– Ой, как мне не хочется! – сказал он и хлопнул полную рюмку мадеры.
– Мы с мистером Гуриным намерены отказаться, – решительно заявил Фаберовский.
– Вы уже не можете это сделать по двум причинам. Рачковский как ваш начальник не позволит вам вернуться просто так во Францию, а я не позволю вам остаться здесь на свободе после того, как вы нарушите все мои планы. Для этого вы мне предоставили уже массу возможностей со своей динамитной мастерской. К тому же я не понимаю, почему вы так решительно настроены против нашего с мистером Рачковским плана. Если вас волнуют моральные аспекты, то всех, кого вы собирались вовлечь в изготовление динамита, ждала виселица. Число жертв при новом раскладе даже уменьшится. Тем более что мистер Рачковский увеличивает вам содержание, а непосредственно вам убивать никого не придется, так как для этого выписан особый человек из Парижа.
– В случае с динамитом все дело находилось бы в ведении вашей секции «Д». А теперь нами будет заниматься обычная полиция, дивизионные детективы. Даже будучи помощником комиссара и главой Департамента уголовных расследований, вы едва ли можете заставить их прекратить расследование, если им в руки достанутся какие-либо улики. Нас схватят, а вы узнаете об этом из еженедельного рапорта и ничего не сможете сделать, чтобы избавить нас от виселицы.
– За риск вам и будут платить такие большие деньги.
– Одним словом, мы предоставлены самим себе? Как хочешь, так и выкручивайся?
– Выходит, что так, – грустно согласился Монро. – Но я сделаю все, что в моих силах.
– Скажите ему, что привезенные для него ирландцы совсем от рук отбились, – велел поляку Артемий Иванович. – Так и норовят сбежать куда-нибудь.
– В случае чего мы поможем вам их найти, – сказал Монро. – А если вам потребуется какая-либо информация, вы знаете, где найти меня.
Он встал, распрощался и вышел, даже не притронувшись к еде.
– Пану не кажется, что от этого дела слишком дурно начинает пахнуть? – спросил Фаберовский у Артемия Ивановича, когда дверь за Монро закрылась. – Пан Артемий лучше знает Рачковского. Может быть, все-таки существует способ отказаться?
– Что ты, что ты, Степан! – охнул Артемий Иванович. – Отказаться не можно! Пёрд Иванович – человек страшный. Его еще только прислали в Париж, а он уже знаешь, каких делов замышлял! Вот стали с французами договариваться, чтобы выслать цареубивца Тихомирова за французскую границу, а оказалось, что те согласны, но на границу не с Германией, а с Бельгией. И Пёрд тогда предложил, что мы с другим нашим агентом, Продеусом, вдвоем схватим Тихомирова прямо у него в квартире под видом умалишенного, перенесем в карету, доставим на вокзал, поместим в вагон и направим в Берлин, а там и на русскую границу. Уже и рубашечка была заготовлена с длинными рукавами, да-с. Потом, когда доклад с его планом так и не получил движения, эту рубашечку мне подарили, я в ней до сих пор сплю. Так что и не думай отказываться, только хуже будет!
Внезапно поляк вскочил и, перегнувшись через стол, приблизил свое лицо прямо к лицу Артемия Ивановича:
– Хотел бы я знать, пан Артемий, откуда этому пресловутому Особому отделу Монро уже известно про нашу мастерскую? Ведь там еще и грамма динамита не сварили!
– Это все ваш Оструг, – мгновенно ответил Владимиров.
– Оструг сам находится в розыске из-за неявки на регистрацию после условно-досрочного освобождения. Уж не подрядчик ли пана Артемия с фантастической сметой, которому мы отказались заплатить по ней, донес на нас полиции?
– Нет, – засомневался Артемий Иванович. – Это не Дымшиц. Тот больше о прибылях думает. Мне кажется, это Курашкин, который на Оструга когда-то донес. Он мне сразу подозрительным показался. Прилип, как дерьмо к ляжке, и выспрашивает, и выспрашивает… Может, Степан, мы его в качестве осведомителя-то и порешим?
– Во-первых, он русский, а не англичанин. А во-вторых, Монро, человек опытный, требует убивать проституток, убийц которых полиция не будет слишком деятельно разыскивать, в отличие от убийц настоящего осведомителя Особого отдела. А нам по своей инициативе нарываться на неприятности не стоит.
С лакеем прибыло седло барашка, дополненное двумя бутылками кларета Шато-Марго, но у обоих кусок не лез в горло. Они отправили лакея и быстро опустошили початую бутылку мадеры. Затем выпили белое вино без устриц, еще мадеры, а когда стало видно дно в последней бутылке «Шато-Марго», что поляк, что Владимиров едва держались на ногах.
– Все, Степан, – сказал Артемий Иванович, распахивая дверь из номера в обеденный зал и впуская звуки играющего оркестра. – Однова живем! Берем цыган и едем к «Борелю»!
– А в борделю пан Артемий не хочет?
– Лучше в Хрустальный Дворец, там Асенька с Пенюшкой! – взявшись за перила обеими руками, Артемий Иванович стал спускаться по лестнице вниз. – Такие славные барыньки!
– Они не в Хрустальном Дворце! – крикнул на весь зал Фаберовский. – Они по весне с доктором Смитом у Пагани на Грейт-Портланд-стрит часто обедали!
– Тогда к Пагани! Едем, Степан!
– А вот и доктор Смит! – сказал Фаберовский, когда они с Артемием Ивановичем вошли в зал ресторана Пагани.
