом, придерживая лодку за борт.
— Держитесь середины, лейтенант, — посоветовал. — Заводите мотор только там. Запасные канистры на корме. Весла у вас под ногами. На стремнине не сильно раскачивайтесь: особенно против течения.
— Обыкновенная человеческая солидарность обязывает приходить на помощь пропавшим или терпящим бедствие, — ровным голосом продолжил Бессел. — Неужели вы всерьез верите в какого-то там духа, Фрэнк? Что вы тогда делаете в полиции?
— Послушайте, лейтенант. Есть вещи, которые я не могу вам объяснить. Да я думаю, мне и не надо их объяснять. Если по-человечески: я бы не советовал вам отправляться прямо в пасть к этому дьяволу. Тем более, вам повезло — он вас не тронул, когда вы, ни о чем не подозревая, болтались там чуть ли не целый день. Точно скажу одно: вы не найдете своего Ридли. Его никто уже никогда не найдет.
— Идите к черту, Фрэнк, — единственный раз за все это время сорвался Бессел.
— Держитесь середины! — ответствовал тот.
Фрэнк повернулся и побрел обратно к соотечественникам.
— Дикари, — пробормотал обозленный Трипп. — Самые настоящие дикари.
Мотор завелся со второй попытки; двигатель действительно был мощным — лодку затрясло. Руль хорошо слушался, и Смит сразу же взял курс на середину реки. Он все обдумал — поисками Билла Ридли займутся военные: Корт вернется со специалистами на то самое озеро, с которого они добрались до склона. Он же полностью сосредоточится на основной задаче: встретит плот со сбежавшим русским, препроводит беглеца в Майткон, а затем вместе с ним отправится к Хиггинсу и ребятам из ФБР. Не такая уж она и непосильная, эта задачка.
— Не унывайте, — крикнул Бессел нахохлившемуся на носу лодки доку, чем-то похожему на рассерженную, взъерошенную птицу. — У меня есть для вас кое-что.
И выхватив из рюкзака свою плоскую квадратную флягу с коньяком, бросил ее Триппу.
Между тем жители не расходились. Собаки также молчали: единственным раздававшимся иногда звуком было ворчание, с которым тот или иной пес ложился возле ног своего хозяина, высовывая язык и добродушно посматривая на серый унылый мир. Отперев церквушку для вседневной утрени, к своей пастве ненадолго присоединился священник, всматривающийся, как и его прихожане, в поглотивший лодку низкий речной туман. Ветер трепал его седенькую бороденку.
Данилов сел на бревно, достал трубку, набил ее табаком из кисета и попросил спичек у сидящего рядом старика.
— Где Нанук и Напак? — спросил тот по-алеутски.
— Они за Белой грядой, — по-алеутски ответил Данилов, раскуривая табак. — Это надолго. Они ставят сети там. Много рыбы привезут.
— Тебя снимут, — сказал старик, внимательно посмотрев на полицейского.
— Возможно, Паналык. Возможно, — ответствовал тот.
— Что еще скажешь, Фрэнк?
— Русские когда-то ушли. Американцы уйдут. А нам оставаться, — сказал Фрэнк. — Вот и все дела, Паналык. Вот и все дела.
XIX
Двигатель (судя по его ровной, без сбоев, работе, прекрасно отрегулированный), как и клялся майтконовский коп, не подводил. Винт, вспарывая темную воду Тэш и вспенивая за лодкой расходящийся клин, толкал ее навстречу предполагаемому плоту. Фляга пришлась как нельзя кстати: сделав несколько глотков, Трипп не то чтобы повеселел — веселья в их положении было мало, — но хоть как-то пришел в себя. Вытащив бинокль по просьбе управляющего рулем Неторопливого Бесси, он работал впередсмотрящим, а заодно следил за берегом по правому борту. Бессел не упускал из своего внимания левый, с удовлетворением отмечая, что заросли на береговой полосе достаточно низки. Попадались большие пролысины из гальки, что еще больше облегчало обзор. Проведенная в полицейском участке Майткона ночь имела для Смита по крайней мере одну положительную сторону — он подготовился к путешествию. Лейтенант, конечно же, не забыл про карабин, палатку, противомоскитные сетки, запасные свитера и носки и лично отобрал продовольствие на несколько дней, отдав предпочтение галетам и кофе. Сигарет было достаточно, патронов — тоже: все это, упакованное, укрытое от брызг брезентом, располагалось на лодочных банках. Трипп решил не отставать от начальника — перед тем, как отправиться в путь, тщательно перебрал свои медикаменты: бинты, скальпели, шприцы, ампулы с обезболивающим…