– Позвольте представить вам, сэр, мистера Курашкина, – сказал Салливан, когда они с хохлом вошли в кабинет Литтлчайлда. – Именно благодаря его информации о том, что в больнице в Ламбете некоего больного посещают два подозрительных субъекта, нам удалось в прошлом году предать суду Харкинза и Каллена.
– Да, да, я припоминаю, – сказал Литтлчайлд, с любопытством осматривая невзрачную фигуру осведомителя. – Это по его прошению я пристроил какую-то женщину, от которой он узнал о пациенте в Ламбете, домашней прислугой нашему подрядчику?
– Йес! – во весь рот улыбнулся Курашкин. – Итс ми.
– Если это ты, то почему в мае твоя стерва сбежала от мистера и миссис Коудри, прихватив у них одежды на сумму более трех фунтов?!
– Ай ям вас нот андерстенд, – сразу же перестал понимать сердитого начальника Курашкин.
– Как-то он не похож на осведомителя, который может хоть что-нибудь узнать, – засомневался Литтлчайлд. – Вы уверены, Салливан, что ему можно доверять?
Салливан был убежден, что Курашкин относился к тому типу осведомителей, которые не в состоянии ничего выдумать и потому информация, получаемая от них, всегда заслуживала внимания. Однако в отношении Курашкина всегда существовала сложность – его было очень трудно понимать.
– В мистере Курашкине я уверен, – сказал он Литтлчайлду и тон его был искренний и уважительный. – Очень ответственный и исполнительный человек.
В отличие от Салливана Литтлчайлд не понимал из речи Курашкина ни единого слова, но, вероятно, гораздо лучше понимал его сущность. И сомнение в способностях того как осведомителя продолжало грызть его. Тем не менее, выбирать было не из кого и он решил извлечь из Курашкина все, что сумеет.
– Тогда пусть ваш осведомитель, Салливан, расскажет об этой таинственной мастерской во всех подробностях, – сказал Литтлчайлд своему подчиненному. – Но на своем языке. А вы мне будете переводить.
– Well, мистер Курашкин, сообщайте к старшему инспектору, що ты сумел выяснять для динамитный магазин, – велел своему осведомителю Салливан.
– Управляющий клубом евреев-социалыстов на Бернер-стрыт мыстер Дымшиц отрымав пидряд на сотни пондов стерлынгов вид Михаля Оструга на закупивлю хымыкалий для выробництва дынамиту, – затараторил хохол. – Сама майстерна, де будуть выготовлятыся выбуховы вещества, знаходиться у Восточно-Лондонском театри, поруч со станциею андерграунды Сент-Мэри у сараи в його дворищи.
– Салливан, спросите у мистера Курашкина, полагает ли он, что управляющий клубом знал, для чего предназначены эти химикалии? – попросил Литтлчайлд.
Внимательно выслушав вопрос, Курашкин глубоко задумался. В глубине души он был уверен, что Дымшиц отлично знал, для чего нужны химикалии, но ему не хотелось портить жизнь управляющему клубом, тем более, что это могло лишить его, Курашкина, полюбившейся ему изюмной горилки. Он достал из кармана табакерку, сунул в нос щепотку табаку и, громко чихнув, сказал:
– Дымшиц робив свой бызнес як комерсант, бо в цьому клуби не проповедуют дынамитных методив и нихто не знае, як выготовляты дынамит. Тырсу вин вез с навозом, а що-же за дынамит с навозу? Дымшиц спокийно согласився довезти мени до майстерной, що пидтверджуе, що вин ничого не знав. А от Оструг – дило инше. Вин наверняка повязаный с ирландськыми террорыстами и самый заправляеть у ций майстерной.
– Это так, Оструг человек опасный и неуравновешенный, – сказал Салливан, с большим трудом переведя слова Курашкина Литтлчайлду. – Перед тем, как ехать сюда, я навел справки у суперинтенданта Данема, которому приходилось сталкиваться с ним ранее и который опознал его в прошлом году, когда Оструг был арестован за кражу металлической серебряной кружки в казармах Королевской Военной Академии в Вулидже. В семьдесят третьем суперинтенданту Данему удалось проследить Оструга до Лондона после кражи этим последним из библиотеки в Итоне двух ценных книг и серебряных кружек у студентов. В то время Оструг выдавал себя за русского хирурга императорской гвардии, вынужденного бежать из России после убийства человека на дуэли. Кстати, одну из кружек, стоимостью четыре фунта десять шиллингов, он пытался заложить в Лондоне доктору О’Коннору с Оснабург-террас, убедив того, что это был приз, выигранный им в Петербурге в гребных гонках на Неве, а также в том, что он стер с нее имена, чтобы избежать обнаружения русскими детективами. Так вот, когда полиция собралась арестовать Оструга, он сумел, в одном жилете и брюках, убежать от суперинтенданта Данема по крыше с заряженным восьмикамерным револьвером. Когда он был арестован в Бартоне-на-Тренте в трактире «Лиса и Гусь» суперинтендантом Осуэллом, то в полицейском участке выхватил свой револьвер и только быстрая реакция Осуэлла, схватившего руку Оструга с револьвером за запястье и повернувшего револьвер дулом на владельца, помешала тому выстрелить. А во время истории в Вулидже, о которой я упомянул, Оструг после ареста пытался по пути в участок отравиться стрихнином, затем уморить себя голодом, а по пути в Холуэлльскую тюрьму пробовал затащить своего тюремщика под поезд в попытке самоубийства. Суперинтендант Данем назвал его одним из наиболее отчаянных преступников, когда-либо живших на этом свете. Такие как раз и подвержены влиянию идей террористической борьбы.
