Ночь на заснеженной вершине
Декабрь 1767-го
Зима немного задержалась в пути, но в ночь на 28 ноября выпал снег; мы проснулись и обнаружили, что мир изменился. Заиндевела каждая иголка на величественной голубой ели, что росла за хижиной, сплетенные клубком ветки дикого малинника украсились ледяной бахромой.
Снег лишь слегка припорошил землю, но с его появлением уклад нашей жизни полностью изменился. Я больше не бродила в поисках припасов днями напролет, только ненадолго отлучалась к ручью, чтобы набрать воды и вырвать у берега пучок-другой свежей зелени из мутной жижи, покрывшейся ледяной коркой. Джейми с Иэном бросили рубить деревья, чтобы расчистить поле, и занялись утеплением крыши. Зима потеснила нас; в свою очередь, мы отпрянули от холода и укрылись в доме.
У нас не было свечей, только масляные лампы и лучины, а еще огонь, который постоянно теплился в очаге. Мы поднимались на рассвете и ложились сразу после ужина, в том же ритме, что вся живность в окружавшем нас лесу.
Мы еще не разжились овцами, поэтому у нас не было ни шерсти, чтобы вычесывать и прясть, ни сукна, чтобы ткать и красить. Не было у нас пока и ульев, и, следовательно, воска, чтобы плавить и делать из него свечи. Не было стада, чтобы обихаживать, только лошади и мул, а еще поросенок, который значительно подрос и по этой причине был выселен в отдельный загон, сооруженный в углу грубовато сколоченного хлева, который наспех соорудил Джейми.
Майерс привез небольшой, но полезный набор инструментов: в мешке позвякивали железяки, к которым нужно было приладить деревянные ручки, – хорошо, материала для них было предостаточно, до леса рукой подать. У нас появились топор, лемех для плуга, чтобы вспахать поле весной, ручной бур, рубанок и долото, маленькая коса для травы, два молотка и ручная пила, странная штуковина под названием «твибль» – топорик с двумя лезвиями, – Джейми сказал, им долбят пазы, «скобель» – изогнутое дугой лезвие с ручками по бокам, необходимое, чтобы шлифовать и обрезать бревна, два острых ножа, тесак, нечто похожее на орудие средневековых пыток, оказавшееся гвоздильней, и колун для рубки щепок.
Между тем Джейми с Иэном успели сделать крышу хижины до того, как выпал снег, а достроить сарай можно было и потом. В доме у очага всегда наготове лежало полено с воткнутым в него колуном, чтобы любой, кому вздумается, мог подбросить в пламя несколько щепок. Один угол оставили для древесных заготовок; Иэн с грехом пополам сколотил скамью; мы поставили ее под одним из окон, чтобы на сидящего падал свет, а оставшиеся щепки извели на огонь, который горел днем и ночью.
Майерс привез и орудия женского труда: корзину для шитья с разнокалиберными иголками, булавками, ножницами и разноцветными нитками, а еще отрезы хлопка, муслина и шерсти. Шитье не относилось к числу моих любимых занятий, так что особой радости при виде всего перечисленного я не выказала. Тем более Джейми с Иэном постоянно рыскали по чащобе и на локтях и коленях у них постоянно зияли прорехи.
– Ну, вот опять. – Джейми резко сел в кровати справа от меня.
– Что там такое? – сонно пробормотала я, приоткрыв один глаз. В хижине было темно, лишь в углу тихо тлели угли в очаге.
– Опять крыша течет, черт возьми! Прямо в ухо капнуло!
Он соскочил с постели, подошел к огню и сунул в него ветку. Как только она занялась, Джейми вернулся, встал на кровать и, подсвечивая себе факелом, начал всматриваться в крышу в попытке обнаружить злодейскую течь.
– Мммм? – Иэн, спавший внизу на выдвижном ярусе кровати, повернулся на другой бок и вопросительно замычал. Ролло, деливший с ним постель, коротко вздохнул, сбился в комок серого меха и снова оглушительно захрапел.
– Крыша течет, – пояснила я Иэну, не сводя глаз с факела Джейми. Мне вовсе не хотелось, чтобы моя чудная постель, набитая птичьим пухом, загорелась от случайной искры.
– А-а, – протянул Иэн, локтем заслонившись от света. – Опять снег пошел?
– Наверное. – Окна были затянуты квадратиками из промасленной оленьей шкуры, и снаружи не доносилось ни звука, однако воздух пах по-снежному.
Снег укрывал крышу, а затем, подтаяв от тепла, шедшего изнутри, скользил вниз, и на карнизе вырос серебряный частокол из сосулек. Время от времени растаявший снег просачивался в зазоры и трещины и, пробираясь через крышу, тянул к нам свои ледяные пальцы.
Джейми воспринимал подобные наскоки как личный вызов и, не медля ни минуты, вступал в борьбу со стихией.
– Смотри-ка, вон она! Видишь?
Я отвела остекленевший взгляд от волосатых лодыжек, что торчали из-под рубашки прямо у меня перед носом, и посмотрела наверх. И верно, в свете факела было заметно, что в одной из дранок, разбухшей от сырости, темнела трещина. Под моим взглядом тяжелая капля, бликующая красным в свете факела, набухла и сорвалась вниз, звонко плюхнувшись рядом со мной на подушку.
– Может, немного сдвинем кровать? – предложила я, правда, без особой надежды. Это мы уже проходили. Все доводы о том, что крышу лучше чинить при солнечном свете, натыкались на недоуменное молчание; мне давали понять, что настоящий мужчина не станет считаться с такими мелочами.
Джейми слез с кровати и пнул Иэна в бок.
– Поднимайся, парень, и постучи там, где течет. А я снаружи все заделаю. – Схватив новую дранку, молоток, топор и мешочек с гвоздями, он направился к двери.
– Давай ты в этом на крышу не полезешь! – воскликнула я и резко села в постели. – Шерстяная рубашка совсем новая!
Джейми застыл в дверях, смерив меня недовольным взглядом, а затем с укоризненным взором христианского мученика положил инструменты, развязал рубашку, скинул ее на пол, подобрал инструменты и величественно выплыл из дома заделывать течь, обличительно сверкая голыми ягодицами.
Я закрыла ладонью припухшее от сна лицо и тихо простонала.
– Да ничего с ним не станется, тетя! – заверил меня Иэн. Он широко зевнул, не позаботившись о том, чтобы прикрыть рот, и неохотно выкатился из теплой постели.
Глухие тяжелые шаги по крыше – явно не цокот от копыт восьми северных оленей – возвестили о том, что Джейми на месте. Я поднялась с постели, чтобы не мешать, уступив место Иэну, который влез на кровать с лучиной в руке и стучал по сырым пластинкам изнутри, чтобы Джейми снаружи мог определить, где течет.
Сверху раздался стук – Джейми извлек треснувшую дранку и заменил на новую. Течь исчезла, лишь комочек снега провалился в дыру от вынутой дранки.
Вернувшись в постель промерзшим насквозь, Джейми обнял меня, прижав к ледяной груди, и тут же уснул, полный удовлетворения от выполненного мужского долга – он защитил очаг и дом от всех напастей.
Мирок у подножия горы, в котором мы обитали, был хрупким и шатким. Мы почти не ели мясо – охотиться было не на кого, за исключением белок и кроликов, остальные грызуны впали в зимнюю спячку, – но у нас оставалось еще прилично сушеных овощей, от ямса до дикого лука с чесноком, бушель-другой земляных орехов и запас трав, которые я собрала и засушила. Рацион не блистал разнообразием, однако при разумном расходе до весны продержаться хватит.
Количество повседневных хлопот во дворе сократилось, оставалось время для прогулок, разговоров, мечтаний. Помимо полезной утвари вроде чашек-ложек, Джейми выстругал из дерева шахматные фигуры и подговаривал меня или Иэна сыграть с ним партию.
Иэн с Ролло – обоим невмоготу было сидеть в душной хижине – часто выбирались в Анна-Уку, а порой уходили на долгую охоту вместе с парнями из деревни.
– Мальчишка лопочет на языке индейцев куда лучше, чем по-гречески или по-латыни, – заметил Джейми с некоторой долей суровости, наблюдая, как Иэн препирается с одним из охотников на подобной вылазке.
– Знаешь, если бы Марк Аврелий писал о том, как выследить дикобраза, ему бы внимали гораздо внимательнее, – успокаивающе изрекла я.
Я прекрасно относилась к Иэну, но мне по душе были его частые отлучки. В жизни есть моменты, когда третий, что называется, лишний.
Нет в мире ничего лучше пуховой постели и открытого огня. Когда Иэн уходил, мы не утруждались разжиганием лучины, а ложились в постель, окруженные тьмой, обнимались, грея друг друга, болтали до поздней ночи, смеялись, делились историями из прошлого, строили планы на будущее и прерывали разговор лишь для того, чтобы без слов насладиться настоящим.
