— Ну, не знаю, — смутился Максим. — Поменялось там чего-то.
— А я еще читал, — вмешался светловолосый Алеша, — что все эти духи, домовые и прочие — так это тоже из космоса. В контакт вступают.
Сенькину дрему как рукой сняло. Прислушался, насторожился.
— Тоже мне — контакт! — презрительно усмехнулся темноволосый Алеша. — Вон в нашей многотиражке, помните, писали? Ботинки там сами ходят, горшки падают, обои рвутся. Что они там в космосе — слабоумные, что ли?
Алеше никто не ответил.
Сенька свесил вниз голову, потом высунулся чуть не по пояс, спросил безразлично:
— А вот вы не знаете, говорят, в Москве институт есть. По всем этим летающим «тарелкам»…
— Может, и есть, — усмехнулся Федор Степанович. — Каких только в Москве институтов нет! Небось и по «тарелкам» найдется. А тебе на что?
— Да так просто — интересно, — тут же отступил Сенька, но потом снова спросил: — А как найти его — не знаете?
— Да нет, откуда нам! — заулыбались все вместе. — Мы ж работяги, с барабашками не знаемся, на «тарелках» не летаем. Наше дело — строить!
— Ну тогда извиняйте, — разочарованно вздохнул Сенька и заполз обратно…
— Слышь, косой, вставай, подъезжаем! — Федор Степанович потряс Сенькину коленку.
Сенька мигом сложился, выставил вперед кулаки.
— А? Чего?!
— Подъезжаем, говорю. Москва — столица. Вон, гляди, за окошком. — Федор Степанович ткнул в окно толстым пальцем. — Эвакуируемся таким порядком. Собираемся здесь. Потом быстренько по коридору. Максим вперед. Ты, косой, промеж Лехами, незаметненько. Я — крайний. В случае чего — рви вперед. Мы отбрехаемся.
За окном мелькали краснокирпичные привокзальные бараки.
— Слышь, Сенька — Светловолосый Алеша что-то быстро писал на клочке бумаги. — Я, слышь, сам-то московский. Мать у меня здесь и брат. Недели две в столице пробудем. Вот адрес… Мало ли чего… Заходи тогда. С билетом обратно поможем и вообще… А так — удачи тебе, конечно.
— Спасибо.
Сенька спрятал клочок поглубже в карман, сгреб с изголовья котомку, спустил ноги. Поезд неспешно тормозил. Мимо проплывала широкая платформа и встречающие, похожие на сдающихся врагов: поднятые руки и изготовленные, ни к кому еще не обращенные улыбки.
— Ну, взялись, мужики! — скомандовал Федор Степанович. — Пошел, косой!
К вечеру ноги у Сеньки гудели, а в голове «шумел камыш». И все без толку.
— Никто ничего не знает в этой Москве! — зло бормотал Сенька.
Даже тетка из справочного киоска и та вытаращилась на него, как баран на новые ворота.
Буханку Сенька сжевал почти полностью да еще молока прикупил. Теперь пустая бутылка терлась в мешке об кеды — не бросать же добро, тоже денег небось стоит.
— Ты, пацан, у ментов спрашивай! — посоветовал Сеньке парень в фирмовом прикиде. — Они, менты, у нас все знают!
— Ага, сейчас, — отходя от парня, пробормотал Сенька себе под нос. — Не такой уже я придурок! Спрошу у мента — он меня зараз и сцапает…
Однако что-то делать надо. И ночевать где-то. Сенька понуро брел по незнакомой горбатой улице и смотрел, как зажигается свет в широких окнах.
«Ужинают небось, — думал он. — А потом спать лягут. Под одеяло. И все им до фени…» Стало вдруг так обидно, что Сенька едва не заплакал. Но сдержался и только пощупал в кармане бумажку с адресом светловолосого Алеши.
«Надо подвал искать! — решил он. — Там тепло и не найдет никто. Высплюсь — завтра дальше подумаю. До Москвы доехал, тут уж как-нибудь… Подвал надо!» Сенька вспомнил, как по вечерам в Сталеварске пацаны и девки собирались под девятиэтажкой. Тепло, дым, мат — уютно… Сенька, конечно, малолетка, но его пускают — из-за Коляна.
Сенька вздохнул и стал по очереди обходить огромные, как горы, дома. В трех первых ему не повезло: заперто, причем замки не то, что в Сталеварске — висячки. Врезные, мощные — фиг откроешь. Сенька запаниковал: а вдруг здесь везде так? Как же тогда?!
Механически продолжал обходить дома и вдруг в длинной пятиэтажке приземистая бурая дверь поддалась, распахнулась бесшумно, открыла темный парной коридор с электрическим огоньком в конце. Не колеблясь, как бездумная ночная бабочка, Сенька пошел на свет.
У стены стояло два грубо сколоченных топчана с тряпьем, напротив выхода — гнутый колченогий стул. Голая лампочка плавала в радужном влажном воздухе.
— Эт-то что еще за явление? — спросил скрипучий голос из угла.
— Братцы! — сказал Сенька, остановившись на пороге. — Приютите на одну ночь. Помехой не буду. Глаза закрыл — и нет меня. А утром уйду, честное слово.
Говоря, Сенька силился разглядеть обитателей подвала. Высмотрел троих — мужчина со скрипучим голосом в вязаной кофте, парень с бритой головой и еще кто-то — не то мужик, не то баба, свернувшись калачиком на топчане. Видны только ноги в шерстяных носках с дырой на пятке и блестящие лихорадочные глаза.
— Ночуй, что ли! — первым откликнулся парень.
