Глава 48
Сидя у себя дома на Эбби-роуд, Фаберовский еще раз перечитал письмо, полученное им накануне вечером. Оно было послано от имени почетного опекуна Ведомства императрицы Марии генерала Селиверстова и гласило:
«Милостивый государь!
Памятуя о том времени, когда вы под именем Леливы де Спальского оказывали ценные услуге мне лично и всему Третьему отделению в целом в борьбе с укрывшимися в Швейцарии заговорщиками, планировавшими злодейские умышления на жизнь ныне царствующего императора и на мою собственную жизнь, за что Министерство внутренних дел и по сей день выплачивает достойную пенсию в размере 2500 рублей в год, прошу вас об еще одной услуге.
Некоторым близким к его величеству людям стало известно о том, что г-н Рачковский, ныне заправляющий всеми делами русской заграничной политической агентуры, затевает в Лондоне весьма сомнительную аферу, могущую повести к падению престижа Российской империи. Этот зловредный человек, которому доверено такое серьезное дело как освещение действий заграничных злоумышленников и предотвращения оных, беспокоит всех честных людей, которые желали бы смещения его с нынешнего места.
Уверен, что вы сможете проведать о сути замышляемого и сообщить мне о том, чтобы упоминавшиеся мною честные и близкие к особе Государя люди смогли избавить Россию от этого человека с темным прошлым, служащего неизвестно чьим целям.
Честь имею,
плюс еще двести рублей к вашей пенсии,
действительный статский советник
Селиверстов
P.S. В случае положительного решения корреспонденцию можно посылать в русскую дипломатическую миссию в Брюсселе на имя статского советника Эдуарда Александровича Франкенштейна, а с ноября с. г. лично в Париж на адрес «Отеля де Бад» на Итальянском бульваре».
Сняв очки, поляк близоруким взглядом смотрел на огонь. Его знакомство с генералом Селиверстовым, состоявшееся десять лет назад, не было особо удачным, если не считать пенсии, которую теперь выплачивал ему Департамент полиции. Генерал был поразительно ни к чему не способным, не добившись успехов ни раньше, в качестве пензенского губернатора, ни в качестве главноуправляющего Третьим отделением. Рачковский был гораздо хитрее и умнее старого генерала, и принять сторону последнего в их схватке было бы сейчас верхом неразумности.
Не вставая с кресла, Фаберовский бросил письмо прямо в камин и, надев очки, с тревогой взглянул на часы. Минутная стрелка отсчитала еще две минуты и кукушка устало прокуковала три часа. Фаберовский решительно встал, не в силах больше сидеть дома в томительном бездействии. Убийство было назначено на двенадцать, за это время все должно было быть сделано и Артемию Ивановичу давно пора было появиться на Эбби-роуд.
– Батчелор! – громко позвал поляк. – Едем в Ист-Энд!
Не доезжая квартала до Леман-стрит, Фаберовский оставил Батчелора на углу Манселл-стрит и пешком пошел к Пинхорну в участок, крепко сжимая трость. Участок гудел, как биржа в разгар торгов. В двери под синими фонарями вбегали и выбегали люди, напротив угрюмо стояла толпа бродяг, сжав кулаки, и с ненавистью следила за действиями полиции.
– Ну и ночка сегодня была! – встретил Фаберовского Пинхорн. – Надо же, этот ублюдок зарезал еще одну шлюху, причем прямо у меня в участке!
Поляк ожидал, что убит Тамулти, и решил, что его разыгрывают.
– Прямо тут, в участке?! – он с деланным ужасом оглядел комнату, как бы ожидая в каждом углу увидеть по трупу, и наклонился над полным мусора красным ведром с надписью "Fire", из которого шел вонючий дым. – А вот тут вы сожгли тело?
– Нет, это специальное пожарное ведро, – мрачно ответил Пинхорн. Ему было не до глупых шуток. Он подошел к ведру и с отвращением вылил туда свой чай из кружки. – Ее зарезали во дворе Датфилда на Бернер-стрит. Хорошо хоть, этот дьявол не потрошил ее. Не терплю вида крови. Я уже утомился там всех допрашивать. Туда явился Салливан вынюхивать своих ирландцев, да суперинтендант прислал старшего инспектора Уэста. Я приказал к пяти часам прекратить все поиски и смыть кровь с мостовой. А вы что, присоединились к сумасшедшим, которые бродят по улицам в надежде поймать убийцу?
– Что-то вроде того, – согласился Фаберовский. – Хотел бы сейчас найти убийцу, а особенно его сообщников.
– Вы полагаете, что у убийцы есть сообщники?
– Уверен, что это сделали социалисты из клуба.
– Эти социалисты даже по большому сделать не могут. Я понимаю, почему Датфилд со своей каретной мастерской оттуда сбежал.
– Еще одно убийство, – вбежал в комнату дежурный сержант. – Там пришли детективы из Сити…
– Как это из Сити?! – растерянно спросил Фаберовский. – Какое это еще одно убийство?! Да он что, совсем с ума сошел!
– Видимо, да, – сказал Пинхорн. – Два убийства за ночь даже для маньяка многовато. Я бы никогда не смог зарезать за одну ночь тещу и ее дочку, даже если бы они целый день до этого не давали есть моему коту. Где эти ситюки?