– Расскажи о Брианне. – Джейми больше всего любил истории о ее детстве. Что она говорила, во что была одета, что делала.
– Я тебе не рассказывала, как меня позвали в школу, чтобы поделиться опытом врача?
– Нет. – Он слегка отодвинулся, устраиваясь поудобнее, повернулся на бок и прижался ко мне. – А что они от тебя хотели?
– В школе устроили день профориентации, и учителя пригласили множество разных специалистов, чтобы те объяснили, чем занимаются. Дети должны таким образом получить представление о работе юриста, или, например, пожарного…
– Думаю, уж это и так понятно.
– Слушай внимательно! Или ветеринара – это доктор, который лечит животных, или дантиста, специального врача, который лечит только зубы…
– Зубы? Да как их можно вылечить, разве только вырвать?
– Ты не поверишь. – Я откинула волосы назад, убрав пряди с лица. – А вообще они каждый раз просили, чтобы пришла я, потому что в те времена женщина-врач была явлением не слишком-то привычным.
– Думаешь, сейчас это дело привычное? – Джейми расхохотался, и я шутливо пнула его в голень.
– Вообще-то, вскоре так и стало. Но в то время было иначе. А когда я закончила рассказывать и поинтересовалась, не хочет ли кто-нибудь задать вопрос, один мерзкий мальчишка заявил, что, по словам его матери, работающие женщины ничем не лучше проституток, им бы дома сидеть с семьей, а не отнимать работу у мужчин.
– Сомневаюсь, что его мать в жизни видела хоть одну проститутку.
– Да, трудно себе представить… Тогда Брианна встала и сказала очень громко: «Знаешь, очень хорошо, что моя мама – доктор, тебе он скоро понадобится». И стукнула его по голове задачником, а когда он свалился, насела на него и отхлестала по губам.
Я спиной почувствовала, как затряслись у Джейми грудь и живот.
– Какая храбрая девчонка! Надеюсь, учитель ее за это не высек?
– Теперь в школах детей не секут. Ей нужно было написать покаянное письмо маленькому гаденышу, но ему следовало написать такое же мне, и дочь решила, что это по-честному. Самое удивительное другое: позже выяснилось, что отец парня тоже работал врачом, он был одним из моих коллег в больнице.
– И тебе дали работу, на которую рассчитывал он?
– Как ты догадался?
– Хм. – Теплое дыхание Джейми защекотало мне шею. Я обернулась и погладила длинные, покрытые волосами бедра, с наслаждением ощущая под пальцами бугорки мышц.
– Ты сказала, она в университете училась, изучала историю, как Фрэнк Рэндалл. А ей никогда не хотелось стать доктором, как ты? – Крупная ладонь легла мне на задницу и принялась нежно поглаживать.
– Хотела, когда была маленькой. Я иногда брала ее с собой в больницу, и ей жутко нравились инструменты. Она играла с моим стетоскопом и отоскопом – это штука, чтобы заглядывать в уши, – но потом она передумала. С детьми часто так происходит.
– Правда? – Для Джейми это звучало как сказка. Большинство детей того времени просто-напросто перенимали профессию отца или шли в подмастерья к тому, на кого укажут родители.
– Да, правда. Вот смотри… Сначала она хотела стать балериной, как большинство девочек. Это такая танцовщица, которая танцует на цыпочках, – пояснил я, и Джейми удивленно хмыкнул. – Потом ей захотелось водить мусоровоз, потому что наш мусорщик как-то прокатил ее в своем грузовике, а потом аквалангистом, а потом почтальоном, а еще…
– О боже, кто такой аквалангист? А мусорщик?
К тому времени, как я вкратце перечислила популярные профессии из двадцатого века, мы лежали лицом друг к другу, переплетясь ногами, и я с восхищенным интересом наблюдала, как его сосок твердеет под подушечкой моего большого пальца.
– Я не знаю, в самом деле ей так хотелось изучать историю, или она пошла туда, чтобы порадовать Фрэнка. Она очень его любила. А он ею гордился… – Я на минуту умолкла, пока Джейми гладил меня по спине ладонью. – Брианна стала ходить в университет на занятия по истории, еще когда училась в старших классах… Я же рассказывала тебе про школьную систему? А потом, когда Фрэнк умер… По-моему, она решила продолжать с историей, потому что считала, что он бы этого хотел.
– Верная.
– Да. – Я запустила пальцы в его шевелюру. – Даже не знаю, от кого у нее эта черта.
Джейми коротко вздохнул и притянул меня к себе.
– Не знаешь? – Не дожидаясь ответа, он продолжил: – А не может случиться, что она как-нибудь наткнется на нас? В смысле, вдруг где-то что-то написано?
Честно говоря, такая мысль впервые пришла мне в голову, и несколько минут я лежала задумавшись. Затем я слегка потянулась и положила голову на плечо Джейми, невесело улыбнувшись.
– Вряд ли. По крайней мере, до тех пор, пока мы не сотворим что-нибудь значительное. – Я махнула рукой на стену хижины и необъятную даль, что простиралась за ней. – Боюсь, на это шансов мало. Да и не станет она специально искать.
– Не станет?
Я помолчала немного, вдыхая его терпкий, мускусный аромат.
– Надеюсь, что нет, – в конце концов тихо проронила я. – У Брианны должна быть своя жизнь, не стоит все время оглядываться в прошлое.
Джейми ничего на это не ответил, лишь взял мою руку и положил ее между нами, вздохнув, когда я попыталась его обнять.
– Ты такая умная, саксоночка, а дальше своего носа не видишь. Или притворяешься из скромности?
– С чего ты решил? – спросила я с легкой досадой.
– Ты сказала, девочка отличается верностью. Она так любила отца, что строит свою жизнь согласно его желаниям даже после того, как тот умер. Считаешь, что тебя она любит меньше?
Я отвернулась. Локоны упали мне на лицо.
– Нет, – наконец прогудела я в подушку.
– Что ж. – Джейми схватил меня за бедра и повернул к себе, медленно надвинувшись на меня сверху. Больше мы не говорили, и расплывчатые границы между нашими телами вовсе пропали. Я поставила ступню ему на лодыжку, чувствуя и гладкость кожи, и плотную волосяную поросль, мозолистую ладонь и нежную плоть, нож и ножны в одно и то же время. Ритм наших движений слился с биением сердца.
Огонь медленно догорал, отбрасывая красно-желтые блики на деревянные стены нашего укромного прибежища. Мы мирно лежали, не заботясь о том, где чьи ноги и руки. Меня клонило в сон, и я почувствовала теплое дыхание Джейми у себя на щеке.
– Она станет искать, – уверенно произнес он.
Двумя днями позднее случилась короткая оттепель, и Джейми, сам несколько утомленный царившей в хижине духотой, решил воспользоваться благосклонностью природы и пойти на охоту. На земле нерастаявшими островками еще лежал снег, однако таких островков оставалось совсем чуть-чуть; спуститься будет нетрудно, решил он.
Я все же засомневалась в этом, когда позже тем утром сгребала снег в корзину, чтобы получить немного талой воды. Под кустами снег лежал толстым слоем, хотя на открытых участках он и впрямь подтаял. Я надеялась, что Джейми прав, тем более что припасы наши подошли к концу и уже больше недели мы обходились совсем без мяса; капканы, которые расставил Джейми, замело снегом.
Я занесла в дом корзину со снегом и опрокинула содержимое в бак, при этом, как всегда, чувствуя себя колдуньей.
– Пламя, прядай, клокочи! Зелье, прей! Котел, урчи! – забормотала я на манер макбетовских ведьм, глядя, как комочки снега с шипением растворяются в мутной воде.
У меня в хозяйстве имелся огромный бак, доверху наполненный водой, постоянно бурлящей на слабом огне. Она была нужна не только для мытья, но и для того, чтобы варить все, что нельзя пожарить. Я складывала нарезанное мясо или другие продукты, которые хотела приготовить, в выдолбленную тыкву или в глиняный кувшин, плотно запечатывала горлышко и на веревках спускала в бурлящие глубины котла, время от времени выуживая, чтоб проверить на готовность. Одного котла хватало, чтобы приготовить еду на день, а после оставалась еще и горячая вода для стирки.
Вторую корзину со снегом я перевернула в деревянную лохань и оставила медленно таять – запас питьевой воды на день. Больше никаких срочных дел не было, так что я уселась читать медицинский журнал Дэниэла Роулингса и штопать чулки, блаженно вытянув ноги к огню.
