Кроме очевидных неприятностей, бегство ирландцев с Брейди-стрит принесло еще некоторые побочные неудобства. Фаберовскому пришлось взять их к себе, что вовсе его не устраивало. Поэтому, отсидев положенное на коронерском дознании, поляк приехал к Артемию Ивановичу в «Александру» и заявил, что сегодня же переселит их куда-нибудь в Пимлико или Килбурн.
– Что вы! – выпучил глаза Владимиров. – Петр Иванович строго-настрого запрещали-с селить их где-нибудь кроме Ист-Энда. Пусть, говорят, живут там же, где гадют, да-с!
– Да их же в Уайтчепле тут же поймают! – воскликнул Фаберовский. – После вчерашнего бегства полиция наверняка развесит кругом афишки с их приметами.
– Ну и что-с? – сказал Артемий Иванович. – Мы изменим им внешность.
– Гениальная идея! Отрубим им обоим головы.
– Ну зачем же! Давайте покрасим Патрикея в другой цвет. А Даффи и так никто не узнает.
Идея покрасить Конроя показалась Фаберовскому не такой уж глупой. Это дело можно было поручить Васильеву, который, работая в цирюльне, наверняка в этом разбирался. Заехав на Эбби-роуд за обоими ирландцами, Фаберовский повез их в Вулворт.
– Пан Артемий не ведает, красится ли пани Дарья? – спросил поляк, останавливаясь перед дверью в квартиру.
– Когда я вытаскивал ее из фонтана, она, вроде бы, не линяла, – пожал плечами Артемий Иванович. – А зачем нам нужно ее красить?
– При чем тут она?! Пан Артемий сам предложил покрасить Конроя. А раз уж мы сюда приехали, заодно проверим всю одежду фельдшера на предмет кровавых пятен. Но самое главное – надо убедиться, что Урод не оставил у себя внутренности, которые он украл из тела Чапмен. Только не вздумайте говорить об этом Дарье! Как нам устроить все так, чтобы она ни о чем не заподозрила?
– Не волнуйся, Степан, мы это запросто. Дарья! – Владимиров распахнул дверь и вошел. – Петр Иванович сообщил сведения от Продеуса из Франции, что твой Николай хранит у себя запрещенную литературу.
– Да ваш Продеус в желтом доме сидит вместо Коленьки! – ответила Дарья.
– Да что ты! Так значит он не приедет?! – обрадовался Артемий Иванович.
– Как отпустят его, он первым делом к пану Артемию придет, – сказал Фаберовский.
– Замолчи! Замолчи! – замахал руками Владимиров. – И слушать не хочу ничего! Ужас-то какой! Кстати, Дарья, у тебя нет красочки для волос? Для брюнетов.
– Перекраситься хотите, пан Артемий? – поляк положил руку на плечо Артемию Ивановичу. – Не поможет. Он все равно найдет пана.
– Да нет, мы же с вами Конроя красить хотели! – возмущенно скинул руку с плеча Владимиров.
– Вы всяких девок красить будете, – выскочила из своей спальни в гостиную Дарья, – а я свою краску должна давать? Мне ее Коленька из цирюльни принес, не дам!
– Да кто тебя спрашивать будет! Сейчас мы всю твою спальню перевернем!
И с видом опытного погромщика Артемий Иванович направился к спальне Дарьи, но та успела захлопнуть дверь перед самым его носом и запереться на ключ.
– Вот и сиди там, дура. И не выходи! – Артемий Иванович гордо повернулся к поляку: – Ну, как я ловко все устроил!
– Только не переловчите, пан, а то Рачковский вас с Продеусом местами поменяет, – Фаберовский внимательно оглядел гостиную. – Ну что, исчезнувшие из тела внутренности начнем искать со спальни. А вы сидите тут на диване и не двигайтесь, – велел он ирландцам.
Васильев мирно дремал на кровати, когда Артемий Иванович бесцеремонно нажал ему на живот коленом.
– Вставай, гнида, – сказал он фельдшеру, выпучившему спросонья глаза. – Пришел твой конец.
– Я хочу спать, – прохрипел Васильев.
– Спать надо ночью, – поляк с Владимировым взяли его за руки, за ноги, и вышвырнули в коридор. – А ты по ночам шлюх режешь.
Раздался глухой удар – фельдшер растянулся на полу. Но на него никто не обратил внимания.
– Если у него что-то осталось, за эти две недели оно должно было протухнуть, – сказал Артемий Иванович на всю квартиру, с грохотом выдвигая ящик комода. – Но тут ничем не пахнет.
– Он стукнулся головой и не шевелится, – сообщил из гостиной Даффи.
– Ничего, очухается, – ответил поляк. – А может Урод заспиртовал их и хранит в какой-нибудь банке? Тогда они пахнуть не будут.
– Нашел на что спирт изводить! Что это за настойка у него получится?
– Утробовка называется. Посмотрите, может у него что под кроватью припрятано.
Артемий Иванович присел и тут его штаны с оглушительным треском лопнули по всем швам.
– Ого! – изумился Артемий Иванович, сидя в облаке пыли. – Как же я теперь на улицу появлюсь?
– Одолжите кальсоны у Конроя. Он и без них может ходить, в одних грязных волосатых ногах.
– Что это вы тут ломаете? – высунулась из своей крепости Дарья. – Коленька! Ах, звери! Звери!
Лежавший на полу Васильев, почуяв опасность, перевернулся на живот и на четвереньках бросился наутек в уборную. Она не успела его догнать и вынуждена была вернуться в гостиную, так и не удовлетворив свой порыв материнской заботы.