– На Майтр-сквер совершено страшное убийство, – доложил Халс, явившийся из Сити в сопровождении детектива Ханта. – Убийца зарезал и выпотрошил женщину.
– Женщину? – переспросил поляк.
– Вот те раз! – сказал Пинхорн, разводя руками. – Вы слышали, мистер Фейберовски? У них выпотрошили! А у нас просто так, зарезали!
– Но почему в Сити? – вскричал Фаберовский.
– Не надо так громко, там за стенкой суперинтендант Арнольд и доктор Филлипс, – скривился Пинхорн. – Ошибочка, у убийцы, видать, вышла. Вы курите? Нет? Тогда давайте выйдем на улицу подышать воздухом.
– Ну и сумасшедшая ночь! – выдохнул он, присаживаясь на мокрых ступеньках крыльца. – Да еще это второе убийство! Как только вон та шваль напротив узнает об этом, они начнут бить нам стекла.
– Почему нам? – спросил поляк, пряча очки в карман. – Ведь убийство произошло в Сити?
– Но кого это интересует! Теперь газеты будут писать, что умные сыщики из Сити наконец-то покажут как надо работать тупицам из Столичной полиции. Констебль, – окликнул Пинхорн полицейского, вынырнувшего из темноты в синий круг от фонаря. – Судя по номеру, вы не из нашего участка.
– Да и вы, сэр, тоже не из моего участка, – ответил констебль, вытягиваясь.
– Так чего вы сюда притащились?
– На Коммершл-стрит мне сказали, что у вас находится доктор Филипс.
– Находится. А зачем коллегам с Коммершл-стрит понадобился врач? У них что, на участке тоже кого-то убили?
– Нет, сэр. Но когда я последний раз проходил по Гоулстон-стрит, то под аркой входа в Уэнтуортские модельные здания нашел вот это, – констебль протянул инспектору кусок черной тряпки, – и надпись мелом на краю арки.
– Она в крови, – сказал констебль, увидев, как Пинхорн обнюхал тряпку.
Вместе с черной тряпкой Пинхорн и Фаберовский прошли к доктору Филлипсу, который сразу же определил, что это кусок белого, невероятно грязного женского фартука.
– Мы должны немедленно идти туда! – воскликнул суперинтендант Арнольд, который уже начал дремать, пригревшись у огня.
– Пока туда не набежало детективов из Сити, – поддакнул Пинхорн.
– Причем тут Сити?! – возмутился Арнольд. – Это же наша территория!
– На территории Сити тоже произошло убийство, – сказал Пинхорн. – Нам только что сообщили об этом два их детектива. И фартук на Гоулстон-стрит бросил, судя по всему, их убийца.
– Тем более мы должны спешить. Возьмите всех наличных детективов и дайте телеграмму на Комммершл-стрит, чтобы инспектор Рид, как только он там появится, немедленно присоединялся к нам.
– Констебль, нашедший эту тряпку, утверждает, что на стене была еще какая-то надпись.
– Какая?
– Надо его спросить.
Офицеры вышли в общую комнату и окружили констебля с Коммершл-стрит.
– Там нацарапано мелом, что жиды – люди, которых ни в чем не будут обвинять.
– Опять начнут бить евреев, – тяжело вздохнуть Арнольд.
– При чем тут евреи? – сказал Пинхорн. – Это кто-то из наших написал. Среди констеблей «жидами» называют полицию Сити [11].
– Мы не сможем объяснить это торговцам, которые с рассветом соберутся на Петтикоут-лейнский рынок. Эти здания только что заселены, причем поголовно – евреями. Дом просто разнесут по кирпичикам! Пинхорн, возьмите с собой губку.
– Да таких надписей у нас в дивизионе на каждом доме по тысяче. Может, и их вы мне предложите стереть?
– Я был там в два двадцать, – подал голос констебль, принесший фартук, – но никакой надписи не заметил.
– И я был там примерно в это же время, – сказал Халс, – но тоже ничего не видел.
– Решено, – отрезал суперинтендант Арнольд. – Пинхорн, берите губку и все мы немедленно отправляемся на Гоулстон-стрит.
Пока детективы поднимали с постелей жильцов злополучного дома на Гоулстон-стрит и обыскивали квартиры, а потом и ближайшие окрестности, офицеры занялись внимательным изучением надписи.
Арка, которая вела в небольшие, шагов три-четыре глубиной сени, была облицована по косякам черным кирпичом. Над входом был сделан из светлого песчаника решетчатый наличник. Из сеней справа от входа вела наверх лестница. Сама надпись был сделана мелом на гладком красном кирпиче стены.
– Ну и грамотей! – сказал Фаберовский, разглядывая пляшущие каракули на стене, которые явно принадлежали не Даффи. – Это же надо так слово «жиды» написать! «Жиды – не тот народец, которых будут обвинять ни за что…»
– Констебль говорил как-то по другому, – заметил Пинхорн. – По-моему, он сказал, что здесь было написано «Жиды – люди, которых не будут ни в чем обвинять».
– Мы должны придерживаться первоначального варианта, – шепнул суперинтендант Арнольд на ухо Пинхорну. – Иначе эти, из Сити, – он кивнул на Халса и Ханта, – обвинят нас в том, что наши констебли находятся на посту в нетрезвом состоянии и даже надписи на стене толком прочесть не могут.