Сперва я не слишком беспокоилась, что Джейми не вернулся. Но в конце концов меня одолела тревога – я всегда волновалась, когда он надолго отлучался, однако старалась скрывать это от самой себя. Тени на снегу постепенно сгущались, а солнце медленно утопало за горизонтом, и я начала прислушиваться все внимательней.
Я занималась своими делами и в то же время ждала, что вот-вот раздастся звук его шагов и приветственный оклик, готовая сорваться с места и протянуть руку за подстреленной индейкой, которую следовало ощипать, или еще чем съедобным, что нужно бы помыть. Поглядывая на гору, я накормила и напоила мулов и лошадей. Вместе с угасающим дневным светом таяли и мои ожидания, превращаясь в призрачную надежду.
В хижине стало зябко, и я вышла за дровами. Наверное, часа четыре, не больше, подумала я, хотя под кустами черники лежала уже темная холодная тень. Через час сгустятся сумерки, а через два станет темно, хоть глаз выколи.
Поленницу припорошило снегом, верхние бревна отсырели. Я с опаской вытянула несколько бревен из орешника, желая добраться до сухих поленьев, – памятуя, что вполне может попасться змея, скунс или еще какая живность, которая облюбовала сей укромный закуток.
Я вздохнула и пригляделась, а потом в виде последней предосторожности сунула в поленницу длинную палку и потыкала ею внутри. Не почувствовав сопротивления и не услышав шипения либо еще каких подозрительных звуков, я уверенно протянула руку и пошарила среди бревен, пока не нащупала шершавое полено из доброй сосны. Мне хотелось разжечь настоящий большой огонь, ведь после целого дня на охоте в снегу Джейми наверняка насквозь промерз.
Доброе сосновое полено я положу в самое сердце очага, а по краям устрою три деревяшки поменьше из орешника, который горит медленней. Я положила их сверху, чтобы просушились, тем временем закончила с приготовлением ужина. После, когда мы уляжемся спать, я подброшу в огонь отсыревший орешник, он протлеет до самого утра.
Тени приняли оттенок индиго и утонули в сером зимнем полумраке. Темно-фиолетовое небо было покрыто густыми снежными тучами. Резко похолодало, и пошел снег.
– Где ж тебя носит, – сказала я вслух, – неужели лося подстрелил?
Мой голос прозвучал еле слышно в тяжелом влажном воздухе, но от самой мысли мне стало полегче. Наверное, Джейми и в самом деле к вечеру попалась крупная добыча, и он решил остаться возле туши; разделать крупное животное – дело долгое и сложное, а мяса можно было запросто лишиться, оставив его на милость хищников.
На огне кипело овощное рагу, хижина заполнилась славным ароматом лука и дикого чеснока, но аппетит у меня пропал. Я повесила котел на крючок сбоку от очага – снова подогрею, когда Джейми вернется. Перед глазами мелькнуло какое-то зеленое пятно, и я замерла, чтобы рассмотреть, что там такое. Небольшая ящерка, спасаясь от зимней стужи, проскользнула в стенную щель.
Она была черно-зеленой и блестела, как драгоценный камень. Я схватила ее, чтобы та с испугу не угодила в огонь, и вынесла бедную кроху, которая как полоумная вырывалась из рук, обратно на улицу. Я отнесла ее к поленнице и опустила на землю.
– Смотри! – наказала я. – Вдруг в следующий раз не повезет.
Уже совсем стемнело, но все еще различимы были стволы деревьев, обрамлявшие расчищенную поляну, серо-белые по сравнению с черным и мрачным горным хребтом на заднем плане. С неба срывались мокрые хлопья снега, которые таяли, едва коснувшись голой земли.
Я захлопнула дверь и немного перекусила, не почувствовав вкуса еды, затем бросила в очаг отсыревшие ореховые поленья и легла спать. Должно быть, Джейми встретил охотников из Анна-Уки и заночевал с ними.
Воздух наполнился запахом орешника, над очагом вился белый дымок. Стропы под потолком уже закоптились, хотя мы соорудили очаг всего пару месяцев назад. Из бревна над моей головой до сих пор сочилась смола, на нем выступили золотистые капли, которые блестели, как мед, и сильно пахли скипидаром. При вспышках огня на бревне различимы были засечки от топора, и внезапно перед моими глазами возникло воспоминание: широкая мускулистая спина Джейми в капельках пота, он заносит над головой топор, движения ритмичны, как маятник в часах. Когда обрушивается удар, лезвие топора сверкает в нескольких дюймах от ноги. Промахнуться было легче легкого. Рубя дрова для костра, он вполне мог оттяпать себе руку или ногу. Живое воображение тут же подсунуло мне ясную картину: темно-красная артериальная кровь на белом снегу.
Я резко повернулась на бок. Джейми отлично знает, что нужно делать, когда ночуешь под открытым небом. Господи боже ты мой, да он семь лет прожил в пещере!
«В Шотландии», – ехидно шепнула мне память. Где самые опасные хищники – кошки размером с домашнюю. А из людей – английские солдаты.
– Что за вздор! – воскликнула я и повернулась на спину. – Он взрослый человек и вооружен до зубов.
Что же он делал? Я попыталась представить. Нашел или соорудил укрытие. Я вспомнила грубый навес, который Джейми сделал для нас, когда мы впервые заночевали в горах, и немного приободрилась. Если он не поранился, то не замерзнет.
Если не поранился. Если его не ранили. Предположим, сытые медведи бродят полусонными, зато волки зимой не спят, к тому же там водятся дикие кошки; я вспомнила одну, что встретилась мне у ручья, и задрожала в теплой пуховой постели.
В хижине было тепло, а в постели еще теплее, но руки и ноги у меня были ледяными. Я нутром волновалась о Джейми, хотя для этого и не было никаких видимых причин. Остаться вдвоем с Джейми было приключением, блаженством. Остаться без него значило… остаться одной.
За промасленной шкурой, которой было закрыто окно, я снова различила звук падающего снега. Если так пойдет и дальше, к утру следы заметет. А если с ним что-то случилось…
Я отбросила одеяла и встала. Быстро оделась, особо не размышляя о том, что делаю; я и так слишком много думала. Натянула короткую шерстяную юбку, две пары чулок и штаны из оленьей кожи. Слава богу, ботинки не так давно смазали жиром выдры; пусть они пахнут рыбой, зато долго не станут пропускать влагу.
Джейми унес с собой топорик, и мне пришлось расщепить молотком кусок соснового бревна, вставляя в него клин, при этом я проклинала собственную медлительность. Теперь, когда я решилась действовать, даже короткая проволочка невыносимо раздражала. Все же дерево легко поддавалось; у меня получилось пять хороших поленьев. Четыре из них я связала кожаным шнуром, конец пятого опустила в огонь и обожгла со всех сторон, чтобы он заострился.
Затем я повязала на пояс мешочек с лекарствами, проверив, что в нем лежат кремень и хворост, взвалила на плечи вязанку и фонарь и вышла наружу.
Было не так уж и холодно, как я опасалась, и в движении я согрелась. Вокруг было спокойно, ветер утих, и шепот падающего снега поглотил все привычные ночные шорохи.
Насколько я знала, Джейми собирался пойти проверить ловушки. Старый снег лежал тонким дырявым покровом, но земля была влажной, а Джейми – огромный мужчина; я была уверена, что смогу пойти по его следам, если вдруг на них набреду. А если я набреду на него самого, приютившегося на ночлег, тем лучше. Вдвоем спать гораздо теплее.
Пройдя мимо обнаженных каштанов, что росли вокруг нашей поляны, я повернула в гору. Джейми научил меня запоминать дорогу по крупным и неподвижным приметам. Я взглянула на водопады; издали они казались всего лишь белым пятном. Их шума не было слышно, значит, ветер дул в другую сторону.
– Когда охотишься, нужно, чтобы ветер дул навстречу, ясно? – объяснял Джейми. – Так олень или заяц тебя не учует.
Я поежилась, представив, что будет, если кто-то грозный в темноте меня учует… Факел – вот и все мое оружие. Красноватые отблески огня отражались на корке лежалого снега и на ветках окрестных деревьев, покрытых льдом. Джейми должен заметить меня где-то за четверть мили.
Первый капкан стоял в небольшой лощине, меньше чем в двухстах ярдах в гору от хижины, между елью и тсугой. Я сопровождала Джейми, когда он его ставил, но это было днем; ночью все выглядело странным и незнакомым.
Я старалась светить ближе к земле. Пришлось побродить по лощине взад и вперед, прежде чем я нашла, что искала – большой человеческий след на снежном островке между двумя елями. Чуть погодя я нашла и капкан. Либо ничего не попалось, либо Джейми забрал добычу и вернул его на место.
