– И когда же пану Рачковскому угодно, чтобы мы его совершили? – мрачно спросил поляк.
– В какую-нибудь субботу, конечно. Когда тут ближайшая?
– Тринадцатого числа. Через три дня.
– Сойдет! Я предлагаю следующий план. Часа в два ночи я зайду в какой-нибудь кабак неподалеку от Бернер-стрит…
– Я знаю там «Улей» на углу Фэрклаф-стрит и Кристиан-стрит.
– В «Улье» я дождусь Даффи, который подойдет без пятнадцати три.
– И Леграна, – добавил поляк.
Он подумал, что непосредственное участие француза в деле отобьет у того охоту от разговоров на тему Уайтчеплских убийств с Проджером и вообще с кем-нибудь.
– Зачем мне Легран? – возразил Владимиров. – Я и сам справлюсь.
– Где будет купаться, напившись, пан Артемий на этот раз?
– В море крови, – ответил Артемий Иванович, надувшись как клоп.
– Я поясню пану, зачем нам нужны сыщики. В Уайтчепле стало слишком много полиции. Присутствие частных сыщиков, в отличие от кого бы то ни было еще, не вызовет подозрений, для того что они смогут спокойно осматривать улицы, прежде чем приступить к делу. Однако на осуществление новых убийств опять потребуются деньги. Фаберовский поплотнее запахнул на груди пальто, передернув плечами от утреннего холода.
– Да-с, это так, – вздохнул Артемий Иванович, чувствовавший себя неудобно после того, как поляк застал его во время вымогательства денег у Батчелора. – Надо бы побольше денег выделить на кутеж с пчелками в этом «Улье»… Но давайте продолжим. В два часа я, как трудолюбивый трутень, сажусь на лоток в «Улье» и достаю дымарь…
– Не забудьте, пан Артемий, что всего в квартале от «Улья» теперь живет Продеус.
Владимиров поморщился.
– Без пятнадцати три ко мне подойдут Даффи и Легран. Ирландцу я поручу найти жертву для Урода, а Легран пускай обеспечивает мою безопасность от полиции. Затем Конрой привезет мне фельдшера. Только вот где будете вы? Ведь вы же собирались в следующем деле лично присутствовать? Неровен час, придет Продеус в трактир…
– Продеуса бояться – в трактир не ходить. Поскольку, как утверждает Абберлайн, нашими ирландцами заинтересовался Особый отдел, им больше нельзя появляться в Вулворте. Я сам заеду за Уродом и к трем привезу его и пани Шапиро на угол Коммершл-роуд и Кристиан-стрит. Затем я уеду и встану на Олдгейт, где буду дожидаться вашего возвращения. Только давайте, пан Артемий, договоримся сразу: руководить буду я. И при любых возникающих проблемах надо извещать меня, прежде чем принимать какое-нибудь решение. Лучше отменить все, чем попасть в руки полиции. Ныне даже мои связи могут оказаться бессильными из-за той истерики, которую мы с паном Артемием учинили среди лондонцев. Но продолжайте, пан, я не дослушал этого гениального плана.
– Значится, так, – сказал Артемий Иванович. – Приблизительно в три пятнадцать вы привезете Шапиру с Уродом ко мне в трактир. Конрой и Батчелор в это время должны будут подойти к Большому залу собраний на Майл-Энд-роуд и ждать тут. Вот только Даффи и Конрою, чтоб кого-нибудь приманить, придется разориться на выпивку. Да я и сам не прочь буду выпить.
– Ну добже, пусть будет так. Вбейте себе в голову, пан Артемий – когда вы все завершите, вы все вместе должны прийти ко мне на Олдгейт и я увезу вас к себе на Эбби-роуд. На поворотном пути держитесь вместе, так вы вызовите значительно меньше подозрений при встрече с полицейскими патрулями. И идите по главной улице.
Глава 63
Артемий Иванович сидел в трактире, который, несмотря на глубокую ночь, был набит жужжащим народом. Словно работящие пчелки, все стремились скорее сбросить на леток пивного бара свою скудную дневную взятку, чтобы взамен получить от рачительной матки, восседавшей за стойкой, стакан пива или джина.
Владимиров ждал Васильева и беспокойно ерзал на стуле, то и дело поглядывая на дверь. Пришествие фельдшера вызывало у него непреодолимое чувство ужаса, в котором он боялся признаться даже себе. Но когда Николай уселся за столик, в его жалком прыщавом лице, бесцветном, ничего не выражающем взгляде и безвольно сложенных на столе руках не было ничего ужасного, и Артемий Иванович подивился, как это он мог испытывать столь сильный трепет в предчувствии появления этого ничтожества.
Но едва он расслабился, в трактир влетел доктор Смит, крепко держа за руку свою жену. Владимиров похолодел, ему захотелось спрятаться и ничего не видеть. Заметив вошедших, фельдшер подался вперед, упираясь грудью в край стола. Он не отводил своих глаз от Эстер, губы его приоткрыли мелкие гнилые зубы, в уголке рта повисла слюна.
Доктор Смит вместе с женой устроились неподалеку от бара, и доктор заказал обоим джин. Рискуя привлечь его внимание, Артемий Иванович уселся между ними и Васильевым.
«Где же этот Легран с бабой?!» – думал он, со страхом глядя на рожу фельдшера, который все больше преображался, все менее становясь похожим на обычного человека. В нем появилось что-то от безжалостного насекомого, руководимого одним-единственным инстинктом: убивать и пожирать.