– Тильки мени буде дуже небезпечно стежыти за майстерною, – напомнил Курашкин, – потому що Оструг дизнався мени, адже це я помог полиции його спиймати.
Увидев Курашкина впервые, старший инспектор Литтлчайлд решил было, что его пресловутое чутье на этот раз обмануло, однако сейчас, анализируя слова осведомителя, он все более склонялся к выводу, что сообщенные Курашкиным факты дают почву для основательных подозрений. К делу следовало подойти серьезно.
– Полагаю, Салливан, – сказал Литтлчайлд, – что для слежки за мастерской действительно следует употребить другого человека, который Остругу не известен.
– Я поставлю Сруля Эвенчика, – сказал Салливан. – У него руки растут не из того места, типичный продукт эволюции по мистеру Дарвину. От обезьяны. Ему только декорации носить.
– Причем наблюдение надо вести очень осторожно, – предупредил Литтлчайлд, – чтобы не спугнуть заговорщиков. Пускай динамитчики достаточно развернутся, а потом уже мы их накроем с поличным. Устройте кого-нибудь на время чернорабочим в театр, так он будет вызывать меньше подозрений. А мистер Курашкин пусть лучше присмотрит за клубом мистера Дымшица, возможно, что кто-то из социалистов все-таки связан с мастерской. Да и Дымшиц может оказаться более осведомленным, чем кажется.
Письмо Рачковского Артемию Ивановичу о том, что планы меняются: динамитная мастерская отменяется, о дальнейших планах они узнают от Монро. О месте и времени встречи с Монро.
Глава 14
В субботу, 25 августа в шесть часов вечера к залитому розовым электрическим светом крыльцу «Гранд-Кафе-Рояль» на Риджентс-стрит подкатил кэб и из него выбрались на мостовую поляк и Артемий Иванович. Оба были в цилиндрах и во фраках, а их высокие стоячие воротнички, подпиравшие выскобленные подбородки, поражали своей белизной. Вечерний наряд для Владимирова стоил Фаберовскому больших трудов. Все, от лакированных туфель до фрака и цилиндра было взято напрокат у «Братьев Мосс» и затем подогнано Розмари при помощи ниток и булавок под фигуру Артемия Ивановича. Однако, несмотря на все старания, Владимиров, впервые за всю жизнь в этот вечер надевший фрак, выглядел вороной в павлиньих перьях. Постукивая тросточками, оба вошли в стеклянную дверь и влились в поток безукоризненно одетых джентльменов и увешанных бриллиантами дам в вечерних платьях.
Ресторан «Гранд-Кафе-Рояль» считался одним из лучших в Лондоне. Его хозяином был француз и поэтому посетителям предлагалась отменная кухня. В подвале находился великолепный винный погреб и бильярдная, можно также было перекусить в кафе, в закусочной, либо в гриль-зале. Наверху по лестнице по особому заказу гостям предоставлялись частные комнаты, а желающие могли провести время, играя в домино на столах с мраморными столешницами.
В холле слуга принял у Фаберовского с Владимировым трости и цилиндры, а подошедший метрдотель проводил их наверх, в одну из частных комнат. Здесь стоял стол с прибором на три персоны, три стула и большая красная софа у стены. Монро еще не было, и Фаберовский, подойдя к софе, постучал по стенке за нею. Стена была цельной и никакой пустоты за ней не предполагалось.
– Что, Степан, клады по ресторанам выстукиваешь? – спросил Артемий Иванович, любуясь на себя в зеркало. – Деньги, наверное, мои пропил, которые я тебе на сохранение отдал?
– Обманулся я в ожиданиях, пан Артемий, – сказал Фаберовский, усаживаясь на софу. – Говорят, в этих частных комнатах красная софа и гардина за нею скрывают небольшую комнатку для тайных свиданий.
– Да?! – Артемий Иванович заинтересованно обернулся.
– Нет. Ничего нет. Денег у пана, да и комнаты тайной, нет. Даже часов у пана Артемия нет. А жаль. Они так бы ему пошли!
Артемий Иванович взглянул в зеркало на непривычное своей чистотой брюхо, обтянутое белой жилеткой, в кармашке которой так не хватало золотой луковицы часов на цепочке с рубиновым брелоком, и слеза навернулась на его глаза. Чтобы не расстраиваться еще больше, Владимиров отвел глаза от своего изображения в зеркале и сел за стол.
Вошел лакей с подносом и поставил перед Артемием Ивановичем супницу с коричневым виндзорским супом из телятины и овощей, и бутылку мадеры. Это была настоящая ост-индийская мадера по десять шиллингов за бутылку, которую специально возили дозревать в Восточную Индию.
– Похоже, Монро не стеснял себя в выборе блюд, – отметил Фаберовский и подсел к столу. – Интересно, кто будет все оплачивать?
Приход лакея с судком, в котором находилось кеджери – жаркое из рыбы, риса и приправы карри, к которому Монро пристрастился во время пребывания в Индии, а также с бутылкой шабли и уистебльскими устрицами на гренках подействовал на Фаберовского угнетающе. Он начал ерзать на стуле и поглядывать на часы. А когда на стол была выставлена черная икра, в тревоге пересчитал у себя в пормоне наличные.