Следы удалялись от хижины вверх и исчезали на небольшой поляне, укрытой мертвой опавшей листвой. И больше ничего – толстый мягкий ковер из листьев не выдавал своих тайн. А это что?.. Да, точно, перевернутый ствол; вот темная сырая борозда в том месте, где он лежал, а вот потертый мох сбоку. Иэн говорил, что белки и бурундуки иногда зимуют в ямках под бревнами.
Постоянно теряя след, кружа и возвращаясь, чтобы отыскать его снова, я медленно шла путем Джейми от одной ловушки к другой. Снег валил все гуще и быстрее, и в душе росла тревога. Если следы заметет до того, как я его встречу, как же я вернусь в хижину?
Я обернулась. Сзади оставался лишь длинный коварный уклон, покрытый нетронутым снегом. Ни славного аромата дымка, ни искр от нашего дымохода. Водопадов тоже не видно.
– Отлично, – буркнула я себе под нос. – Заблудилась… И что теперь?
Меня кольнул острый приступ страха, и я остановилась, чтобы подумать. Все же я не совсем заблудилась. Я не знала, где нахожусь, но это не одно и то же. Ориентиром была – или могла быть – ловушка Джейми, пока ее не занес снег. А еще я могла встретить его самого, а он точно знал, как добраться до хижины.
Факел почти догорел; жар подбирался к руке. Я вытянула из-под пальто другое полено и подожгла его от первого.
Интересно, я удалялась от хижины или шла кругами? Я знала, что ловушки расставлены по кругу, но не имела понятия, сколько их. Пока я нашла только три, все пустые.
Однако в четвертую все же попалась добыча. В огне факела сверкнули застывшие льдинки на пушистой шкуре большого зайца, растянувшегося под кустом. Я перевернула его и сняла петлю с шеи. Тушка окоченела. Итак, животное угодило в ловушку давно, но где же Джейми?
Я пораскинула мозгами, не обращая внимания на то, что ногам в ботинках становилось все холоднее, а лицо и пальцы совсем онемели. Я разглядела на снегу отпечатки заячьих лап и следы предсмертной агонии. Следов Джейми нигде не было. Что ж, выходит, он здесь не проходил.
У головы кружили легкие облачка пара от моего дыхания. Я чувствовала, как заледенели ноздри – в лесу резко похолодало. Значит, где-то между предыдущей и этой ловушкой Джейми свернул с пути. Где же именно? И куда он пошел?
Я поспешно вернулась назад, чтобы отыскать последний отпечаток его ноги, что мне встретился. Искала я долго, потому что голую прежде землю с тонкой ледяной коркой почти замело снегом. Второй факел почти наполовину сгорел, когда я его нашла. Вот он, почти неприметный след в слякоти у берега ручья. Джейми ступил в грязь и ушел… Куда?
– Джейми! – позвала я. Я крикнула несколько раз и прислушалась, однако услышала только журчание полузамерзшего ручья под ногами.
Позади его не было, впереди тоже, значит, справа или слева?
– Четыре-пять, иду искать, – промолвила я и устремилась вниз по холму, потому что спускаться было легче.
Время от времени я останавливалась, звала и прислушивалась. Неужели кричат в ответ? Поднялся ветер, и ветки над головой громко заскрипели.
Нога поехала вперед на скользком камне, я не удержалась, упала и покатилась по слякоти под уклон. Заросли леукотоэ замедлили падение, я уцепилась за обледеневшие ветки и смогла остановиться. Сердце колотилось как бешеное.
Под моими ногами оказался каменистый обрыв. Цепляясь за кустарник, я медленно сползла к самому краю и заглянула вниз.
Оказалось, что это не обрыв, а ущелье глубиной не более пяти футов. И сердце забилось у самого горла не от созерцания бездны, а от того, что я разглядела в ложбине среди опавшей листвы.
В переворошенных, разбросанных листьях явственно читались знаки предсмертной борьбы, похожей на ту, что незадолго до того вел мертвый кролик, висевший у меня на поясе. Но там, внизу на земле, бился кто-то крупный… А потом его утянули. Широкая борозда пролегала в ворохе опавших листьев и терялась в темноте.
Безрассудно отпустив опору, я заскользила вниз по склону ущелья по направлению к глубокой борозде, оставленной телом. Я пошла вдоль нее, отодвигая рукой низко нависшие еловые ветки. Борозда вела в обход каменной груды, я брела по ней в неясном свете тлеющего факела, пробираясь сквозь колючие заросли, как вдруг…
Джейми лежал у подножия большого рассеченного валуна, наполовину зарытый в листве, как будто кто-то пытался схоронить его тело. Он не свернулся в клубок, чтобы согреться, а лежал вниз лицом, ровно и неподвижно. Его изрядно засыпало снегом.
Я выронила факел и бросилась вперед, воя от ужаса.
Джейми испустил стон, от которого кровь свернулась в жилах, и вздрогнул. Я отшатнулась, от сердца немного отлегло, но все еще было страшно. Он ранен. Куда и серьезно ли?
– Куда? – требовательно спросила я. – Куда ты ранен? Кровь идет? Что-нибудь сломано?
В панике я выронила факел, который в сырой листве тут же потух. Небо слегка розовело, падающие снежинки бликовали в неясном свете, но разглядеть что-нибудь было непросто.
Джейми был пугающе холодным, даже по сравнению с моими промерзшими руками. Он слабо пошевелился и издал еле слышный стон. Мне послышалось, он бормочет: «Сзади». Стянув с него пальто, чтобы не мешало, я резко потянула рубашку, вытащив ее из штанов.
От этого он застонал громче, и я беспокойно запустила руки под ткань, пытаясь нащупать рану от пули. Наверное, ему стреляли в спину; крови от раны немного, но прошла пуля навылет или засела внутри? В голове подспудно зашевелилась мысль о том, кто стрелял и где враг теперь; что, если неподалеку?
Ничего. Я ничего не нашла. Тело было холодным, как кусок мрамора, и покрыто старыми шрамами, но свежих ран нет. Я попыталась снова, на этот раз медленнее, в уме представляя себе его спину. Ощупала все. Раны нет.
Может быть, ниже? На штанах у него темнели пятна, я думала, что грязь. Я просунула руку ему под живот и развязала пояс, затем спустила штаны.
Да, штаны были просто грязными. Ягодицы Джейми, белые, замечательно округлые, без единой царапины мерцали в неярком серебристом свете. Невольно я сжала их.
– Это ты, саксоночка? – сонно спросил он.
– Представь себе, я! А с тобой что стряслось? – возмущенно спросила я, давая выход негодованию. – Ты сказал, что ранен в спину.
– Не говорил. Не мог так сказать, потому что не ранен, – заключил он логически. У Джйми был спокойный и очень сонный голос. – Ветер холодный, прямо в спину дует. Саксоночка, может, обнимешь меня?
Я резко дернула вверх его штаны. Джейми опять застонал.
– Да что с тобой такое, черт побери? – воскликнула я.
Джейми наконец повернул ко мне голову. Движение далось ему с трудом.
– А, да ничего особенного. Просто двигаться трудно.
Я уставилась на него.
– Почему? Ты ногу подвернул? Или сломал?
– Да нет, – протянул он смущенно. – Спину прострелило.
– Что-что?
– Уже было такое, ничего страшного, – заверил меня Джейми. – День-другой поболит и пройдет.
– А ты не думал, что, пока ты будешь лежать здесь день или два, тебя занесет снегом?
– Думал, – вяло парировал Джейми, – но что же тут поделаешь.
Я довольно скоро сообразила, что тоже особо ничем не могу помочь. Джейми весил больше меня на добрых шестьдесят фунтов, так что донести его я не в силах. Дотянуть тоже, особенно по камням и оврагам. Лошадь здесь не пройдет – склон слишком крутой; может, получится привести мула, если сперва я в темноте отыщу дорогу назад к хижине, а потом вернусь назад в гору, опять в темноте. Между тем, похоже, надвигалась снежная буря. Соорудить сани из веток?
– Возьми себя в руки, – сказала я вслух, вытерла нос рукавом и стала прикидывать, как быть дальше.
Я поглядела наверх – снежинки кружились на ветру у вершины большого камня, у подножия которого мы и приютились, но здесь, внизу, было безветренно, всего лишь несколько снежных хлопьев опустились мне на лицо, пока я стояла, задрав вверх голову.
Волосы и плечи Джейми припорошил снег, снег ложился и на его ноги. Я прикрыла их, потянув за край пальто, затем смахнула снежинки с его лица. По цвету оно почти сравнялось с крупными сырыми хлопьями и совсем окоченело.
Новая тревожная мысль пронзила меня насквозь – он мог замерзнуть насмерть скорее, чем я думала. Глаза были полузакрыты, и Джейми ни капли не дрожал, хотя было очень холодно. Вот это чертовски опасно – он не двигался, следовательно, мышцы не вырабатывали энергию, и тело потихоньку отдавало тепло.