Здесь также играла музыка, танцевали пары, и за столами сидела приличная публика: мужчины во фраках, женщины в вечерних платьях, увешанные жемчугами и бриллиантами. Доктор Смит сидел наедине с бутылкой коньяка и поедал рагу из зайчатины с вареньем из красной смородины.
– Дохтур! Дохтур, идите к нам! – с порога закричал Артемий Иванович.
Доктор Смит обратил на них внимание и приветственно кивнул, однако остался сидеть, чтобы не краснеть перед остальными за знакомство с этими невоспитанными субъектами. Тогда Артемий Иванович сам прошел к столику Смита. Поляк поспешил следом.
– Как поживает ваша, прошу прощения, супруга? – по-русски спросил Владимиров заплетающимся языком. – Мы вообще-то к ей приехали. А также мы можем возвратить ваши цилиндры. Если только я их еще не заложил. Я на них слово неприличное чернильным карандашом написал.
Смит снисходительно отнесся к непонятной болтовне русского варвара. Он предложил им с поляком коньяку с содовой и они не стали отказываться. После второй рюмки коньяку доктор разговорился.
– Вы не курите, мистер Фейберовский? – поинтересовался он, доставая портсигар. – Очень зря. Теперь даже в больницах обслуживающему персоналу рекомендуют выкуривать хотя бы по одной сигарете в день, чтобы предохраниться от заражения сифилисом. И я вам как врач советую делать то же самое. С тех пор, как женщины стали думать о самостоятельности, от них всего можно ожидать. Сегодня моя супруга заявила мне, что в Лондоне открывается или даже открылся ресторан специально для них. Что удумали: открыть ресторан, куда не пускают мужчин! Специально, чтобы мужья и отцы не видели, как они колобродят. И чтобы знакомые мужчины не могли ничего рассказать мужьям. Видите ли, женщинам, которые работают в городе – подумайте только: ра-бо-та-ют! – негде пообедать! Да дай им волю, они не только обедать одни будут, скоро они будут заседать в Парламенте! Правильно сказала наша королева: эта безумная, злонамеренная и чреватая ужасными последствиями затея с «женскими правами» заслуживает хорошей порки! Скоро вообще непонятно что будет. Очень мило, что наше общество идет на поводу у этих наглых и бесстыжих тварей! Когда же, наконец, будет готова моя индейка!
– Ну! – Артемий Иванович раздраженно взмахнул вилкой для устриц, привезенной с собой из «Гранд-Кафе-Рояль». – Чего вы о своем Парламенте печетесь! Да эта ваша королева сама такая-сякая, на троне сидит и всеми заправляет – самостоятельная!
Окончательно пьяный и потерявший всякое соображение Фаберовский, благодушно улыбаясь, перевел. Доктор побагровел и закричал на весь зал:
– Да как вы смеете! Говорить такое о нашей королеве! Я позову полицию!
Артемий Иванович встал, покачиваясь, и громко икнул.
– Я сейчас вас на вилку надену!
Тем временем к столику доктора Смита, заслышав шум, уже поспешал метрдтотель в сопровождении двух дюжих официантов, и Фаберовский, ухватив Артемия Ивановича под локоть, потащил того к выходу.
– Дзенькуе, мы сами, – бормотал он себе под нос, выволакивая Артемия Ивановича.
– Степан, я туда не хочу! – кричал Артемий Иванович, упираясь. – Я хочу к Эстер!
– Сейчас мы поедем до женщин, – говорил Фаберовский. – До наших будущих офярочек[4].
Забрав у лакея шляпы и трости, Фаберовский остановил кэб и потащил Владимирова внутрь.
– Вези нас до Уайтчеплу!
Кэбмен щелкнул кнутом и лошадь поплелась на восток по мокрой от недавнего дождя мостовой.
– Я хочу сидеть там! – кричал Артемий Иванович и пробовал вылезти на крышу, чтобы сдернуть кэбмена с его высокого сиденья. Фаберовский висел у Владимирова на ногах, пытаясь помешать этому.
Наконец Артемий Иванович вылез из штанов и, почувствовав неприятный холодок, лягнул Фаберовского ногой в лоб. Тогда он вернулся в свои штаны обратно. Поляк упал на сидение, как труп.
– Неужто сдох? – Артемий Иванович взял Фаберовского за ворот и стал немилосердно трясти, отчего голова того в напяленном цилиндре моталась из стороны в сторону.
– А вот тебе псул в дупень! – пробормотал поляк, не открывая глаз.
Препираясь и поругиваясь, они доехали до Майнориз. Ни один из них уже не помнил, что им понадобилось в Восточном Лондоне. Они остановили экипаж, вручив по ошибке кэбмену вместо серебряного флорина золотой соверен, вылезли и побрели по Майнориз до железнодорожной насыпи. Вскарабкавшись наверх, они пошли по рельсам, спотыкаясь о шпалы. Железнодорожные ощущения вызвали у Владимирова тоску по родине.
– Так и до Гатчины дойдем, – сказал Артемий Иванович. – А там император нас встретит и чаем напоит. Или в Петергоф. В Лигово направо. Хочу в «Вену»!
Ему никто не ответил. Артемий Иванович в изумлении обернулся и увидел на рельсах позади тело, издававшее невнятное рычание вперемешку со свистом и ухарским кряканьем. Все это напомнило Владимирову родную картину с загулявшим гренадером, напевающим марш лейб-гвардии Преображенского полка в придорожной канаве. Что-то щемящее душу проснулось у него в груди и он, ностальгически завывая, запел: