И вот наконец незнакомку, вымытую и причесанную, уложили на старую льняную простыню, которую я специально прихватила с собой, чтобы использовать в качестве савана. Федра не только расчесала волосы умершей, но и заплела их в косы. Я взяла большой каменный кувшин с травами. Я прихватила их скорее по привычке, чем осознанно, но теперь была рада, что они тут; и не столько потому, что они могли замедлить процесс разложения, а потому, что они были единственным из доступных — и необходимым — элементом ритуала.
Мне теперь трудно было соотнести вот этот окоченевший, воняющий ком мертвой плоти с маленькой холодной рукой, цеплявшейся за мою руку; с тем горячечным шепотом, что раздавался в пышущей жаром тьме: «Расскажи…» Но мне никуда было не деться от воспоминаний о ней, от ощущения последних капель живой крови, обжегших мою руку, — все это куда более живо вставало передо мной, чем лишенное мыслей и ощущений тело, обнаженное руками чужаков.
Священника ближе, чем в Галифаксе, было не найти; ей предстояло лечь в землю без отпевания… да и зачем оно было ей? Похоронные ритуалы существуют для того, чтобы хоть отчасти утешить тех, кто понес потерю. Но вряд ли кто-то станет горевать по этой женщине, подумала я; ведь если бы у нее был кто-то близкий — родители, муж, или хотя бы возлюбленный, — она не лежала бы сейчас вот тут, мертвая.
Я не была с ней знакома, мне не будет ее не хватать, — но я ее оплакивала; ее и ребенка. И, скорее ради себя самой, чем ради умершей, я опустилась на колени возле тела и разбросала по нему травы: душистые и горькие, листья душистой руги и цветки иссопа, и розмарин, и тмин, и лаванду… Подношение от живых — мертвому… маленький знак памяти.
Федра в молчании наблюдала за мной, также стоя на коленях. Потом протянула руку и нежно, осторожно накрыла саваном лицо женщины. Джейми подошел ближе и наблюдал за нами. Когда все было закончено, он, не говоря ни слова, нагнулся и поднял ее, чтобы отнести в фургон.
Он молчал и тогда, когда я взбиралась на сиденье впереди и усаживалась рядом с ним. Потом дернул за поводья и прищелкнул языком.
— А теперь нам надо отыскать этого сержанта, — сказал он.
Но, конечно, сначала нужно было решить другие проблемы. Мы вернулись в Речную Излучину, и Джейми тут же исчез, отправившись на поиски Дункан, а заодно чтобы переодеться, — а я пошла проверить своего пациента и доложить Джокасте об утренних событиях.
Но оказалось, что мне ни к чему было беспокоиться по обоим поводам; Фархард Кэмпбелл уже сидел в утренней гостиной, попивая чай с Джокастой. Джон Майерс, чья филейная часть была укутана в плед Камерона, растянулся во весь свой рост в зеленом бархатном шезлонге, бодро перемалывая лепешки. Судя по непривычной чистоте голых ног, торчавших из пледа, кто-то набрался храбрости и, воспользовавшись бессознательным состоянием Майерса прошлой ночью, устроил ему хорошую ванну.
— О, дорогая! — Голова Джокасты повернулась на звук моих шагов, тетушка улыбнулась, — но я заметила тонкие тревожные морщинки, залегшие между ее бровями. — Садись детка, перекусить немножко. Тебе совсем не пришлось отдохнуть этой ночью… да и утро было страшноватым, похоже.
Я могла в равной степени и развеселиться, и почувствовать себя оскорбленной, услышав, что при всех нынешних обстоятельствах меня называют «деткой», — это звучало уж слишком странно.
Но я просто с благодарностью опустилась в кресло и позволила Юлисесу налить мне чашку чая, гадая тем временем, что именно Фархард успел рассказать Джокасте — и что именно знает он сам.
— Ну, как вы себя чувствуете сегодня? — спросила я своего пациента. Он, похоже, пребывал в удивительно хорошем состоянии, особенно если учесть количество спиртного, выпитого им накануне. Цвет лица у него был отличный, аппетит — тоже, судя по количеству крошек на тарелке, стоявшей рядом с ним.
Майерс сердечно кивнул мне, щелкнув челюстью, и проглотил непрожеванный кусок.
— Просто чудо как хорошо, мэм! Уж я вам так благодарен! Вот только немножко побаливает тут, — он осторожно похлопал ладонью по пострадавшей части своего тела. — А всего приятнее было увидеть, что там теперь ничего лишнего нет. Мистер Юлисес был так добр, что принес мне зеркало, — пояснил Майерс. И покачал головой, соорудив благоговейное выражение лица. — В жизни не видал себя с той стороны! Волос-то сколько, можно подумать, мой папаша был медведем!
Он благодушно расхохотался при этих словах, а Фархард Кэмпбелл постарался скрыть улыбку, поднеся к лицу чашку с чаем. Юлисес отвернулся, собираясь унести поднос, но я заметила, как дернулся уголок его рта.
Джокаста громко рассмеялась, слепые глаза весело прищурились.
— Говорят, мудр тот ребенок, который способен узнать своего отца, Джон Куинси. Но я хорошо знала твою матушку и не думаю, что твоим папашей мог быть медведь.
Майерс покачал головой, но его глаза хитро прищурились, когда он погладил свой изрядно обросший подбородок.
— Ну, все равно мама восхищалась волосатыми мужчинами. Говорила, с ними на редкость уютно в холодные зимние ночи. — Он заглянул в расстегнутый ворот своей рубахи, с явным удовлетворением посмотрев на густую поросль на собственной груди. — Может, это и вправду так. И индейским женщинам это тоже вроде бы нравится… хотя, если подумать, им это просто в новинку. Их-то собственным мужикам даже яйца прикрыть нечем, не говоря уж о заднице.
Мистер Кэмпбелл подавился куском лепешки и громко раскашлялся, прижав ко рту салфетку. Я едва сдержала улыбку и поспешила сделать большой глоток чая. Чай был крепким и душистым — смесь нескольких индийских сортов, и, несмотря на утреннюю жару, доставлял немалое наслаждение. По моему лица скатилась тонкая струйка пота, но растревоженный желудок с благодарностью принял успокаивающее тепло, а аромат чая смыл запах крови и экскрементов, застрявший в моем носу, — так же, как болтовня Майерса помогла стереть из памяти мрачные утренние сцены.
Я задумчиво уставилась на коврик перед камином. Мне казалось, что я могла бы сейчас улечься на него и проспать неделю. Но вряд ли это могло мне помочь.
В гостиную вошел Джейми, побрившийся и причесавшийся, одетый в легкий сюртук и чистую рубашку. Он кивнул Фархарду Кэмпбеллу, ничуть не удивившись его присутствию; должно быть, Джейми услышал его голос еще из холла.
— Тетушка… — он наклонился и поцеловал Джокасту в щеку, потом улыбнулся Майерсу. — Ну, как ты? Или мне следует спросить — как они?
— Лучше не бывает! — заверил его Майерс. Он с важным видом возложил ладонь на соответствующее место. — Хотя, пожалуй, мне придется обождать денек-другой, прежде чем забираться на лошадь.
— Наверняка придется, — согласился Джейми. И снова повернулся к Джокасте. — Тетя, вы сегодня не видели Дункан?
— А, да. Я ему дала одно маленькое поручение, он отправился вместе с вашим парнишкой. — Джокаста улыбнулась и потянулась к Джейми; я видела, как ее пальцы обхватили его запястье. — Он такой любезный человек, этот мистер Гиннес. Такой обязательный. И весьма сообразительный, хотя и себе на уме; говорить с ним — истинное наслаждение. Ты согласен, что он именно таков, племянник?
Джейми посмотрел на нее несколько озадаченно, потом его взгляд скользнул в сторону Фархарда Кэмпбелла. Однако мистер Кэмпбелл, прихлебывая чай, внимательно рассматривал большую картину, висевшую над камином.
— Да, безусловно, — сухо ответил Джейми. — Дункан — очень полезный человек. Так молодой Ян уехал вместе с ним?
— Да, чтобы получить небольшую посылку для меня, — безмятежно произнесла его тетушка. — А что, Дункан тебе нужен прямо сейчас?
— Нет, — протянул Джейми, глядя на тетушку сверху вниз. — Нет, это может подождать.
Ее пальцы наконец выпустили его руку, Джокаста взяла свою чашку. Чашка стояла так, чтобы Джокасте не пришлось нашаривать ее тонкую ручку.
— Вот и хорошо, — сказала тетушка. — И не пора ли тебе позавтракать? А вы, Фархард… может быть, еще одну лепешку?
— О, нет, Cha ghabh mi'n còrr, tapa leibh. У меня есть дело в городе, и лучше я поспешу. — Кэмпбелл аккуратно поставил чашку на блюдце, встал, поклонился мне, потом Джокасте. — Всегда к вашим услугам, леди. Миссис Фрезер… — добавил он, чуть приподняв одну бровь, и, еще раз поклонившись, вслед за Юлисесом вышел из гостиной.
Джейми сел, храня на лице слегка недоумевающее выражение, и взял кусок поджаренного хлеба.
— Твое поручение, тетя… что, Дункан отправился искать рабыню?
— Да, — Джокаста, нахмурившись, повернула слепое лицо к Джейми. — Ты ведь не будешь возражать, Джейми? Я понимаю, Дункан — твой человек, но дело было безотлагательным, а я не знала, когда ты вернешься.
— И что же рассказал тебе Кэмпбелл?
Я просто слышала, о чем думает сейчас Джейми; уж очень это казалось непохоже на Кэмпбелла, такого несгибаемого и сурового, судью по своей природе, который и пальцем бы не шевельнул, чтобы предотвратить какое-нибудь чудовищное линчевание… и чтобы такой человек вдруг вступил в тайный сговор с целью спасти какую-то рабыню, да к тому же еще и специалистку по тайным абортам? Нет, в это невозможно было поверить. И тем не менее… тем не менее, он мог, например, рассматривать это как компенсацию за то, что он не смог предотвратить совсем недавно.
Красивые плечи Джокасты чуть заметно приподнялись в небрежном жесте, в уголке рта дернулся крошечный мускул.
— Я знакома с Фархардом Кэмпбеллом двадцать лет, а mhic mо pheathar. Я гораздо лучше слышу то, о чем он умалчивает, нежели то, о чем он говорит.
Майерс весьма заинтересовался этим словесным пассажем.
— Ну, про мои уши такого не скажешь, — мягко заметил он. — А я только и слыхал, что он говорил о какой-то бедняжке, которая сама себя нечаянно убила, пытаясь избавиться от бремени. И сказал, что не знает, кто она такая. — И Майерс вежливо улыбнулся мне.
— И этого, кстати, достаточно, чтобы понять: эта женщина не здешняя, — сказала Джокаста. — Фархард знает и всех жителей вверх по реке, и всех горожан, не хуже, чем я знаю своих людей. Она не дочь никому и не служанка из какого-то дома.