– Проснись! – Я отчаянно затрясла его за плечо.
Он открыл глаза и слабо улыбнулся.
– Вставай! – попросила я. – Надо двигаться!
– Не могу, я же сказал тебе, – очень спокойно ответил Джейми и снова закрыл глаза.
Я изо всех сил ущипнула его за мочку уха, впившись ногтями в чувствительную плоть. Он охнул и затряс головой.
– Проснись! – потребовала я голосом, не терпящим возражений. – Слышишь? Проснись немедленно! Вставай! Давай руку.
Я не стала ждать, когда он послушается, и потянула его за ладонь.
– Все в порядке, – протянул Джейми. – Просто устал, ясно?
– Двигай руками, – велела я. – Давай, вверх и вниз. Ногами хотя бы пошевелить можешь?
Он тяжело вздохнул, словно ему приходилось тянуть самого себя из вязкого болота, и что-то пробормотал по-гэльски себе под нос, однако начал медленно разминать руки. Ему с трудом удалось разогнуть колени; пускай неохотно, но он все же пошевелил стопами.
Хотя Джейми до ужаса смахивал на лягушку, что пыталась научиться летать, мне было не до смеха. Я не знала, насколько реальной была опасность замерзнуть, однако рисковать не хотелось. Я заставляла его двигать конечностями, сопровождая увещевания чувствительными пинками до тех пор, пока Джейми окончательно не проснулся и не задрожал.
– Давай дальше. – Я с трудом поднялась – тело затекло от долгого лежания на земле рядом с Джейми. – Шевелись, кому говорят! – Я повысила голос, ибо он сразу замедлил движения. – Если прекратишь, встану тебе на спину, честное слово!
Я оглянулась по сторонам несколько замутненным взглядом. По-прежнему шел снег, и округу было видно лишь на нескольких футов. Нужен навес, одного камня мало.
– Тсуга, – пробормотал Джейми. Я опустила на него взгляд, и он махнул головой на рощицу неподалеку. – Возьми топор… Большие… ветки. Шесть футов. Сруби четыре.
Он тяжело дышал; на лице проступил румянец. Джейми перестал двигаться, несмотря на мои угрозы, но стиснул зубы, чтобы они не стучали. Хороший знак. Я нагнулась и снова полезла ему под пальто, желая достать топор, что висел у него на поясе, потом запустила руку под воротник шерстяной рубашки. Тепло! Слава богу, от него еще шло тепло. Грудь, конечно, замерзла, потому что он долго пролежал на земле, но все равно была теплее, чем мои пальцы.
– Точно. – Я вытащила руку и поднялась с топором. – Тсуга. Шестифутовые ветки ты имел в виду?
Джейми кивнул, сотрясаясь от дрожи, и я тут же бросилась к деревьям, на которые он указывал.
В затишье рощи меня окутал хвойный аромат с привкусом смолы и мороза, бодрящий и вселяющий надежду. Большинство деревьев были просто огромными, нижние ветви росли высоко над моей головой, однако тут и там росли деревья пониже. Я тотчас оценила одно из них по достоинству – под его ветвями не было снега, пышные, раскинувшиеся веером ветви стояли на пути у снежинок, совсем как зонт.
Я принялась рубить нижние ветви, терзаемая и желанием поскорее справиться с делом, и ощутимым страхом случайно оттяпать себе пару пальцев, ведь руки онемели от холода.
Ствол дерева оказался зеленым и гибким, понадобилась целая вечность, чтобы срубить несколько непокорных ветвей. В конце концов мне удалось добыть четыре хорошие ветки, густо поросшие иголками, которые могли укрыть нас от непогоды. Ветки походили на веер из мягких пуховых перьев, они темнели на фоне только что выпавшего снега; странно было дотронуться до них и ощутить под пальцами твердые колючие иголки.
Я оттащила ветки к камню и обнаружила, что Джейми удалось сгрести к себе побольше листвы. Теперь он почти скрылся под темно-серой кучей опавших листьев у каменного подножия.
Следуя скупым указаниям, я воткнула ветки под углом в землю, распушив их веером. Вышло нечто наподобие треугольного навеса. Затем я снова взяла топор и нарубила мелких сосновых и кедровых веточек, нарвала несколько охапок сухой травы и уложила это все поверх больших тсуговых ветвей. И наконец, обессиленная, забралась к Джейми под навес.
Я угнездилась между ним и камнем, накрыла нас обоих своим пальто и обвила Джейми руками, тесно прижавшись к нему. Меня трясло. Не от холода, пока нет, но от отчаяния, смешанного с тревогой.
Джейми почувствовал, что я дрожу, и подался назад, чтобы приободрить меня.
– Все будет хорошо, саксоночка. Теперь нас двое, мы справимся.
– Знаю, – ответила я и уткнулась лбом ему в лопатку. – Сколько ты уже здесь? В смысле, на земле лежишь?
Он попытался пожать плечами и тут же застонал.
– Прилично. Где-то в полдень я спрыгнул с камня. Он был высотой всего несколько футов, но я приземлился на одну ногу, и в спине что-то хрустнуло. А потом я очнулся, лежа лицом в земле. Ощущение такое, будто нож в позвоночник всадили.
В нашем убежище было отнюдь не жарко, листья пропитались сыростью, а от камня за моей спиной шел холод, словно от очага, только наоборот. Конечно, снаружи было холоднее. Но я снова начала дрожать – чисто физическая реакция.
Джейми прохрипел:
– Сможешь вытянуть из-под меня пальто, саксоночка? Накройся.
Мне пришлось немного постараться, и Джейми пару раз сдавленно охнул, пытаясь перекатиться с бока на бок, но в конце концов я извлекла пальто и укрыла им нас обоих. Я сползла чуть вниз, осторожно забралась ему под рубашку и положила ладонь на холодную нагую спину.
– Скажи, где болит, – попросила я. Хоть бы он не повредил диск, ради всего святого; страшная мысль о том, что он может навсегда охрометь, молнией сверкнула в сознании. В голову полезли рассуждения о том, как спускать его вниз, даже если впоследствии он хромать не будет. Оставить Джейми здесь и ходить за едой, пока он не поправится?
– Прямо тут, – прошипел Джейми. – Ай, вот тут, да. Проклятый кинжал… а когда двигаюсь, в ногу отдает, словно огонь пробегает.
Я бережно ощупала его обеими руками, заставила по очереди приподнять правую ногу, теперь колено… нет?
– Нет, – заверил Джейми. – Не волнуйся, саксоночка. Со мной уже так было. Пройдет.
– Да ты говорил. А тогда что случилось?
Он коротко вздохнул и подвинулся назад, навстречу моим ладоням, при этом застонав от боли.
– Ох, черт, как больно… В тюрьме.
– Болит в том же месте?
– Ага.
Я нащупала твердый бугорок справа у него на спине, прямо под почкой, и узел в erector spinae – мышце, выпрямляющей позвоночник. Судя по рассказу Джейми, у него сильный мышечный спазм. Первые показания при подобном диагнозе – тепло, покой и противовоспалительные таблетки.
Только где ж я их достану в таких условиях…
– Можно попробовать иглоукалывание, – размышляла я вслух. – У меня с собой иголки мистера Уиллоби, и…
– Саксоночка, – сдержанно изрек Джейми, – мне и так больно, холодно и есть хочется; я терплю и не жалуюсь. Но чтобы родная жена мне в спину иголками тыкала… Просто обними меня и пожалей.
Я рассмеялась и обняла Джейми, крепко прижавшись к нему. Моя рука сползла вниз по его животу и замерла, остановившись гораздо ниже пупка.
– А что значит пожалеть?
Джейми поспешно схватил меня за руку, избегая дальнейших вторжений.
– Не так, – буркнул он.
– Может, отвлечешься, не так больно будет… – Я соблазнительно погладила его пальцами.
Джейми тотчас затянул потуже пояс.
– Ты считаешь? – сухо спросил он. – Вот что я скажу, саксоночка. Если б мы лежали дома в теплой постели, а изнутри меня грел ужин, твоя идея пришлась бы вполне кстати. А теперь при одной даже мысли… Господи, женщина, ты сама-то хоть знаешь, до чего у тебя руки холодные?
Я прижалась щекой к его спине и засмеялась. Я почувствовала, как клокочет от смеха и у него внутри, хотя рассмеяться в голос ему было больно.
Теперь мы лежали молча, прислушиваясь к шепоту падающего снега. Под тсуговыми ветвями царил полумрак, но мои глаза скоро привыкли к темноте, и сквозь просветы в иголках я наблюдала за таинственным мерцанием снега над головой. Мелкие снежинки пробирались меж иголок, туманясь под навесом белым облачком, и время от времени щеку покалывало от холода.