— Ага, сейчас! Добрый какой! — сварливо возразил с топчана неопределенный, не то женский, не то мужской голос. — Самого пригрели, так раскомандовался. Сейчас за ним родители набегут…
— Не набегут! — твердо сказал Сенька. — Родители — в Сталеварске, я — здесь!
— А-а, побегушник! — как родному, обрадовался парень. — Откель бежишь? Не бойсь — не заложу!
— Из дому, — сказал Сенька и, заметив разочарование в глазах парня, добавил: — У меня брат в колонии, на общаке. Славский Колян. Не видал?
— По какой? — быстро спросил парень.
— Восемьдесят девятая, часть вторая, — мгновенно отрапортовал Сенька.
— Групповуха, — одобрительно отметил парень и, наморщив лоб, задумался. — Не, не встречал.
— А сам чего? — вступил в разговор мужчина.
Сенька собрался было рассказать уже накатанную историю про отчима и таксу Бобика, — но парень не дал ему отвечать.
— Ты, дядя, не лезь! — внушительно сказал он. — Ты кореша не трожь. Чужая душа — потемки, слыхал? Вот и не лезь в душу!.. А ты, кореш, проходи. Вот там кипяток, сахар, хлеб. Пошамай и ложись…
Сенька благодарно взглянул на парня, прошел в угол, налил себе кипятку, отломил кусок батона. От добрых слов потеплело снаружи, от кипятка — внутри.
— Ага, — удовлетворенно сказал парень, взбивая какое-то тряпье. — Вот тут и ляжешь. Тут у трубы тепло знатное. Дрыхни. Я с ранья уйду, а ты знай: Леха Моченый — это я. Может, когда свидимся.
— Спасибо, Леха, на добром слове, — церемонно отозвался Сенька, прихлебывая кипяток. — Я — Сенька Славский, а Коляна увидишь, привет передавай.
— Заметано! — улыбнулся Леха, лег в угол и замер, будто провалился куда или умер.
Сенька тоже лег, но, хотя устал страшно, сон не шел. Долго прислушивался, как кряхтит на топчане неопределенное существо, как кашляет и шепотом матерится мужчина в кофте.
Потом кто-то погасил радужную лампочку, и все стихло. Сенька лежал на спине, дышал парным воздухом и уже начал было засыпать, когда смутная фигура обозначилась у его ног.
— Сенька, ты спишь? — позвал хриплый голос мужчины в кофте.
— Нет, а чего? — Сенька сел на тряпках и помотал тяжелой головой, отгоняя сон. На мгновение ему показалось, что человек в кофте сейчас зарежет его, и он сжался, ожидая удара. Потом справился, усмехнулся сквозь стиснутые зубы и повторил: — Ну, чего?
— Понять хочу, — ответил мужчина. — Что тебя гонит? Леха — неплохой парень, но жизнь видал только с одной стороны. Жалко. Я лежал, думал — может, помогу чем? Скажи, не бойся. Дядей Мишей можешь звать.
Никто никогда не хотел понять Сеньку, и раскололся он не от какого-то особого доверия к мужчине в кофте, а скорее от удивления, да и от заброшенности в чужом городе тоже.
— Мне институт нужен, — тихо сказал он. — Который по летающим «тарелкам». И вообще… по всему…
Несколько секунд дядя Миша молчал, потом сжал руками голову и простонал:
— Господи! И ты за этим в Москву ехал?!
— Да, — твердо сказал Сенька.
— Да неужто еще такое бывает?
— Всякое бывает, — уклончиво заметил мальчик, к которому же вернулась его обычная настороженность.
— И на что же тебе эти «тарелки» сдались?
— Так… Интересно…
— А домой?
— Домой — нет! — решительно сказал Сенька. — Мне институт надо. Иначе — жизни не видать!
— Господи! — снова простонал дядя Миша и беспокойно заерзал на ящике, на который присел во время разговора. — Ну, а побываешь там, потешишь любопытство свое, домой, к матери, вернешься?
— Поглядим, — осторожно сказал Сенька. — Может, и вернусь.
— Нет! — вдруг воодушевился дядя Миша. — Ты мне, гражданин Сенька, обещай. Если найду тебе институт, все выяснишь — и домой, до хаты. Ну? А то ничего узнавать не буду…
— Ну чего ж… — подумав, согласился Сенька. — Можно и так. Узнаю, что надо, и тогда… чего ж…
— Обещаешь? — перебил дядя Миша.
— Обещаю, — торжественно начал Сенька. — Зуб даю, гадом буду, не сойти мне с этого места…
Он вдруг испугался, что мужчина в кофте передумает, и торопился нагромоздить как можно больше клятв, но дядя Миша замахал рукой:
— Хватит, хватит, гражданин Сенька! Пошли! — Он поднялся с ящика и поглубже запахнул полы кофты.
— Куда? — растерялся Сенька. — Ночь же…
— Пошли, говорю, — прошептал дядя Миша. — Да потише смотри, Леху, с Шуркой не разбуди…
Сенька хотел было спросить, мужчина или женщина Шурка, но потом передумал и молча, нащупывая дорогу, пошел за дядей Мишей.
На улице после подвала было люто холодно, и звезды на чернильном небе светили также остро и безжалостно, как фонари. Дядя Миша заглянул в первую телефонную будку и выругался: трубка была вырвана с мясом, и обрывок витого провода свешивался на заплеванный вонючий пол.
Сенька, догадавшись, потрусил за угол и оттуда крикнул обрадованно:
— Вот! Сюда! Здесь работает!
Дядя Миша не спеша зашел в будку, вставил в прорезь монетку и, чуть помедлив, уверенно набрал номер.
Долго никто не подходил, и Сенька уже начал психовать, но тут монетка с громким стуком провалилась в автоматные внутренности. Сенька вздрогнул.