– Мне кажется, что мы с вами знакомы, – раздался голос доктора Смита, обращавшегося к Васильеву. – Я осматривал вас у поляка. Я знаю, что вы тот самый Джек Потрошитель, я говорил об этом с Андерсоном и Монро.
«Боже, Боже! – беззвучно возопил Артемий Иванович. – Надо бежать, пока не поздно!»
– Я не держу на вас зла, вы мне не нужны, – продолжал звучать голос Смита. – Я хочу предложить вам сделку: я отдаю вам на растерзание свою жену, а вы мне – мистера Фейберовского.
– Нет! – закричал Артемий Иванович, но было уже поздно.
Мощные задние ноги фельдшера бросили его уродливое мохнатое тело вперед. Владимиров в ужасе повалился на пол, а фельдшер перелетел через него и его членистые лапы обхватили Эстер. Под сатанинский хохот доктора и отчаянное жужжание его жены острый, как кинжал, коготь Васильева вспорол ее покрытое нежным желтым пушком полосатое брюшко, и ее маленькое жальце трепетно задергалось в смертельных конвульсиях.
Артемий Иванович вскочил в диком ужасе. Кабак уже наполнялся полицейскими, они скрутили дергающегося с пеной у рта фельдшера и теперь, выставив вперед дубинки, приближались к нему. А следом за ними шел Продеус в смирительной рубашке с завязанными за спиной рукавами, из-под которой буграми выпирали под тканью пудовые кулаки.
– Развяжите мне руки! – громовым голосом требовал Продеус.
Доктор Смит продолжал кровожадно хохотать, показывая на Владимирова пальцем. Полицейские схватили Артемия Ивановича, один из них развязал рукава у Продеуса, Владимиров попытался высвободиться из цепких рук констеблей, рванулся изо всех сил и свалился с кровати.
Сидя на полу, он медленно приходил в себя.
«Господи Иисусе! Надо же, померещится такое!» – подумал он, крестясь и оглядывая комнату. Однако оставаться одному ему все еще было страшно, он оделся и вышел в коридор.
– Мистер Гурин, – окликнул его коридорный. – Вам телеграмма.
С недобрым предчувствием Владимиров взял конверт, вскрыл его и пристроил на своем носу пенсне. Не увидев в телеграмме ни одного знакомого слова, кроме фамилии Смит, Артемий Иванович тотчас же оделся и, будучи еще под впечатлением ужасного сна, помчался за советом к Фаберовскому.
– Чего пан так устрашился? – сказал поляк, прочтя телеграмму. – В телеграмме нет ничего страшного. Тут написано: «Мистер Смит уехал завтрашнего дня Колчестер тчк Жду Эсси». Колчестер – небольшой городок на северо-западе от Лондона, где до завтра будет пропадать некий доктор Смит. А Эсси – его жена, которая сообщает пану, что ждет его с нетерпением.
Артемий Иванович приободрился и плотоядно облизнулся.
– Тогда я поехал.
– Подождите, – Фаберовский покрутил Владимирова, критически осмотрев его пиджак и брюки, протер платком очки и вновь повторил ту же операцию. – Добже, добже… Ну-ка, пан, издайте казачий посвист.
Владимиров сунул два пальца в рот и долго надувал щеки, но у него опять ничего не вышло.
– Тогда хоть поправьте свой казачий чуб и втяните брюхо. Иначе пан более подобен малороссийской галушке, чем казаку. Вот, влазьте в мои сапоги со шпорами.
Поляк кивнул на высокие кавалерийские сапоги в углу за камином, напомнившие Артемию Ивановичу о его знакомстве с Эстер.
– Как я выгляжу? – подходя к зеркалу, спросил Владимиров.
– Как пугало на станичном огороде. Наденьте еще вот это, – Фаберовский достал из верхнего ящика комода офицерский георгиевский крест и повесил его на ленте на шею новоиспеченному кавалеру.
– Но постойте, это же не то!
– Надевайте, надевайте. Для Дарьи годилась и медаль за турецкую компанию. А тут медалькой не отделаешься. Может, то на верноподданнический взгляд пана и чудовищно, зато как ладно! Посмотрите сами: истинный казак!
– Только бубенцов на шляпу не хватает, – проговорил Артемий Иванович, поворачиваясь перед зеркалом. – Ну, тогда я пошел.
– Учитывая, что пан Артемий страдает периодической потерей памяти, я бы посоветовал ему записать на бумажке, к кому он идет. И еще добавьте, что неплохо бы поинтересоваться у миссис Смит, где ее муж может припрятать документы, которые его люди украли у меня из сейфа. По моему опыту человек, долго пробовавший вернуть компрометирующие его документы, зачастую не сразу решается уничтожить их, если они наконец попали к нему в руки.
Артемий Иванович вышел на улицу, влез в кэб и поехал на Харли-стрит. Миссис Смит увидала его из окна. Когда она сбежала вниз, чтобы встретить его, в своем домашнем платье из черной парчи, отделанном розовыми кистями, Артемия Ивановича захлестнула волна любовного восторга.
Дребезжа шпорами, он подошел к Эстер, сверкнул глазами, неуклюже потянул на себя и пиявкой всосался в ее руку. Эстер покраснела, но было видно, что она очень рада и с восхищением смотрит на него.
– Вам не хватает только шашки, и вы были бы настоящий cossaque. Может быть, вам дать шашку?
– У вас есть шашка? – похолодев, спросил Артемий Иванович и любовный восторг тут же куда-то исчез.