Джейми превратился в темный сгорбленный силуэт, но так как глаза постепенно стали видеть в темноте, я различила бледную полоску шеи между воротником рубашки и спутанными волосами. Его кудри, мягкие и прохладные, лежали у моего лица; немного повернув голову, я дотянулась до них губами.
– Как думаешь, который час? – спросила я, потому что сама не имела никакого представления. Я ушла из дома уже после того, как стемнело, и целую вечность блуждала в горах.
– Поздно, – ответил Джейми. – И до рассвета далеко, – добавил он, поняв, о чем я спрашивала на самом деле. – Едва минуло равноденствие, сегодня одна из самых долгих ночей в году.
– Прелестно. – Было ужасно холодно, я все еще не чувствовала пальцев на ногах, но дрожать перестала. Меня охватила пугающая сонливость, тело расслабилось после тяжелой работы и начало остывать. Перед глазами проносились картины – мы оба тихо замерзли, свернувшись в листве, как дикобразы. Скажут, это была легкая смерть… Тем не менее меня такой исход не привлекал.
Джейми дышал глубже и медленнее.
– Не спи, – сказала я, ущипнув его под мышкой.
– Ай! – Он прижал руку к боку, чтобы унять боль. – Почему?
– Нельзя спать, мы замерзнем.
– Не замерзнем. Идет снег, он нас укроет.
– Я знаю, – сварливо огрызнулась я. – И что с того?
– Снег холодный, если дотронуться, – терпеливо объяснял Джейми. – Но внутрь он холод не пускает, ясно? Как одеяло. В доме, который замело снегом, намного теплее, чем если бы он стоял на ветру. Почему медведи не замерзают? Спят всю зиму.
– У них толстая жировая прослойка, – возразила я. – Я думала, им поэтому тепло.
– Ха-ха. – Джейми хохотнул и тяжело подался назад, облапив мои бедра. – Чего ж ты тогда волнуешься?
Испытывая большое облегчение, я потянула вниз воротник его рубашки и лизнула сзади в шею до самого затылка.
– О-оооо. – Джейми весь содрогнулся, стряхнув снег с укрывавших нас ветвей, отпустил мои бедра и потер шею. – Вот зачем ты так жестоко? – пожаловался он. – Я же валяюсь тут беспомощный, как бревно.
– Да ладно, притворщик! – воскликнула я и подвинулась ближе, чувствуя себя уверенней. – То есть насмерть мы не замерзнем?
– Вроде бы не должны, – ответил он. – Хотя ручаться не стал бы.
– Слушай, – нахмурилась я, почувствовав себя куда менее уверенно, – может, тогда еще чуть-чуть не поспим? На всякий случай.
– Больше не буду тебя обнимать, – веско произнес Джейми. – Мы не дома. А если еще раз сунешь свою ледяную лапу мне в штаны, я тебя точно задушу, и плевать, что спина болит.
– Ладно-ладно, – поспешно согласилась я. – Рассказать тебе что-нибудь?
Все горцы любят разные истории, и Джейми не был исключением.
– О, давай! – Его голос звучал куда радостней. – А что за история?
– Рождественская история, – таинственно сообщила я. – Об одном скряге по имени Эбенезер Скрудж.
– Небось англичанин?
– Да. Только, чур, слушать молча.
Когда я говорила, видны были облачка пара, вырывавшиеся у меня изо рта в сумеречной прохладе. Снаружи снегопад набирал силу; умолкая, я слышала, как шуршат снежинки на иглах ветвей тсуги и завывает вдали ветер.
Саму сказку я помнила очень хорошо, она была частью нашей рождественской традиции – Фрэнка, Брианны и моей. Бри исполнилось пять или шесть, и с той поры из года в год за неделю или за две до Рождества начиналась «Рождественская история». Мы с Фрэнком по очереди читали дочери вслух по нескольку страниц перед сном.
– «Я Дух Нынешних Святок, – сказал Призрак»…[20]
До смерти я, может, и не замерзну, но на меня нашло странное оцепенение. Ощущение того, что мне невыносимо холодно, исчезло, и я почти не чувствовала тела. Я понимала, что руки-ноги у меня ледяные, а тело почти остыло, однако меня это больше не тревожило. Я мирно плыла в молочно-белом тумане, а слова, подобно снежинкам, порхали вокруг моей головы.
– «Пришла миссис Физзиуиг – сплошная улыбка, самая широкая и добродушная на свете»…
Может, я медленно оттаивала, а может, наоборот, превращалась в ледышку. Мысленно я отдавала себе отчет в том, что накатила слабость, в то же время со мной случился приступ дежавю: однажды меня уже похоронило под снегом, словно в могиле.
Я машинально повествовала о том, как Боб Крэтчит купил тощего гуся. Слова лились сами собой, в то время как в воспоминаниях я сидела на переднем сиденье «Олдсмобиля» 1956 года, лобовое стекло которого заносило снегом.
Мы ехали на север штата Нью-Йорк в гости к каким-то пожилым родственникам Фрэнка. На полпути внезапно начался снегопад, порывистый ветер швырял густо валивший снег на заледеневшее шоссе. Прежде чем мы поняли, что случилось, машина наполовину оказалась в придорожной канаве, и дворники на лобовом стекле не справлялись с яростной снежной атакой.
Мы ничего не могли поделать, оставалось только дождаться утра, а вместе с ним и помощи. У нас была корзина с припасами для пикника и несколько старых одеял. Мы посадили Брианну между нами на переднее сиденье, накрылись одеялами и пальто и прихлебывали чуть теплое какао из термоса, обмениваясь шутками, чтобы девочка не боялась.
Позже, когда стало холодней, мы сгрудились ближе друг к другу, и Фрэнк начал по памяти рассказывать «Рождественскую песнь», чтобы отвлечь дочку; если он что-то упускал, на помощь приходила я. Кто-то один не справился бы, но вместе у нас получилось хорошо. К тому времени, как появился злой Дух Будущих Святок, Брианна мирно посапывала под грудой из пальто, прижавшись ко мне теплым, почти невесомым тельцем.
Можно было дальше не рассказывать, однако все же мы закончили. Я запомнила большую теплую руку Фрэнка, лежавшую на моей; он поглаживал мою ладонь, бездумно перебирал пальцы. Ему всегда нравились мои руки.
В машине скопился пар от дыхания, по стеклу побежали капли. Профиль Фрэнка, подобно камее, темнел на белом фоне. Нос и щеки у него остыли, но губы, столь близкие к моим, были теплыми. Он прошептал заключительные слова.
– «Да осенит нас всех Господь Бог своею милостью!» – Я закончила рассказ и замолчала. В сердце впилась острая иголочка горя.
Джейми повернулся и положил ладонь мне на бедро.
– Сунь руки мне под рубашку, саксоночка, – ласково сказал он.
Я протянула одну руку ему на грудь, а второй обняла и погладила по спине. Старые шрамы от плетей на ощупь были словно канаты.
Он накрыл мою ладонь своей, крепко прижав к груди. Джейми был очень теплым, и сердце его билось размеренно и спокойно под моими пальцами.
– Спи, nighean donn[21], – сказал он, – я не дам тебе замерзнуть.
Я внезапно очнулась от дремоты, которую нагнал холод, потому что по моему бедру поползла рука Джейми.
– Тихо, – прошептал он.
В нашем укрытии все еще было темно, но иначе. Наступило утро, нас укутало плотным снежным одеялом, которое не пропускало дневной свет, однако сумрак, или, другими словами, плотность ночной тьмы, рассеялась.
Рассеялась и тишина. Снаружи доносились приглушенные звуки. Я услышала то же, что и Джейми – отдаленное эхо голосов.
– Тихо, – снова шепнул Джейми и сильнее сжал мою ногу.
Голоса приближались. Почти можно было разобрать слова. Почти. Я прислушалась, но не смогла понять ни слова. Тогда я поняла, что язык мне незнаком.
Индейцы. Впрочем, говорили они не на языке тускарора; интонации были похожими, но ритм отличался. Я откинула волосы со лба, раздираемая противоречивыми чувствами.
С одной стороны, нам требовалась помощь – судя по голосам, там было несколько мужчин, которые могли донести Джейми. С другой стороны – стоит ли привлекать внимание незнакомых индейцев? Они ведь вполне могут оказаться разбойниками.
Джейми приподнялся на локте и вынул из ножен охотничий нож, зажав его в правой руке.
Снежный ком сорвался с ветки нашего укрытия и плюхнулся прямо мне на голову; я невольно вздрогнула. От моего движения снег сверкающим каскадом посыпался сильнее, припорошив волосы и плечи Джейми тонким слоем пудры.