С траурным вздохом и тяжелыми мыслями о своих безвозвратно погибших на царской службе штанах Артемий Иванович встал на колени и стал шарить рукой под кроватью. Пол там отличался невероятной чистотой, его можно было тереть белым платком и не бояться, что на платке останутся следы грязи, зато под изголовьем стоял аккуратно завязанный куском гардинного шнура полотняный мешочек с чем-то цилиндрическим, похожим на стеклянную банку.
– Что вы там ищете? – встала в дверях Дарья.
– Ночной горшок, – пропыхтел Артемий Иванович.
– На шкафу, на шкафу, – сказала Дарья. – Коленька не любит, чтобы к нему под кровать кто-нибудь заглядывал. Он даже пол сам в своей спаленке моет.
– Не развязывайте мешок, пан, – предостерег Фаберовский. – Полагаю, это то, что мы ищем. Снимите пока штаны и отдайте их Дарье – пусть зашьет.
Артемий Иванович отставил мешок в сторону и стянул с себя штаны, оставшись в одних носках и рубашке до колен, торчавшей из-под жилетки. Дарья фыркнула и в смущении кинулась к себе.
– Догоните ее, пан, и отдайте штаны. Пока она будет стрекотать, мы будем знать, что она не подглядывает и не подслушивает.
Стрекот швейной машины подал сигнал к продолжению осмотра. Из мешка была извлечена банка с плавающим в желтой жидкости человеческим органом.
– Ой, какая гадость! – отвернулся Артемий Иванович. – И как он это может пить?
– Он хранит это для каких-то других целей, – сказал Фаберовский.
– Это мое, – подал жалобный голос покинувший уборную Васильев, увидев свое сокровище в руках Владимирова. – Отдайте.
– Зачем тебе эта дрянь? – Артемий Иванович потряс банкой, отчего ее содержимое внутри заколыхалось. – Совсем псих: всякую гадость настаиваешь, а сам на шкафу гадишь! Да куда это годится!
– Мне это нужно, – всхлипнул фельдшер. – Я на нее посмотрю, и мне хорошо. Мне скоро новая понадобится, с этой мне уже не так хорошо. Когда мы пойдем опять?
– Матка Боска! – сказал поляк.
– Это не боска, это я на Ханбери-стрит взял.
Артемию Ивановичу стало дурно, он сел на пол рядом с кроватью и прислонился спиной к шкафу, отчего на него сверху свалился ночной горшок и, звеня, поскакал по полу в гостиную.
– Эту мерзость мы у тебя забираем, – поляк взял банку и вернул ее обратно в мешок. – Ты их что, еще и подписываешь? – Владимиров вертел в руках мешочек от банки. – Что тут написано? Коля Васильев, Вулворт, Сент-Джорджс-уэй, дом… Что это? Кто это сделал?
– Это не я! Это все Дарья! Она везде мои метки нашила.
Рокотание швейной машины оборвалось и в гостиную со штанами в руках вышла Дарья.
– Что вы там опять обо мне говорите? Неужели вам вот перед ними не стыдно?
Она махнула штанами в сторону ирландцев.
– Да тут на каждой вещи бирка пришита! – взревел поляк. – Холера ясная! Что же ты наделала!
– Это я специально! – с достоинством пояснила Дарья. – Коленька ведь целыми дням-то дома не сидит. Он к мистеру Дохлому в цирюльню ходит, а теперь еще для практики в больницу устроился.
– В какую еще больницу? – насторожился Фаберовский.
– А мне почем знать! Где-то в Ламбете.
– Николай, в какую это ты больницу повадился ходить? – грозно спросил поляк.
– Ни в какую, – еле слышно ответил фельдшер.
– Да ходит он, ходит, – сказала Дарья. – Только редко. А он припадошный, вдруг что случится на улице? Примут за пьяного, а так там все написано – и кто такой, и куда отвезти.
– И давно ты их пришиваешь?
– Вот как тут поселились, в тот же день и нашила.
– Даффи! – Поляк подошел к молодому ирландцу. – Немедленно мчись на Стрэнд ко мне в контору и скажи Батчелору, чтобы он ехал на Лаймхаузский причал к мистеру Уилсону, владельцу катера «Меркурий», нанял его на весь день и осмотрел берега Темзы вниз по течению от Лондонского моста вплоть до Ширнесса. Он должен найти тюк, брошенный нами вчера в воду, и привезти в контору, где все находящиеся вещи должны быть сожжены! Николай, ты отказываешься говорить, в какую-такую больницу ты ходишь? Тогда пеняй на себя. Даффи, пусть Легран объедет все больницы в Саутуорке и выяснит, куда шляется Урод. А мы с паном Артемием пока перекрасим Конроя.
– Дарья, ставь греть воду и неси краску! Эта краска пойдет на высшие государственные нужды! – Артемий Иванович поднял горшок и зашвырнул его обратно на шкаф. – Ирландца красить будем! Да-с!
– Из почтения к вашим сединам мы не будем брить вас, – сказал старому ирландцу Фаберовский. – Но некоторую экзекуцию все же вынуждены провести.
Когда вода была согрета, Дарья была выставлена из гостиной и, заломив Конрою тощие руки, Артемий Иванович и поляк опустили его головой в деревянный ушат. Васильев намылил старику голову.
– У нас в Третьем отделении был прапорщик по фамилии Шубо-Яблонский, так он всегда арестованных мыл, прежде чем сажать в камеру, – говорил Артемий Иванович, сжимая руками сухое запястье старого ирландца. – И знаете почему? Однажды он на время отправил за недостатком места одного арестованного с Фонтанки в Трубецкой бастион, а там этого арестованного возьми да и вымой вместе со своими арестантами. Он и полинявши из черного в русого, да борода приклеенная отмылась. Стали его обратно на Фонтанку отправлять, а там не принимают. Нет у нас, говорят, такого по приметам, и не возьмем. И для своих места не хватает.