Сошедший снег обнажил сложенные веером ветки, в просветы между иголок тсуги можно было разглядеть, что происходит снаружи. Я осторожно выглянула из-за плеча Джейми.
В шаге от нас гора шла немного под уклон; рощица, где я вчера нарубила веток, росла на несколько футов ниже. Снегопад закончился, восходящее солнце озаряло черные деревья красно-желтыми лучами. Индейцы зашли в рощу с другой стороны, теперь их было ясно слышно. Судя по голосам, они о чем-то спорили. От внезапной догадки по рукам у меня побежали мурашки: проходя через рощу, индейцы могли обнаружить срубленные тсуговые ветки. Я ведь действовала не то чтобы аккуратно, там наверняка остались иголки и обломки коры. Достаточно ли снега выпало, чтобы скрыть следы моей ужасающей небрежности?
За деревьями что-то мелькнуло, потом еще и еще, и вот из рощи вынырнули индейцы, грозные, словно обнажившиеся драконьи зубы.
Они были одеты по-зимнему, в кожу и мех. Некоторые надели плащи или шерстяные накидки, из-под которых торчали ноги в узких кожаных штанах и ботинках из мягкой кожи. Все несли одеяла и какую-то снедь, на головах были меховые шапки, у большинства за плечами болтались снегоступы.
Индейцы были вооружены. Я насчитала несколько мушкетов, кроме того, у каждого на поясе висел томагавк. Шесть, семь, восемь… пересчитывала я про себя, пока они шли из рощи гуськом, ступая след в след. Один из последних крикнул что-то со смехом, возглавляющий колонну ответил, но его ответ унес порыв ветра.
Я глубоко вдохнула, ощутив запах Джейми – к привычному мускусному аромату, которое всегда хранило после сна его тело, примешивался острый запах свежего пота. Я тоже покрылась потом, несмотря на холод. Интересно, у них есть собаки, которые могут нас учуять даже под завалом еловых и тсуговых ветвей?
Затем я сообразила, что ветер в нашу сторону, потому что до нас доносились голоса. Нет, даже собаки не смогут нас учуять. А вдруг индейцы разглядят ветки, которыми мы загородили наше логово? Только я это подумала, как целый пласт снега скользнул вниз и упал снаружи с едва слышным шорохом.
Джейми резко втянул в себя воздух, а я приникла к его плечу. Замыкающий колонну уже вышел из рощи. Он приложил руку ко лбу, защищая глаза от блестящего на солнце снега, и внимательно осмотрелся.
Это был иезуит. Поверх облачения на нем была надета накидка с капюшоном из медвежьей шкуры, кожаные штаны и мокасины, но под накидкой виднелись черные одежды, подоткнутые под пояс, чтобы удобнее было идти по снегу, и плоская черная шляпа с широкими полями, какие носят священники; он придерживал ее одной рукой, чтобы не унесло ветром. Когда он повернулся, выяснилось, что у него светлая борода и настолько бледная кожа, что даже на таком расстоянии видно было, как покраснели нос и щеки от мороза.
– Давай их окликнем, – прошептала я, склоняясь как можно ближе к уху Джейми. – Скорее всего, они христиане, раз с ними священник. Они нас не тронут.
Джейми медленно покачал головой, не отрывая взгляда от цепочки, постепенно скрывавшейся из виду за заснеженным перевалом.
– Нет. Может, они и христиане…
Он снова покачал головой, на этот раз более решительно.
– Нет.
Спорить было бессмысленно. Я закатила глаза, испытывая одновременно разочарование и смирение.
– Как спина?
Джейми осторожно потянулся и тут же замер, издав сдавленный стон, словно ему в спину воткнули вертел.
– Видать, не очень? – поддела я, скрыв сочувствие за насмешкой.
Он смерил меня недобрым взглядом, затем вновь медленно зарылся в постель из груды опавших листьев и с легким вздохом закрыл глаза.
– Наверняка ты измыслил какой-то прекрасный способ спуститься вниз, – вежливо предположила я.
Джейми приоткрыл один глаз.
– Нет, – ответил он и глаз закрыл. Грудь под охотничьей рубашкой поднялась и опустилась – на вид сама безмятежность.
День был холодный, но ясный. Солнце лучистыми пальцами забралось под навес нашего убежища, отчего крошечные островки снега вокруг искрились словно сахарные. Я сгребла один из них в ладонь и осторожно стала ссыпать Джейми на загривок, просеивая сквозь пальцы.
Он с присвистом выдохнул, крепко сжав зубы, распахнул глаза и холодно взглянул на меня.
– Вообще-то я думаю.
– Ох, прости. – Я вытянулась рядом с ним, укутав нас в пальто. В щели стал задувать ветер, и я поняла, что Джейми прав: снег защищает как одеяло. Только вот сегодня, похоже, никакого снега не дождешься.
И на еду рассчитывать не приходилось. Время от времени мой желудок заявлял ноту протеста, а в животе у Джейми началась настоящая забастовка.
– Тихо там, – с упреком сказал он на гэльском и метнул взгляд наверх. Затем вздохнул и посмотрел в мою сторону. – Ладно. Подождем, пусть дикари отойдут подальше. А потом ты сходишь в хижину…
– Я не знаю, где она.
Джейми рассерженно прицокнул языком.
– Как же ты меня нашла?
– Выследила, – заявила я не без гордости. Сквозь иголки я глядела на вьюжную пустыню вокруг. – Только вернуться обратно вряд ли получится.
– Ага. – Казалось, Джейми впечатлен. – А ты смышленая, саксоночка. Ладно, не волнуйся, я тебе расскажу, как идти.
– Хорошо. А потом что?
Джейми дернул одним плечом. Ему на грудь намело немного снега, теперь он растаял, и рубашка слегка намокла, а в шейной ямке скопилось небольшое озерцо чистой воды.
– Принесешь мне что-нибудь поесть и одеяло. Через несколько дней я буду на ногах.
– Что? А тебя здесь оставить? – В свою очередь я гневно уставилась на него.
– Ничего со мной не случится.
– Тебя волки сожрут.
– Вряд ли, – невозмутимо проронил он. – Скорее всего, они заняты лосем.
– Каким еще лосем?
Джейми кивнул в сторону рощи.
– Я там вчера подстрелил одного. Попал в шею, но только ранил. Я шел за ним, когда сорвал спину. – Он поскреб медно-серебристую щетину на подбородке. – Вряд ли зверь ушел далеко. Наверное, снег замел тушу, иначе наши маленькие друзья заметили бы его, они ведь шли с той стороны.
– Значит, ты подстрелил лося, на которого волки слетятся, словно мухи, и хочешь остаться здесь, на холоде, и подождать их? Сдается мне, к тому времени, как они снова проголодаются и захотят отведать еще одно блюдо, ты настолько окоченеешь, что не заметишь даже, как твою ногу начнут обгладывать.
– Не кричи так, – сказал Джейми, – дикари еще близко.
Я набрала воздуха в легкие, собираясь привести еще кучу доводов, но Джейми остановил меня, ласково погладив по щеке.
– Клэр, – нежно сказал он, – ты не сможешь меня донести. Что еще остается?
Я сделала над собой усилие, чтобы голос не дрожал.
– Я останусь с тобой. Я принесу одеяла и еду, но одного тебя тут не оставлю. Наберу дров, сможем развести костер.
– Не надо, сам справлюсь, – возразил Джейми.
– А я не справлюсь, – проронила я, сжав зубы. Я слишком хорошо помнила, каково это – час за часом ждать одной в хижине. Конечно, несколько дней морозить зад на снегу – тоже не слишком приятная перспектива, но лучше, чем первый вариант.
Джейми понял меня и улыбнулся.
– Тогда ладно. Захвати еще виски, если осталось.
– Полбутылки, – ответила я куда радостней. – Захвачу.
Джейми обнял меня и уложил к себе на плечо. Несмотря на пронизывающий ветер снаружи, под двумя пальто нам было тепло и довольно уютно. Кожа Джейми пахла чем-то солоноватым; я не удержалась и прижалась губами ко впадинке на его шее.
– Ах. – Джейми вздрогнул. – Не делай так.
– Тебе не нравится?
– Конечно, не нравится! Как мне может нравиться, если у меня мурашки по коже ползут!
– Зато мне нравится, – ответила я.
Джейми с интересом взглянул на меня.
– Так тебе нравится?
– Еще бы, – заверила я, – обожаю, когда ты грызешь мою шею.
Джейми приподнялся, осторожно потянул меня за ухо, заставив наклонить голову и повернуть ее набок. Медленно провел языком вниз по шее, а затем ухватил меня зубами.
Я охнула и задрожала.
Он отпустил ухо и воззрился на меня в изумлении.
– Черт возьми, да тебе и вправду нравится: вон, даже мурашки побежали, и соски твердые, как незрелые вишни!
Он нежно провел рукой по моей груди. Я не стала натягивать самодельный бюстгальтер, когда спонтанно решила отправиться в путь.
– А я говорила, – вымолвила я, слегка покраснев. – Наверное, кого-нибудь из прабабушек укусил вампир.
– Кто-кто? – Джейми непонимающе смотрел на меня.
У нас было полно времени, поэтому я вкратце набросала ему историю о временах графа Дракулы. Джейми казался напуганным и ошарашенным, однако его рука коварно забралась мне под рубашку из оленьей шкуры, а теперь направлялась под шерстяную юбку. Пальцы у него были прохладными, но я не возражала.
– Некоторые находят эту историю весьма эротичной, – я закончила свой рассказ.
– Самое отвратительное из всего, что я когда-нибудь слышал.
– А мне все равно. – Я вытянулась во весь рост и откинула голову, подставив шею. – Главное – делай так почаще.
Джейми что-то буркнул себе под нос по-гэльски, но наклонился ко мне.
Губы у него были теплыми и мягкими. Я охнула и задрожала, когда он нежно прихватил зубами мочку уха.
– Ну ладно, если так… – Схватив мою руку, Джейми прижал ее к бугру у себя между ног.
– Превосходно, – ответила я. – Только кто-то говорил, что холодно…
– Скоро согреемся. Поможешь их снять, хорошо?
Штаны были тесными и плотно сидели, к тому же приходилось следить, чтобы не распахнулись одеяла и мороз не прихватил нас за нежные места, но в итоге мы управились довольно сносно.
Пока мы предавались прекрасным занятиям, меня вдруг охватило неприятное чувство, будто за мной наблюдают. Я приподнялась на руках и вгляделась через ветки. Возле рощи никого не было, и снег вокруг лежал нетронутый.
Джейми издал слабый стон.
– Продолжай, – заурчал он с полузакрытыми глазами, – что там такое?
– Послышалось, наверное, – ответила я и снова приникла к его груди.
И тут мне точно не послышалось – над моей головой раздался смех, негромкий, но вполне определенный.
Я откатилась, запутавшись в пальто и сброшенных рубашках, а Джейми с проклятьями потянулся за пистолетом и выскочил из нашего убежища с оружием наперевес.
Сверху, с вершины утеса, свесилось несколько ухмыляющихся физиономий: Иэн и четверо индейцев из Анна-Уки. Индейцы болтали и посмеивались между собой, словно обнаружили нечто чрезвычайно забавное.
Джейми опустил пистолет и сердито посмотрел на племянника, задрав голову вверх.
– Каким чертом тебя сюда занесло?
– А что? Вообще-то я шел домой, чтобы встретить с вами Рождество, дядя! – ответил Иэн, ухмыляясь во весь рот.
Джейми с откровенным неудовольствием взирал на племянника.
– Рождество! – буркнул он. – Вот плутишка!
Лосиная туша за ночь замерзла. Заметив намерзшие льдинки в остекленевших глазах, я вздрогнула – не от близкого созерцания смерти, напротив, зрелище было прекрасным: крупное, сильное тело лежало неподвижной темной массой, припорошенное белым снегом, – а от мысли, что, если бы я не послушала внутренний голос и не отправилась ночью на поиски, скупой на краски натюрморт перед моим взором назывался бы «Мертвый шотландец в снегу» вместо «Индейцы ссорятся над замерзшей лосиной тушей».
Спор разрешился к удовольствию обеих сторон; Иэн сообщил, что индейцы вернутся в Анна-Уку, но сперва проводят нас до хижины в благодарность за то, что мы отписали им часть туши.
Туша промерзла не до конца; ее выпотрошили, и остывающие кишки остались лежать на снегу серо-голубыми кольцами в темных пятнах крови. Лосю отрубили голову, затем двое мужчин подвесили тушу на толстую палку, подвязав за ноги. Джейми смотрел на индейцев тяжелым взглядом, очевидно, подозревая, что с ним планируют обойтись тем же манером, но Иэн заверил, что для него соорудят обычную волокушу. Охотники шли пешком, однако у них имелся крепкий мул, на котором везли шкуры животных, которых они успели поймать.
Распогодилось, снег потихоньку сходил, обнажая землю, морозный воздух по-прежнему кусал за щеки, но небо сияло голубизной, а лес источал манящий хвойный запах.
Аромат тсуговой рощи, мимо которой мы шли, напомнил мне о том, как началась вся авантюра, и о таинственном отряде, который мы с Джейми случайно заметили.
– Иэн, – позвала я. – Как раз перед тем, как вы с товарищами набрели на нас у подножия горы, мы видели отряд индейцев, а с ними священника-иезуита. Вряд ли они из Анна-Уки. Ты случайно не знаешь, кто это может быть?
– Конечно, тетя! Я понял, о ком ты. – Иэн утер покрасневший нос варежкой. – Мы как раз за ними следили, когда нашли вас.
Странные индейцы оказались могавками и пришли с севера. Лет пятьдесят тому назад Лига ирокезов приняла под крыло племя тускарора, и с тех пор у них завязались тесные отношения с племенем могавков. Они навещали друг друга как с официальными, так и с дружескими визитами.
Нынешний визит являлся и дружеским, и официальным – молодые индейцы прибыли затем, чтобы найти себе жен. В их деревне недоставало молодых женщин, поэтому они решили отправиться на юг и поискать себе подходящую партию среди девушек тускарора.
– Загвоздка в том, что женщина должна быть из правильного клана, – объяснял Иэн, – Если она родом из другого клана, на ней нельзя жениться.
– Как Макдональды и Кэмпбеллы? – заинтересовавшись, встрял Джейми.
– Вроде того, – ухмыльнулся Иэн. – Именно за этим они и позвали священника, – чтобы он тут же обвенчал пару, если найдется подходящая женщина, тогда парням не пришлось бы мерзнуть по ночам всю обратную дорогу.
– Так они христиане?
Иэн пожал плечами:
– Среди них одно время жили иезуиты, они обратили большую часть гуронов, а могавков обратили мало.
– Значит, они шли в Анна-Уку? – с любопытством спросила я. – Зачем же вы следили за ними, ты и твои друзья?
Иэн фыркнул и поплотнее укутал шею в беличью шкурку.
– Может, они и друзья, тетя, но это не значит, что Накогнавето и его воины им доверяют. Другие племена из Лиги тоже опасаются могавков, без разницы, христиане они или нет.
Близился рассвет, на горизонте показалась хижина. Я замерзла и устала, однако при виде крошечного домика мое сердце радостно дрогнуло. Светло-серый мул по имени Кларенс завидел нас из стойла и радостно приветствовал заливистым ржаньем.
– Вроде бы ничего. – Джейми первым делом окинул животных опытным взглядом скотовода. Меня же больше беспокоили мы сами: надо согреться и поесть.
Мы пригласили приятелей Иэна зайти в дом, но они отказались, оставили Джейми во дворе и тут же испарились – отправились следить за уходящими могавками.
– Не захотели заходить в дом белого, тетя, – пояснил Иэн. – Им кажется, там воняет.
– Ах, вот как! – возмутилась я, вспомнив одного пожилого джентльмена из Анна-Уки, который, по всей вероятности, намазался медвежьим жиром, а потом натянул зимнюю одежду. Чья бы корова мычала, вот что я скажу.
Много позже, отпраздновав Рождество порцией-другой виски, мы наконец улеглись в родную постель, наблюдая за пламенем вновь разведенного огня и прислушиваясь к мирному похрапыванию Иэна.
– Как хорошо дома, – прошептала я.
– Точно, – подтвердил Джейми со вздохом и подвинул меня ближе. – Пока я спал там, на холоде, мне все время снилось что-то странное.
– Правда? – Я вытянулась во весь рост, наслаждаясь мягкостью пуховой перины. – И что же?
– Всякое. – Его голос звучал немного застенчиво. – Мне приснилась Брианна.
– Надо же! – Я удивилась, потому что тоже видела ее во сне, пока мы дремали в нашем ледяном убежище, а такое случалось со мной редко.
– Я вот думаю… – Джейми чуть помедлил. – У нее есть родимое пятно? И если есть, то ты мне про него говорила?
– Пятно есть, – протянула я. – Тебе, кажется, не говорила. Оно в таком неприметном месте, я сама его заметила только спустя несколько лет. У нее…
Рука, гладившая меня по плечу, замерла.
– За левым ухом маленькое коричневое пятнышко в форме алмаза, – сказал Джейми, – так?
– Точно. – В постели было тепло и уютно, но у меня по спине пробежал холодок. – Ты видел его во сне?
– Я поцеловал ее туда, – сказал он с нежностью.